Мертвые не молчат - Марк Вернхэм

И нам постоянно не хватало еды. Мы постоянно мерзли и постоянно ходили в грязи. Люди пытались нас убить. Нам приходилось пытаться убивать их.

Во время этой войны я встретился с Джеком Джексоном. Эдвардом Джексоном. В армии, если твоя фамилия Джексон, тебя зовут Джек. А если твоя фамилия Карсон, тебя зовут Кит в честь того ковбоя из фильмов.

Джексон был старше меня. Он был мне как старший брат. Он говорил мне, что если я буду держаться его, то со мной все будет в порядке. У него были планы.

Он был проходимцем.

Мы воровали еду. Мы воровали одеяла. У армии. Продавали их беженцам. Янки круглые сутки завозили в страну всякую всячину: боеприпасы, оружие, горючее, сигареты, продовольствие и все такое. Все этим занимались — воровали и продавали. Поэтому так поступали и мы.

Джексон прослышал про то, как в Италии украли поезд со снабжением. Целый поезд. Он все время об этом говорил. Ему казалось, что это самое лучшее, что он слышал в своей жизни. «Представь себе, — говорил он мне, когда мы укладывались спать, — украсть целый поезд!» Это было у него как сказка на ночь. А потом он узнал о каком-то грузовике, который вот-вот должен был прибыть в Париж. «Доверху забитый драгоценностями», — говорил он. Он слышал, что это очень дорогостоящий груз, часть национального достояния Франции. «Бриллианты, золото, монеты», — говорил он. В начале войны все это было где-то спрятано, а теперь, когда немцы отступили, часть всего этого возвращали назад в столицу. Джексон хотел все это прибрать к рукам. Он составил план. Он называл этот грузовик «наш итальянский поезд» и «наша маленькая пенсия».

Мы готовились целую неделю. Он выяснил маршрут движения этого грузовика. Грузовик должен был проехать через лес Фонтенбло. Поэтому мы отправились в этот лес и выкопали глубокую яму, в которой собирались спрятать золото и драгоценности. Мы установили фальшивый КПП и переоделись в форму военной полиции. Спрятались в лесу. Ждали. Грузовик появился. Был ранний вечер. Холодно. Окно со стороны водителя было открыто, и он курил сигарету, ни о чем не подозревая. Джексон подошел к грузовику и стал болтать с водителем. Они смеялись — водитель и Джексон. Джексон выстрелил ему в голову. Потом он застрелил и человека, сидевшего рядом. Дело было сделано.

В кузове грузовика лежало несколько деревянных ящиков и какие-то квадратные предметы, завернутые в брезент. Джексон сорвал брезент с одного из них. Это оказалась картина. Всего их было сорок. Наше сокровище: картины. Джексон рассвирепел. Он стал бить их ногами. Вышибать картины из рам. Каждую пробил сапогом.

Потом мы открыли деревянные ящики. Их было четыре. Внутри были монеты. Старинные. Наверное, из музея. Они были в специальных выставочных футлярах. Их бы не хватило на пенсию даже для одного из нас, но мы все равно закопали эти ящики. А картины бросили в грузовике. Столкнули грузовик с холма, и он врезался в дерево.

Я пошел к грузовику, чтобы его поджечь. Когда я вернулся к яме, которую мы выкопали, то не увидел Джексона. Я стал его звать. Потом я решил отлить и вдруг почувствовал удар по затылку. Это был Джексон. Это он ударил меня лопатой. Из-за удара я откусил язык. И это был конец Эмиля. Все равно что убить муху. В тот день Джексон убил троих. Во время войны он убил еще одного человека. Француженку. Не хотел расплачиваться с ней за секс. И поэтому зарезал ее.

Он не перестал убивать и после войны. Вернувшись в Лондон, он организовал компанию по перевозкам. Грузовики. Он заключил контракты по доставке строительных материалов. Он собирал кирпичи в Кенте и привозил их в Лондон, где все перестраивали после войны. Бревна из доков он возил в Ковентри. К 1960 году он владел уже целым парком грузовиков. Но он по-прежнему водил грузовик, хотя мог бы этого и не делать. У него было полно водителей. Джексон водил один из своих грузовиков не потому, что любил сидеть за рулем. Он делал это, чтобы подбирать по всей Англии проституток. Он насиловал их, а потом убивал. Именно это он любил. Он пристрастился к этому во время войны.

У Джексона была семья. Дом. Успешный бизнес. Его так и не поймали. Он остался безнаказанным за все, что сделал во время войны. Он остался безнаказанным за убийства всех этих женщин после войны. Он думал, что останется безнаказанным и за то, что убил меня. Но это у него не вышло.

После того как он размозжил мне череп, я провалился в ничто. Не в темноту. Не в тишину. Меня ударила лопата, потом — ничто. А потом появилось нечто — Мартин Мартин. Может быть, он был там всегда. Может быть, он появился до того, как мои зубы откусили мой язык. А может, ничего и не было в течение тридцати или пятидесяти лет. Это, в конце концов, не имеет значения. Ты, Дженсен, сам уже видел, как это все работает. Время — не главное. Именно так ты можешь находиться в нескольких местах одновременно. Именно так ты видел Мартина Мартина в тот день, когда его отвезли в больницу. Именно так я сейчас нахожусь здесь и разговариваю с тобой. Червоточины, Дженсен. Как только ты понимаешь, что они существуют, ты можешь проходить сквозь них: между «сейчас» и «тогда», между смертью и жизнью.

И вот я лежу в земле в том лесу, лицом вниз, без языка, затылок проломлен, никакой боли, никаких ощущений. Потом я чувствую рядом незримо присутствующее нечто. Только тогда я осознаю, что до этого ничего не чувствовал. Чей-то голос говорит: «Здесь есть кто-нибудь? Я могу помочь? Чем я могу помочь?»

Когда я слышу этот голос, то понимаю, что мне нужна помощь. Поэтому я пытаюсь поднять руку или застонать — сделать что-нибудь, чтобы привлечь внимание этого нечто. Но я не могу, у меня все сломано. Мое тело уже не действует. Но когда это нечто проходит мимо, спрашивая, есть ли кто-нибудь здесь, я начинаю чувствовать, начинаю ощущать. Я слышу запах земли этого французского леса. Я чувствую ее вкус. Она забилась мне в рот и в нос. Но это нечто — этот голос — начинает удаляться, отодвигаясь все дальше, пока совсем не уходит. И снова пустота. Но теперь это уже другая пустота. Это пустота, которую я чувствую. Это моя пустота.

А потом этот голос возвращается, задавая те же вопросы, будто меня кто-то ищет. Будто известно, что я где-то здесь. Когда я слышу этот голос, пустота постепенно заполняется новыми ощущениями, более сильными. Не какие-то обрывки, как раньше, но что-то, за что я уже могу зацепиться, что-то, что может вытащить меня из моей неглубокой могилы, из пустоты… И я окажусь где-то еще, где лучше, чем в могиле. Такое ощущение, что место, откуда слышится этот голос, находится именно там, где должен находиться я. Голос снова затихает. Довольно долго я его не слышу, но я полон решимости быть наготове, когда он появится. Тогда я ему отвечу.