Тайный Союз мстителей - Хорст Бастиан

— А я думал, никто не знает, — сказал Грабо, почувствовав облегчение. — Но я не струсил, не сказал ему.

Продолжая разыгрывать свою роль, Альберт ущипнул его за руку.

— Думаешь, я не заметил? А что ты не трус, это я тоже знаю.

На эту уловку Грабо сразу попался.

— Раз мы с тобой договорились, я тебе теперь и сам расскажу. — Гейнц был убежден, что и впрямь питает дружеские чувства к Альберту. — По правде говоря, я только подразнить его хотел, пока он не разозлится как следует. А потом я бы признался и опять довел бы его до того, что он снова бросился бы на меня. Но на этот раз я бы первый ему влепил — можешь быть уверен! — Лицо Гейнца все время дергалось, а блестящие глаза следили за пробиравшимся по траве жуком. — Ну, а как оно все дальше обернулось, ты и сам знаешь, — заметил он под конец, словно извиняясь. — Линднер с самого начала пристал к тебе, а так как я против тебя зуб имел, мне это вроде даже на руку оказалось. Ну, ты ж меня теперь понимаешь, и я тебя. Видишь ли, я же недаром на тебя зуб имел — ты ж на меня взъелся. Да и ты бы на моем месте…

— Хватит! — Альберт затоптал окурок и встал. Пригнувшись, он с презрением посмотрел на Грабо, как на какое-то насекомое. — Мне только узнать надо было, ты это намалевал или нет. А теперь гаси сигарету и вставай, да поживей! Не то я тебе, пока ты сидишь, личность расквашу. Давай вставай! — Альберт пнул Гейнца несколько раз ногой, а тот, все еще ничего не понимая, таращил на него глаза.

Ты что, Альберт? Чего это ты? — Губы его дрожали, казалось, он вот-вот разревется.

— Встать! Я сказал! — крикнул Альберт и ударил Гейнца по щеке.

Пощечина устранила все сомнения. Гейнц оперся на руки, медленно встал и попятился назад. Альберт все ближе и ближе подступал к нему. Губа у Грабо отвисла, глаза трусливо бегали, и Альберт от презрения взял да и плюнул ему в лицо. В тот же миг Гейнц повернулся и пустился бежать. Но далеко уйти ему не удалось. Шагов через пятьдесят Альберт уже нагнал его — бегал он куда лучше! — и подставил ножку.

Грабо растянулся во весь рост.

Альберт стоял над ним, цедя сквозь зубы:

— Ну, поворачивайся! Живей! Мы с тобой по всем правилам драться будем. Один на один.

Длинный давно уже обогнал всех бегунов. Когда он начал финишировать, весь класс был далеко позади. Его длинные мосластые ноги работали, как на рессорах, голова была запрокинута назад.

— Наддай, Гюнтер! Еще наддай! — кричал учитель Линднер издали. Он стоял, наклонившись над секундомером, нервно переступая с ноги на ногу.

Длинный, напрягая все силы, сделал последний рывок и с облегчением опустил руки.

— Окружной рекорд! Лучшее время округа!

Учитель был даже больше взволнован, чем сам герой, и с воодушевлением тряс ему руку.

— В Бирнбаум пошлем тебя на состязания, Гюнтер… Ты что это, не рад?

— Очень даже рад! — ответил Длинный со страшно серьезным лицом. Он все еще тяжело и часто дышал. — Очень даже рад!

Недалеко от финиша Руди и Шульце-младшему удалось оторваться от основной группы. Они прибежали сразу после Длинного. Но ни их время, ни время остальных уже не засекали. Учитель просто забыл об этом. Однако известие о том, что Длинный установил новый рекорд округа, вполне утешило их, и они включились во всеобщее ликование.

— Альберт и Грабо!.. — вдруг крикнул Друга, глядя на учителя широко раскрытыми глазами.

— Что с ними? — Учитель не очень внимательно слушал.

— Они… они по дороге!.. — пролепетал Друга — Они… он… он убьет его! — И Друга тут же бросился бежать.

Ничего не понимая, Линднер смотрел ему вслед. Взгляд его, как до этого взгляд Други, перебегал с одного ученика на другого. Заметив отсутствие Грабо и Альберта, он наконец понял.

— Сейчас! — крикнул он и тут же, отстранив Вальтера, бросился за Другой.

Вцепившись друг в друга, они катались по земле.

Страх придал Грабо силы. Он был похож на дикого зверя и бросался на Альберта, ничуть не заботясь о прикрытии. Но Альберт не давал ему передышки. Неожиданно Грабо удалось подхватить палку и, изловчившись, ударить Альберта по голове. Сухое дерево переломилось пополам. Перед глазами Альберта все поплыло — кроны деревьев, облака… Он рухнул наземь.

— А-а-а! — закричал Грабо. Внезапный поворот дела опьянил его. На губах выступила пена. Он снова ударил Альберта оставшимся у него куском палки.

В эту минуту подскочил Линднер и сильно толкнул его в грудь. Но Грабо только чуть пошатнулся и вновь поднял палку. При этом он бормотал что-то непонятное. Он ударил учителя и снова замахнулся. Казалось, ненависть и боль ослепили его. В бешенстве крутил он палку над головой, никого не подпуская к себе.

В этот миг подбежал Друга. Он пригнулся, прикрыл голову рукой и ринулся вперед. Палка попала ему по спине, но тут же Грабо застонал. Друга угодил ему головой в солнечное сплетение. Выронив палку, Гейнц принялся размахивать руками и ногами. В конце концов Друге вместе с учителем удалось повалить его на землю и удержать.

— Да ну его! — буркнул Альберт, ощупывая голову. — Не буду я об этого болвана руки марать!

Учитель стоял у окна. Оно давно уже запотело от его дыхания.

Позади него на столе лежало письмо, прерванное на полуслове. Это было ходатайство о представлении места в трудовой колонии. Оно предназначалось для Гейнца Грабо. Свастика и драка в лесу переполнили чашу. Правда, Альберт и его ребята доставляли ему не меньше хлопот, может быть, даже больше. Значит, он делал определенные различия, руководствовался чувством симпатии и антипатии? Нет, все гораздо сложнее. Ведь у Альберта не было ничего дурного на уме, даже когда он делал что-нибудь плохое. Все в нем восставало против несправедливости и нищеты. С раннего детства он заразился недоверием; он не понимал еще, что окружающий его мир начал изменяться. Он отталкивал тех, кто протягивал ему руку. Но делал это из страха, как бы его не перехитрили, И тем не менее справедливость должна была восторжествовать в нем. Быть может, он даже столкнется с ней, болезненно столкнется, прежде чем распознает ее. Пока что ясно было одно: эта встреча состоится, и Альберт почерпнет из нее многое. И не только он, но и все его друзья. Учитель Линднер был убежден в этом…

С Грабо дело обстояло совсем иначе. Он ничему не хотел учиться. Ничего не искал. Его очень дурно воспитал отец. И никогда за его действиями не скрывалась жажда справедливости. Нет, он хотел разрушать, он натравливал своих товарищей друг на друга, стремился вогнать клин между учителем и учениками.

И все же… и все же… Гейнцу было теперь тяжелее, чем всем остальным. Отца он лишился, а он всей силой своей юношеской любви был привязан к нему, любил этого отца. Да, он любил плохое, но ведь для него оно не было плохим. Гейнц верил в своего отца. И теперь, когда все от него отшатнулись, ему осталось лишь одно — ненависть и ожесточение. Одуматься, поразмыслить он не хотел, и в этом был, разумеется, сам виноват. Но сделал ли учитель все, чтобы помочь Гейнцу? Может быть, и сделал. Но, возможно, и нет. Он должен попытаться еще раз и настоятельнее, лучше, умнее, чем до этого.

При этой мысли учитель отложил ручку и отправился на поиски Гейнца Грабо. Так и не найдя его, он вернулся и с тех пор стоял у окна, притихший, глубоко задумавшийся. В комнате было холодно. Он решил, пока еще не стемнело окончательно, протопить. Взяв корзину, он вышел во двор и направился к дровяному сараю.

Там он и застал Гейнца. Держа в руках топор, тот сидел на колоде. И, вероятно, уже давно.

Учитель испугался. Гейнц — ничуть. Он поднял голову и стал ждать.

— А я тебя уже давно ищу… — сказал Линднер, прилагая все усилия, чтобы голос его звучал приветливо. — С самого обеда.

Гейнц молчал. В сарае царил полумрак.

— Надо нам с тобой поговорить, Гейнц. Так продолжаться не может. Я тебе не враг. И если бы ты захотел, мы могли бы стать даже друзьями. Слушай, я сейчас вскипячу чай, и мы с тобой поговорим по душам.

— Осторожно! — крикнул вдруг Гейнц. И в тот же миг рядом с головой учителя пролетел топор, ударился о бревно и отскочил. На секунду лицо Гейнца исказилось, затем опять стало равнодушным.

Учитель Линднер только теперь осознал, что произошло.

— Это еще что такое? — спросил он, и слова его прозвучали абсолютно спокойно, даже обыденно, как будто он спрашивал о каком-то пустяке.

— Ничего! — выдавил Гейнц, но слово это чуть не задушило его. — Ничего! Если вы не оставите меня в покое, в следующий раз я раскрою вам голову…

Все остальное произошло очень быстро.

Он встал и, не кончив даже говорить, прошмыгнул мимо учителя, толкнул его в грудь и выбежал вон. Слышно было, как хлопнула калитка.

На минуту Линднер прикрыл глаза. Потом долго тер лоб, словно у него вдруг разболелась голова.