Украинско-российские взаимоотношения в 1917–1924 гг. Обрушение старого и обретение нового. Том 2 - Валерий Федорович Солдатенко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Все советские военные группировки должны были начать активные действия на рассвете 26 мая, Конная армия – сутками позже, когда обстановка несколько прояснится.
Воинские соединения получили различные тактические задания, которые, однако, были тесно связаны единой конечной целью. 12-я армия направляла свои силы на изоляцию вражеских сил с севера, входя в непосредственное соприкосновение с врагом, чтобы «на его плечах ворваться в Киев». Группа И. Э. Якира должна была действовать с юго-запада, отвлекая на себя «как можно больше» сил киевской группировки. Кроме того, кавбригада Г. И. Котовского занимала левый фланг группы «для связи с Конармией». «Конной армии, составлявшей главную ударную силу фронта и имевшей основной целью разгром и уничтожение живой силы и захват материальной части киевской группы противника, с рассветом 27 мая надлежало перейти в решающее наступление в общем направлении на Казатин, вразрез между киевской и одесской группами противника. Стремительным натиском, сметая на своем пути встреченные части противника, не позднее 1 июня захватить район Казатин – Бердичев и, обеспечив себе заслон со стороны Староконстантинов – Шепетовка, действовать в тылу противника»[569]. 14-я армия должна была сосредоточить главные силы на своем правом фланге (также рядом с 1-й Конной) и завладеть районом Винница – Жмеринка.
Согласно плану, в последнюю неделю мая практически вдоль всего фронта начались кровопролитные бои. Сначала они шли с переменным успехом, однако в первой декаде июня очевидным стало преимущество Красной армии[570]. В ночь с 11 на 12 июня она заняла Киев.
К сожалению, поляки, которых принято именовать представителями развитой западной культуры, повели себя недостойно, прибегнув к варварским разрушениям бесценных памятников культуры и искусства. В специальной ноте, подписанной Г. В. Чичериным и Х. Г. Раковским, направленной правительствам Великобритании, Франции, Италии и США, от 11 июня 1920 г. говорилось: «Сама столица Украины Киев становится теперь объектом невероятного, неслыханного вандализма польских панов. Поскольку доблестные украинские и русские армии заставили польских панов оставить здесь свою добычу, разочарованное польское командование задумало увековечить свою память в Киеве по примеру Герострата.
Ни разу на протяжении всей империалистической войны не случалось ничего подобного тем мерзостям и преступлениям против цивилизации, совершенным поляками в Киеве перед своей эвакуацией. Замечательный собор святого Владимира, эта жемчужина русской религиозной архитектуры с бесценными фресками Васнецова, был уничтожен поляками при отступлении лишь потому, что они желали выместить свою злобу, хотя бы на неодушевленных предметах. Таким образом, общая казна цивилизации человечества потеряла уникальное произведение искусства в результате отвратительного вандализма охваченных отчаянием поляков»[571].
Впрочем, оккупанты не только уничтожали произведения искусства, но и ухудшали условия жизни киевлян. «Городская канализация в Киеве, – значилось в ноте, – методично разрушалась, что равнозначно обречению более полумиллионного населения на неприятности, которые не поддаются описанию, и смертоносные эпидемии. Электростанцию, пассажирскую и товарные станции постигла та же злая участь». «Однако трудящиеся массы России и Украины, – заканчивалась эта нота протеста, – продолжают считать польских трудящихся своими братьями, введенными в заблуждение и вовлеченными вопреки их воле в эту несправедливую войну против трудовых народов России и Украины»[572]. Правительства РСФСР и УССР возлагали ответственность и на западные государства за поддержку, оказанную ими польским агрессорам.
10 июня 1920 г. столицу Украины вместе с отступающими поляками, оставили руководители УНР, лидеры Украинской революции[573]. И, как впоследствии выяснится, теперь уже навсегда.
Как известно, война на этом была далеко не закончена. Потребовались еще долгие ожесточенные бои, привлечение с обеих сторон новых крупных сил, гибель тысяч солдат, энергичное вмешательство в ход событий дипломатов ведущих европейских государств и даже Ватикана, прежде чем Красная армия, развив июньский успех, к концу июля оттеснила поляков практически к границам Галиции, а впоследствии решительным ударом вышла под стены Львова и Варшавы[574].
Однако, отступая, польское командование к середине августа собрало достаточно мощный вооруженный кулак. Гораздо более масштабной, чем прежде, стала разносторонняя помощь Антанты, особенно Франции. Операцию контрнаступления разработал и осуществил опытный французский генерал М. Вейган[575]. Поляки назовут случившееся, начиная с 15 августа 1920 г., «чудом на Висле». Но это «чудо» имело вполне реальные основания.
Это, прежде всего, колоссальное переутомление Красной армии, которая осуществила сверхдальний переход с постоянными боями и без передышки, стремительно продвигалась на запад без должной поддержки тыла, подтягивания резервов, при нехватке боеприпасов, в атмосфере нарастающего неприятия преобладающей частью поляков присутствия на их территории чужого войска, широкого культивирования среди населения патриотических и националистических настроений.
Красным командованием (Л. Д. Троцким, С. С. Каменевым, М. Н. Тухачевским, А. И. Егоровым, И. В. Сталиным, Г. Д. Гаем и др.) было допущено немало ошибок[576], что вынуждены были признать В. И. Ленин[577], Л. Д. Троцкий (последний, правда, стремился переложить ответственность с себя на других военачальников за неумелое управление военными делами)[578], Политбюро ЦК РКП (б). В частности, запоздалым оказалось решение об объединении Западного и Юго-Западного фронтов, несвоевременно были осуществлены необходимые совместные военные маневры, преждевременно решили перебрасывать части буденовцев поближе к Крыму для борьбы с П. Н. Врангелем. Сказались некомпетентность и амбициозность некоторых военачальников. Не оправдались расчеты и на революционный подъем в среде польских трудящихся, поддержку советского похода пролетариатом западных стран. Так, даже военный специалист М. Н. Тухачевский верил в возможность осуществления революции в Польше «извне», считал, что «польская кампания» могла стать «связующим звеном между революцией Октябрьской и революцией Западно-Европейской»[579]. Кстати, полемизируя с советским командующим на страницах публицистических трудов, Ю. Пилсудский доказывал, что в Польше не могло быть революционного взрыва и красный военачальник ошибся, рассчитывая найти для себя в этой стране «продуктивную помощь»[580].
Однако эйфория от первоначальных успехов, переоценка собственных возможностей и революционных потенций на Западе охватила тогда умы многих советских руководителей, а лозунг «Даешь Варшаву! Даешь Берлин!» казался им совсем не утопическим, а таким, который можно реализовать в ближайшее время. Впрочем, революционное нетерпение овладело и представителями других стран – именно в то время они собрались на второй конгресс Коминтерна в Петрограде и буквально со дня на день ждали новых грандиозных побед над миром капитала, пытались стимулировать радикальные настроения в Европе призывными лозунгами. Правда, вряд ли стоит воспринимать подобные лозунги, резолюции, декларации и т. п. как военно-оперативные или военно-стратегические планы, как это пытаются трактовать некоторые авторы, занятые критикой коммунистических планов осуществления мировой пролетарской революции[581].
В призывах к осуществлению мировой революции, видимо, все же
