Сексуальная жизнь наших предков - Бьянка Питцорно

Дядя Тан рассказывал, что, несмотря на разницу в возрасте, его родители не только ладили, но и очень любили друг друга (или, может, ему просто нравилось так думать). Разумеется, ни о каком сексуальном воздержании речь здесь не шла, размышляла Ада: за семнадцать лет брака Лукреция перенесла пятнадцать беременностей, но только одна, когда родились близнецы, оказалась успешной, а последняя и вовсе убила её. Двое сирот видели, что отец в отчаянии, и думали, что он никогда не утешится. Они считали, что его постоянные отъезды связаны не только с коммерческими вопросами, но и с одержимостью воспоминаниями. Тем понятнее их сильнейшая тревога, когда спустя четыре года после трагедии они прочитали пришедшее из Доноры письмо, в котором Гаддо сообщал, что женился на девушке лишь немногим старше их самих, и просил детей немного повременить с приездом, потому что дом, в котором он собирался их разместить, ещё не готов. «А что, разве в этом забытом Богом месте нет гостиниц?» – возмущалась Армеллина, думая, что близнецы не слышат. Даже тётя Малинверни, вместе с молодой гувернанткой приглядывавшая за сиротами, не знала, как к этому отнестись.

О своих флорентийских бабушке и дедушке Бертранах, скончавшихся ещё до его рождения, Танкреди знал, что они звались самыми что ни на есть тосканскими именами, Вьери и Биче, но фамилией Биче никогда не интересовался и считал, что ни дядьёв, ни кузенов, ни каких бы то ни было других родственников у его отца не было.

А в том, что у него не было родных братьев, и вовсе не приходилось сомневаться: Армеллина часто упоминала об этом, объясняя, почему тосканские родственники ни разу не приезжали в Донору навестить сора Гаддо, пока тот был жив, или после смерти, в надежде получить что-нибудь по завещанию. Бабушка Ада, естественно, тоже знала, что деверей у неё в Тоскане нет, но она вообще крайне неохотно рассказывала о прошлом своего мужа и временах его первого брака, когда он ещё не был доном Гаддо Бертран-Ферреллом.

16

Ада теперь звонила в Донору каждый день. Вскоре работники переговорного пункта уже узнавали её и приветствовали широкими понимающими улыбками. Все, разумеется, были уверены, что она болтает с любимым мужчиной. Иногда Аду даже грызло чувство вины перед этими подмигивающими доброжелателями, но разговаривать с Джулиано у неё не было никакого желания. Что она могла ему сказать?

Она просила телефониста соединить её с «Виллой Гранде» и разговаривала с дядей; если поблизости был Креспи, передавала ему привет и слушала уверенный голос доктора: «Всё в порядке, Адита. Расслабься и наслаждайся своими древностями». Пару раз пообщалась с Джиневрой, которая на отлично сдала свой экзамен и теперь строила планы сразу по возвращении тёти приехать к ней в Болонью. «А ведь она будет первой в семье, кому я расскажу о беременности», – думала про себя Ада.

Но однажды она услышала голос Лауретты: та попросила Креспи передать ей трубку.

– Слушай, Ада, вчера мне кто-то звонил, сослался на тебя. Кажется, звонок междугородный, но было столько помех, что я не поняла даже, мужчина это или женщина, не говоря уже о том, чего он от меня хотел и откуда узнал мой номер. Ты что-нибудь понимаешь?

«Боже мой, Эстелла...» – от неожиданности у Ады подогнулись ноги. Она совсем о ней забыла! А ведь обещала себе позвонить ей из Греции и рассказать о кольце, но потом и кольцо, и девушка совершенно вылетели у неё из головы.

– Звонили из Англии?

– Даже и не знаю.

– Но ты поняла хотя бы, не Эстелла ли это?

– Говорю же, было очень плохо слышно. Что передать, если она позвонит снова?

– Спроси, вернулась ли она уже в Манчестер, и запиши адрес и телефон: тот, что у меня, скорее всего, неправильный.

Повесив трубку, Ада заметила, что руки дрожат. Разумеется, Эстелла хочет приехать в Донору и исследовать Бертран-Ферреллов, Ада же сама это предложила! И что ей только в голову взбрело? Приглашение вырвалось у неё случайно, в шутку, а Эстелла поймала её на слове и теперь собирается, согласно рекомендациям Малиновского, поселиться на «Вилле Гранде» в качестве наблюдателя-соучастника, шляться по комнатам, где прошло её, Ады, детство, донимать вопросами Лауретту, приставать к Армеллине и дяде Тану, всем и каждому навязывать своё мягкое, незаметное и ужасно нескромное присутствие. Это чёртово антропологическое исследование выволочет наружу все грязное белье их семьи! И именно сейчас, когда ей нужно побыть с дядей наедине, поговорить с ним, попросить о помощи и утешении! Когда нужно забыть о Кембридже, о конгрессе, некуйе, Старом корпусе, той полной запахов ночи – обо всем! Ей больше не хотелось об этом вспоминать – никогда, никогда, никогда!

Василики, подбросившая её до переговорного пункта, встревожилась:

– Что-то не так?

– Нет, не беспокойся. Я просто немного устала, и спина болит: наверное, простыла ночью.

Коллега-гречанка вчера ездила с ними на фольклорный праздник в отдалённой деревушке, Агиос-Что-то-там, поглядеть, как на площади у раскидистого платана танцуют сиртаки. Несмотря на то, что Теодоракис придумал его только в шестидесятых, для фильма «Грек Зорба», местные жители считали сиртаки традиционным танцем,