Друг моего отца - Елена Лабрус
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не-е-е-т!
Нет! Нет! Нет! Нет!
Арман!
Мама!
В панике, в отчаянии, в полном оглушении я замотала головой, словно надеялась, что всё это дурной сон и он сейчас развеется, и увидела безжизненно обмякшее у столба тело Теодора.
– Нет! – прошептала я в ужасе.
– Ну вот и всё, девочка, – прозвучал надо мной победный голос губернатора. – Больше тебе никто не поможет. Больше у тебя никого нет.
– Ошибаешься, – откуда-то со стороны прозвучал спокойный мужской голос.
– Ваша Светлость? – испуганно замер губернатор.
Тихо жужа из-за стола выехала вперёд инвалидная коляска.
– У неё ещё есть я.
Глава 48. Арман
Я очнулся от того, что чьи-то руки тянули из брюк ремень.
С трудом приоткрыл веки и улыбнулся. Моя.
Она скривилась, схватилась за руку, смахнула слёзы и снова потянула ремень.
– Говорил же: береги плечо.
Она вздрогнула, выдохнула с облегчением, закрыла глаза и слёзы потекли из них ручьём, но всё же подавила в себе порыв меня обнять.
– Заткнись! – шмыгнула она. Вытерла слёзы. И обхватив моё простреленное бедро ремнём, стянула его. – Надо остановить кровь. А то в следующий раз не очнёшься.
– Долго меня не было? – скривился я. Сука, больно. И протянул руку, чтобы она помогла мне сесть.
– Пару минут, – она помогла. Привалившись к столбу, я обернулся к Тео. Бедняга вырубился до того, как появился Романов. Но сейчас его отвязали, он очнулся и Валентиныч положил ему под голову свою куртку. Избили его сильно, как и Татьяну этот урод. Но та вообще герой: приползла, отвязала, мой пистолет, что пнули к сену, в руку вложила. Видать, потратила на это все силы, тоже отключилась. Надеюсь, этот падла ей рёбра не переломал. И, надеюсь, скоро будет врач.
Романова вообще никто не видел, кроме меня. Губернатор был слишком занят Янкой. Холуи губернатора его ослушались, а потому сдались людям Романова тихо и без боя. И, глядя на то, как молча плачет Янка, закончив с моей ногой и склонившись над матерью, я жалел только об одном: что стрелял этому козлу не в голову. Уверен, Янка тоже жалела, что не прострелила ему башку. Но всё мы сделали правильно.
Нет, сука, это слишком лёгкая смерть для тебя. Ты ответишь за всё. И сначала с тебя спросит Князь, а потом уже, надеюсь, и менты подтянуться. И ты сядешь в тюрягу, в самую злую и грязную, где с тобой сделают всё, что ты сделал с той бедной девочкой. Там тебе отпустят твои грехи. И выдержишь ты, думаю, недолго. Но мало тебе точно не покажется.
Его уже привязали к столбу, где до это был Валентиныч. Даже привязали как-то хитро: как цепного пса, за шею. Видать, у князя и на это свои мастера. На шее петля – ни сесть, ни отойти. Но хрен ты угадал, гнида, что Валентиныч меня предал. Он просто тебе всякую левую информацию сливал, а ты уши и развесил. Если бы не он, никто бы нас здесь и не нашёл.
– Таньяна Владимировна, вставайте, голубушка, – осторожно повернул я её голову, что лежала ближе, чем на расстоянии вытянутой руки, и легонько похлопал по щеке. Скулу он ей рассёк знатно – останется шрам. Но, главное, чтобы внутреннего кровотечения не было. Она замычала и открыла глаза. – Вставай, подружка боли. Не пугай дочь. Не прикидывайся дохлой.
– Не дождёшься, – закряхтела она и с помощью Янки села. – А этот старый пердун что здесь делает?
– Сейчас сам расскажет.
Янка подтащила стул и усадила мать в него, подложив под спину подушку.
– Сестра милосердия, ты вся в крови, – потянулся я и поймал её за руку. Она не сильно вырывалась, так для приличия, важная моя. Гордая. Обиженная. – Нечестно пользоваться моей слабостью, – подтянул я её к себе. И она сдалась. – Ну хватит дуться, Зверёк.
– Ревнивый дурак, – обняла она меня за шею и расплакалась.
– Я не ревновал, – шептал я, гладя её по спине. – Ты же помнишь, ревность мы уже проходили. – Но я хотел, чтобы ты была сильной. Чтобы не надеялась не меня.
– Я думала, что тебя потеряла, – всхлипывала она, гладя меня по голове, по шее. – Я думала, что потеряла всех. Господи, как я испугалась, Арман. За тебя. За маму. И Теодор… Он поправится?
– Должен, – вдохнул я её запах и закусил губу. Мой зверёк. Я и сам думал, что тебя потерял. Что я проиграл, а потом почувствовал, как ослабла верёвка, как лёг в руку холодный металл. А потом увидел и Романова.
– А с этим что будет? – оглянулась она на губернатора. – Я прочитала в твоих бумагах, что он сделал с той девочкой, урод.
– Такая была не одна, – кряхтя, устроилась поудобнее Татьяна Владимировна. – Менты за ним давно уже следят. Но губернатор же, не простой смертный. Просто так не арестуешь.
– А ты, – покачала головой Янка. – Меня. Ему.
– Да уехали бы мы с тобой тем вечером, не ссы. Через мой труп только я бы позволила ему к тебе прикоснуться. Да и менты там были. Но втереться к нему в доверие иначе бы не получилось. Если бы я тебя с собой не взяла, он бы мне не поверил. А так мы вроде были на одной стороне – против Армана, – и она вдруг заржала. – Эй, сыкло! Как ты обоссался, когда Янка в тебя пальнула, князю расскажи. А потом я тебе расскажу, что с тобой в тюряге сделают, герой-любовничек, – сплюнула она кровь и вытерлась рукой.
– Нет, лучше расскажи, как один дядя должен был позаботиться о дочери друга и его матери и получил на это баснословную сумму, – сдвинулся я так, чтобы его видеть. – Вы же знаете эту историю, Николай Александрович?
– Знаю, Арман, – вздохнул князь и прожужжал свои креслом, подъезжая ближе. – Теперь знаю, – он остановился и развернулся лицом к губернатору. – Дядя
