Афинский яд - Маргарет Дуди

Жилище Ликены, с черепичной крышей и прочной деревянной дверью, было не самым жалким на свете. И все же не намного лучше лачуги тех стариков. Казалось, за домиком давно никто не следит: несколько черепиц треснули и перекосились, в крыше зияла здоровенная дыра. Двор — с вязанками хвороста вместо забора — сплошь зарос сорняками. В углу виднелась неказистая сараюшка с двумя стенами вместо четырех и горсткой старого сена на полу — тут, видимо, жили рабы, ибо животных в этом хозяйстве, кажется, не водилось. Перед сараем было разбито несколько овощных грядок, совершенно, впрочем, заброшенных. Среди желтеющих листьев и полусгнивших подпорок почесывалась одинокая курица — от нее, похоже, были только хлопоты и ровным счетом никакой пользы.

Сам толком не понимая, что чувствую — радость или боль, я слез с мула, который без тени жалости смотрел на меня, словно говоря: «Какое желанное, хоть и запоздалое, облегчение». Что за женщину предстояло нам здесь увидеть? Что она могла рассказать? Тем временем солнце, не по сезону жаркое, скрылось за облаками, в воздухе запахло дождем. Мы медленно пошли к незнакомому жилищу по тропинке, протоптанной в траве и грязи.

— Что вам надо?

Я вздрогнул и, готов поклясться, мой спутник тоже. Из-за угла дома вышел человек и преградил нам путь. Это был раб, рослый и крепкий. Его мускулистый торс прикрывало домотканое серое одеяние. Короткие, давно не мытые волосы были засыпаны пылью, сквозь корку грязи на подбородке пробивалась щетина. Бычью шею обхватывал железный ошейник, недвусмысленно указывая на принадлежность человека к рабскому сословию. Далеко не все рабы носят ошейники, видимо, это был опасный тип, а может, хозяева боялись, как бы он не удрал. На его огромном теле я заметил клеймо. Значит, он уже сбегал и был пойман. Надо полагать, отчаянный малый, бессердечное животное, и лучше его не злить.

— Чего уставился? — рявкнул он, обращаясь ко мне.

— Я не видел тебя раньше? — осведомился я.

— Не, — убежденно ответил он и сплюнул.

— Мы ищем Ликену, хозяйку этого дома, — любезно проговорил Аристотель. — У нас к ней дело.

— Не уверен, что у Ликены, хозяйки этого дома, есть к вам дела, — ответил раб. — Я вас прежде не видал. Что еще за дело?

— У вас, смотрю, куры, — сказал я, возможно, чересчур бодро.

Раб кинул на меня свирепый взгляд:

— Оставь эту курицу в покое, ясно тебе?

Видимо, шелудивый цыпленок ходил в любимцах у этого чудовища.

— Позволь, мы пройдем и поговорим с ней… Я хочу сказать, с Ликеной, — предложил Аристотель, пытаясь обойти грозного стража, но тот остановил его своей огромной ручищей.

— Никто никуда не пройдет. Ей не нужно, чтоб являлись тут всякие и совали нос, куда не просят. Вы можете написать записку?

— Да, — решительно ответил Аристотель. — Только вот писать мне не на чем, разве что… ах да, я же захватил таблички. — Он выудил из кармана две видавшие виды деревянные таблички. — Я напишу ей коротенькое послание, раз ты утверждаешь, что это предпочтительнее, — добродушно прибавил философ, пытаясь стереть с мягкого воска последнюю надпись. Он быстро набросал несколько строк и сложил дощечки. Между тем мул Аристотеля громко испортил воздух и направился к остаткам огорода.

— А ну возвращайтесь на дорогу, — приказал раб. — И животных заберите. Давай сюда таблички. Так, теперь стойте, где стоите, а я сейчас приду.

Он выхватил у Аристотеля таблички и зашагал прочь. В домике, несмотря на его скромные размеры, очевидно, была задняя дверь, поскольку раб свернул за угол и скрылся из виду.

— Кем бы ни была Ликена, охраняют ее хорошо, — проговорил Аристотель. — Кому же принадлежит это сокровище, хотел бы я знать? И почему ее любовник, который, судя по всему, настоял на таких строгих мерах предосторожности, не мог подарить ей собаку?

Мы стояли неизвестно где и дожидались неизвестно чего. Резкий порыв ветра принес холод и сырость, я весь покрылся мурашками. Еще недавно легкая прохлада пришлась бы весьма кстати, но только не сейчас. Долгое тряское путешествие верхом и борьба с непослушным мулом не прошли даром: плечо мое налилось пульсирующей болью, а теперь старую рану словно принялись терзать ледяные пальцы. Мне вдруг стало жаль себя: жду впустую, плечо болит, до дома ехать и ехать, а того и гляди хлынет дождь. И все же в глубине души я знал, что ждать придется недолго. И правда, раб вскоре вернулся. Он был один и, судя по всему, не собирался приглашать нас в дом. Он просто сунул Аристотелю таблички, только не те, которые тот передавал, а другие, новые, из хорошего дерева.

— Возьми и проваливай, — буркнул раб.

Аристотель торопливо раскрыл щедро покрытые воском таблички, а я заглянул ему через плечо, торопясь прочитать нежданное послание:

Славному Аристотелю из Ликея

нижайший поклон от Ликены.

Это не конец твоих поисков. Я — лишь покорное орудие. Но и я думаю, что пора пропавшему найтись.

Ответ на свой вопрос ты мог бы получить у матери, знакомой нам обоим. Однако негоже докучать убитой горем женщине, а посему прошу: возьми это письмо и обратись к прорицательнице, что живет в доме прях. В ее силах пролить свет на тайну.

— Поразительно, — воскликнул я. — Чтобы женщина писала письма! Да еще такие длинные.

— Да, это редкое умение, — отозвался Аристотель. — Почерк разборчивый, да и стиль неплох. Можно подумать, текст надиктовал мужчина. Но кто…

— Проваливайте оба, живо! — нетерпеливо приказал раб. — Нечего пялиться на записку, словно букв никогда в жизни не видали. Точно этот мул!

И правда, один из мулов, казалось, читал записку через плечо Аристотеля.

Решив, что лучше не перечить нашему собеседнику и не задерживаться возле дома таинственной Ликены, мы снова вскарабкались на мулов (не без труда) и тронулись в обратный путь. Небо быстро темнело, с вершин Парнаса со свистом дул ветер. Черные тучи грозно смотрели на нас сверху вниз. Оглянувшись, я увидел, что домик Ликены, притулившийся на склоне возле пустыря, стоит в последнем островке света, а все вокруг стремительно тонет во мраке.

Наши усталые лошадки медленно трусили по дороге в Афины.

— Что означает это странное послание? — спросил я. — «Мать» — это, должно быть, Гермия. Но я не знаю никакой женщины из дома прях. Что за прорицательница?

— Еще как знаешь. Это хозяйка девушек, которые прядут, когда им нечем больше заняться. Манто, чье имя значит «прорицательница», «предсказательница». Речь, несомненно, о ней.

И тут из черных туч хлынул дождь, ветер, по-прежнему дувший с Парнаса, гнал потоки воды по дороге. Мы не взяли плащей и вымокли до нитки. Ливень продолжался недолго, когда мы въехали в город, он превратился в мелкий дождик, но прогулка верхом все равно не доставляла нам никакого удовольствия.

Я подумал, что люди, находящиеся в столь плачевном положении и так воняющие мулами, могут без зазрения совести отправляться по домам. Однако Аристотель решил иначе.

— Мы должны срочно увидеться с Манто. Если она что-то знает, нельзя терять ни минуты.

И вскоре мы, верхом на мулах, оказались у порога Манто, удивляя своим видом привратника и ночных посетителей, которые уже начинали собираться, а также стайку полуодетых красоток, вышедших нам навстречу. Они не смогли удержаться от смеха и сморщили носы.

— Ну-ну, девочки! — одернула их Мета. — Где ваше гостеприимство? Запомните: запах мулов — это запах денег.

— Прошу прощения, я не хотел вас потревожить, — молвил Аристотель, лишь мельком посмотрев в сторону полуобнаженных женщин. — Но мне… нам нужно срочно переговорить с Манто.

— О, торговец медом! Снова по делам? — осведомилась какая-то девушка, подняв бровь.

К счастью, вскоре пришла Мета и сказала, что Манто желает побеседовать с нами без свидетелей. Следуя за ней, мы оказались в маленькой, скромно обставленной комнате без кровати, зато с большим ткацким станком. Судя по положению гирек, за ним как раз работали. Для нас поставили два маленьких складных стула, а Манто осталась у станка, напротив. По ее просьбе в комнату принесли светильники. Здесь было душновато и пахло шерстью, а не благовониями.

— Вот, — сказал Аристотель, — вместо вступления.

И он протянул Манто таблички, полученные нами от огромного, решительного раба.

Манто внимательно изучала послание. Я не мог понять, читает ли она или по почерку и надписи старается определить автора.

— Надеемся, — твердо сказал Аристотель, — ты выполнишь пожелание Ликены, которая передала тебе это письмо, и расскажешь о Клеофоне, чтобы нам не пришлось докучать его матери. Ты и сама видишь, что его исчезновение лишь вредит, а вовсе не помогает Гермии.

— Хорошо, — вздохнула Манто. — Я бережно хранила тайну, но судьба мальчика тревожит и меня. Думаю, в Афинах ему будет безопаснее. Я знаю не все. Вот что мне известно. Я приютила мальчика, который пришел ко мне под видом погонщика мулов, у него была записка от Ликены, похожая на эту. Она гласила, что скоро я получу вести от Гермии и что мне надлежит выполнить ее просьбу. Гермия тайно послала мне деньги…