Честь - Трити Умригар

Мохан хотел было ответить, но тут в комнату снаружи хлынул свет. На миг Смита испугалась, что там взорвалась бомба. А потом поняла, что происходит, и бросилась к выходу из лачуги. Но Говинд преградил ей путь.

— Оставьте ее, мэмсахиб, — безжизненным тоном сказал он. — Она заслужила эти похороны.

Пламя взвилось ввысь над хижиной Мины. Через минуту Смита согнулась пополам, отошла чуть в сторону, и ее вырвало. Ветер принес дурной запах, и ей стало хуже. Выпрямившись, она повернулась к Говинду.

— Пусть черви сожрут твои глаза, пока ты спишь, — сказала она. — Пусть в жизни тебе больше не будет ни минуты покоя за то, что убил сестру.

— Какую сестру? — Говинд показал на пылающую хижину. — Видите это? Эта дурочка так расстроилась из-за вердикта судьи, что сама себя подожгла. — Он повернулся к Мохану. — Идите сюда, сет, — сказал он и указал на группу людей, суетившихся во дворе, согнувшись в три погибели. — Видите, что они делают? Подметают и моют двор. Когда они закончат, там не останется ни одной капли крови. Бас, мы приходим как ветер и исчезаем беззвучно, как призраки.

— Вы прошли по деревне с барабанами и факелами, — возразил Мохан. — Думаете, вас там никто не заметил?

Говинд сплюнул на пол.

— Думаете, хоть кто-то из этих мусульманских евнухов раскроет рот? Зачем им вмешиваться? Если старуха с ребенком уехали отсюда, нам больше нечего делать в Бирваде. История с Миной окончена. Доброе имя наших предков восстановлено.

Смита огляделась.

— А где твой брат? — спросила она.

— Этот никчемный пьяница? Не захотел приходить. — Он взглянул на Мохана. — Чало, сет. Лучше убирайтесь отсюда.

— Мы подождем главного инспектора, — сказал Мохан. — А убраться лучше вам.

— Зачем вы создаете нам проблемы, сет? Наши обычаи и традиции существуют не просто так. Почему вы их не уважаете?

Лицо Мохана потемнело.

— Слушай, — сказал он, — давай договоримся. Я дождусь инспектора. А когда он приедет, скажу ему, что ошибся. Что девушка сама себя подожгла. Но ты и твои друзья к тому времени уберетесь отсюда.

— А зачем инспектору вам верить?

Мохан откинул голову назад — Смита никогда еще не видела у него этой начальственной позы.

— А он не должен мне верить. Он друг моего отца. Мы вращаемся в одних кругах. Он сделает, что я захочу.

Говинд скривился в горькой усмешке.

— У вас, богатых и могущественных, свои дела.

— Вот именно. Подкупить полицейского или подкупить судью — в чем разница?

Говинд нерешительно смотрел на них.

— Почему я должен вам верить? — наконец сказал он.

— Почему? Потому что у тебя нет выбора. Потому что такой, как я, может раздавить сотни таких, как ты. Ты и сам это сказал. И потому что теперь, когда твоя несчастная сестра мертва, твоя жалкая судьба меня больше не интересует.

Говинд поморщился, но не двинулся с места. Смита смотрела на него, дрожа от страха. Шли секунды. Смита видела, что Мохан в ярости, но не знала, притворная это ярость или настоящая.

— Я уйду, — наконец сказал Говинд, — но при одном условии. — Он взглянул на Смиту. — Ваша жена оскорбила меня при моих людях. Она должна извиниться.

— Саала, убирайся, пока не приехала полиция, — рявкнул Мохан. — В тюрьме твоя честь не будет стоить и пяти монет.

— Вы не понимаете, сет. Я никогда не смогу поднять голову и взглянуть в глаза соседям, если ваша жена не извинится передо мной при всех. Я скорее сгнию в тюрьме, чем буду терпеть такое оскорбление.

— Чтобы она извинялась перед убийцей? Только через мой труп.

Смита в ужасе переводила взгляд с одного мужчины на другого и все это время не переставала думать об Абру. Что, если девочка выйдет к хижине? Что, если амми уже не с ней? Сколько у них еще времени?

Она вышла вперед и посмотрела Говинду в глаза.

— Я прошу прощения, — сказала она. — Извини.

— Смита, не смей, — сказал Мохан, но она лишь махнула рукой.

Говинд злорадно взглянул на Мохана. Потом его лицо ожесточилось.

— Не здесь. При всех. На улице.

У Мохана вырвался утробный рык. Смита не обратила на него внимания и вышла из хижины к собравшимся. Говинд шел рядом.

— Арре, слушайте! — воскликнул Говинд. — Мэмсахиб, приехавшая к нам из самой Америки, хочет кое-что сказать.

Мужчины подошли ближе и с любопытством смотрели на Смиту. Она чувствовала жар от тела Мохана, стоявшего за ее спиной. Ненадолго закрыла глаза, представила, что пришлось пережить папе, когда тот соглашался принять чужую религию; представила, как ответственность за семью ослепила его, заставив забыть обо всем остальном. Так вот, значит, каково это — так сильно любить человека и быть готовым ради него пожертвовать всем, даже гордостью и самоуважением. Пусть Говинд и его братия по-прежнему верят в свои извращенные понятия о чести. Она — дочь своего отца. Он хорошо ее воспитал.

— Извини, — громко сказала она, чтобы все слышали. — Извини, что набросилась на тебя. Я была неправа. Прошу прощения.

Ей показалось, что Говинд понял, что она лжет. Но это было неважно. Она помогла ему сохранить лицо. Он великодушно улыбнулся.

— Я прощаю тебя, — сказал он.

Толпа завопила и заулюлюкала, передразнивая ее слова. Но Говинд шикнул на них.

— Чало, пойдемте. Полиция скоро приедет. Собирайте вещи, и идем.

Они стояли и смотрели, как селяне уничтожают последние улики. Она чувствовала, что Мохан кипит от ярости.

— Извини, — прошептала она. — У меня не было выбора.

Мохан не ответил; он по-прежнему был зол. И она его понимала. Но, в отличие от него, знала, что это такое — когда выбирать не приходится.

Прошло несколько минут. Мужчины затушили факелы.

К ним подошел Рупал.

— Убирайся отсюда, тварь, — прошипел Мохан. — Иначе тебя повесят первым, когда приедет полиция.

— Я просто хотел сказать…

— Чуп. Ни слова больше. И вот что, — Мохан глубоко вздохнул. — Мои люди будут за тобой следить. Обидишь еще хоть одну женщину в деревне, заставишь хоть одну ходить по углям или выполнять другие твои фокусы — и все чиновники в штате объявят на тебя охоту. Понял?

Рупал угрюмо смотрел на него.

— Вы не поняли…

— Я все сказал. Еще одно слово, и я лично прослежу, чтобы тебя повесили. — На лице Мохана проступили капельки пота. — Теперь уходите. Все вы, уходите!

Последние факелы погасли, и процессия двинулась в Виталгаон другой дорогой, чтобы вновь не проходить через Бирвад. Когда они ушли, во дворе повисла внезапная тишина. Мохан взял лампу. Они подошли к хижине Мины и встали рядом, глядя, как она горит.

— Она