Хаосовершенство - Вадим Панов

Вертолет развернулся и направился к посадочной площадке.

Зоны Мутабор до недавнего времени считались самыми закрытыми в Анклавах — внутрь допускались только храмовники, и только они знали, что на самом деле творится за высокими стенами. И даже захват территорий не дал пищи для размышлений: прятки успели разрушить все важные постройки, а потому секреты Мутабор так и остались секретами. И многочисленные сказки, что рассказывали о таинственных внутренних помещениях, так и остались сказками.

Обычным людям путь в единственный сохранившийся в мире сектор Мутабор был заказан, однако Кауфмана запрет не касался. И его вертолет приземлился в самом центре зоны, неподалеку от массивного белокаменного здания, которое изучавшая спутниковые фотографии публика именовала Дворцом Владыки.

— Наружу не высовываться, — бросил он сопровождающим безам. — Я буду через час.

Дождался остановки винтов, вышел и быстрым шагом добрался до заднего крыльца, на котором его ожидал невысокий прелат.

— Как жизнь, Фабрициус?

— Мы рады вас видеть, Максимилиан, — склонился в поклоне иерарх Мутабор.

В голосе прелата не было традиционного для общения с «обычными» людьми высокомерия. В голосе звучало уважение, которое Фабрициус не стеснялся демонстрировать.

— Он ждет вас.

— Тогда пойдем. — Кауфман уверенно шагнул в коридор. — Нехорошо заставлять бога ждать.

В гуляющих по миру легендах обители храмовников представлялись диковинной смесью детских страшилок и растаманских фантазий. Особенно старались нейкис-ты, отвращения к которым последователи Милостивого Владыки никогда не скрывали. В живописных рассказах последователей Поэтессы фигурировали потеющие стены, люди-овощи, превращенные в живые компьютеры, и кресла-ловушки, способные сожрать неугодного Владыке человека. Действительность же, как это часто бывает, не имела со сплетнями ничего общего. Помещения Мутабор не походили на пищевод игуанодона, но и назвать их обычными язык не поворачивался.

Стены ровные, покрытые тонким налетом зеленого мха. Полы твердые, из роговых пластин. И запах свежести полей, такой непривычный для городского жителя.

А вот внутренности круглого Зала Владыки, как это ни странно, были отделаны камнем. Грубым серым камнем, который устремлялся вверх, под купол, и яростно давил вошедших почти физически ощущаемой массой. В центре Зала стояло на возвышении широкое кресло, в котором и ждал Кауфмана повелитель Мутабор. Ждал только его — прелат остался за дверями.

— Почему не воспользовался зеркалом?

— Решил посмотреть на себя напоследок.

— Стал сентиментальным?

— Простая вежливость. Владыка едва заметно улыбнулся.

— Посмотрел?

Он был большим, и он страдал. Он не мог ходить, и каждый вздох причинял ему невыносимые мучения. Он терял кровь — и кресло, и возвышение были пропитаны ею, но она не убывала, рождалась вновь, чтобы продолжить пытку. Такова была его плата за возвращение оттуда, откуда нельзя вернуться, такова была судьба существа, рожденного из черной крови умирающих богов.

Все тело Милостивого Владыки представляло собой одну большую боль: язвы и рваные раны, обрывки кожи и обнаженные в некоторых местах кости. Кошмарное зрелище било наотмашь, не оставляло равнодушным никого, но… Но самое сильное впечатление производили глаза Владыки, а не его окровавленная плоть. Большие умные глаза, в которых прятались боль, печаль, знания и сила. Большие умные глаза, которые приковывали так, что отвести взгляд не было никакой возможности. Лишь с позволения Владыки.

— Посмотрел?

— Я совсем не изменился.

— Согласен.

Было видно, что Мертвый, несмотря на браваду, чувствует себя не в своей тарелке. Он не нервничал, не ощущал страха, он просто находился рядом с тем, за кем признавал первенство. И не испытывал от этого обстоятельства особой радости: Мертвый привык быть главным. И эта неловкость заставила Кауфмана заговорить не о том, о чем он хотел, а о делах.

— На Станции все в порядке, уверен, мы успеем. Твои ребята когда появятся?

— Уже отправились.

— Вот и хорошо.

Кауфман потеребил край перчатки. Невероятное зрелище: директор московского филиала СБА не знал, что сказать. Не знал, как продолжить разговор.

— Ты подготовил отличных людей, Макс, — мягко произнес Владыка.

И воздух вырвался через сломанные ребра.

— Спасибо.

— Не знаю только, как Патриция будет уживаться с Мишенькой.

— Она, в отличие от тебя, ни черта не боится, — с законной гордостью за дочь отрезал Кауфман. — И еще она умна, так что уживутся. Не дети.

Владыка промолчал. В его глазах мелькнули веселые огоньки.

Мертвый же вновь вернулся к делам:

— Беспорядки в Москве, как я и планировал, дали нам кучу народа.

— Ты всегда был сторонником жестких мер.

— Поэтому ты и выбрал меня.

На это замечание у повелителя Мутабор тоже не нашлось ответа. Или же он наслаждался гонором Мертвого?

— А под шумок я уговорил временно перебраться в промышленную зону «Науком» большинство преподавателей Университета. Наплел им, что не гарантирую безопасности корпоративных территорий. Очкарики трусливы, посмотрели, что на Болоте творится, и всей толпой бросились записываться в путешествие. Университетское барахло тоже вывез… Не все, конечно, но много.

— Подготовился на славу, — одобрил Владыка.

— Как и было запланировано.

Однако оба почувствовали, что разговор о делах никому не нужен. Не об этом они хотели говорить. Совсем не об этом. И первый шаг сделал повелитель Мутабор.

— Подойди ближе. — Я…

Но в следующий миг Кауфман понял, что время пришло, что нужно подчиниться. Кивнул, поднялся по ступенькам и остановился у кресла. И услышал:

— Я рад, что ты приехал, Макс, — проникновенно произнес тот, кому выпало страдать.

— Прощаться надо лицом к лицу, — тихо ответил Мертвый. — Тем более — навсегда.

Он стянул перчатку и положил свою изуродованную, покрытую омерзительными язвами руку на окровавленную ладонь Владыки. Максимилиан не имел права разделить с Ним страдания, но мог поддержать своим теплом. Своим участием. Мог просто побыть совсем рядом, и для этого, именно для этого, он и приехал. В чужой дом. К самому себе.

— Ты твердо решил остаться?

— Ты строишь новый Храм, Патриция строит новый Храм, а я… Я не строитель. Я воин… — Губы Кауфмана тронула усмешка. — Даже ты всегда меня боялся.

— Самого себя, — уточнил Владыка.

— А кого еще имеет смысл бояться?

Мужчины помолчали. Кровь медленно стекала на камень возвышения и уходила в сливные отверстия.

И пахло здесь, в Зале Владыки, не свежестью полей, а ею, кровью. Кровью и пропитанным ею серым камнем. Смерть боялась приближаться к повелителю Мутабор, но изгнать ее запах он не мог.

— Здесь у меня будет десять лет, а я долго скучал, — продолжил Максимилиан.

— Или терпел?

— Да, пожалуй, терпел, — признал после паузы Мертвый. — Я не скрываю своих инстинктов и не сты-усь их. Хочу пожить для себя.

— Убивать не устал?

— Да нет, нормально. — Однако вопрос об убийствах заставил Кауфмана вспомнить дополнительный аргумент. — Опять же, необходимо кое-кому кое-какие долги раздать. Одним словом, дел накопилось много.

И улыбка, заигравшая на губах Мертвого, не обещала «кое-кому» ничего хорошего.

* * *

Кадр № 666 оказался проклятым.

Сначала Кристиан не хотел использовать этот номер, были сомнения, потом решил, что три шестерки — всего лишь три шестерки, что если уж он до сих пор не страдал суевериями, то нет смысла начинать. Потом пожалел.

Кадр № 666. Анклав Сингапур.

Сорванный взрывом люк несется на не успевшую укрыться женщину. Черные волосы, перекошенный рот, комбинезон цвета хаки — женщина застыла у стены, в которую через мгновение ее впечатает тяжеленный люк. Металлический кругляш войдет в камень, породив острые осколки, облако пыли и летящее во все стороны красное. Но это через мгновение. А пока люк только несется, только приближается, являет собой размытое пятно, за которым отчетливо виден дикий ужас в широко распахнутых глазах женщины.

Снять такое можно только на «шиву», на лучший, мать его, аппарат современности. На совершенное зеркало в руках совершенного зеркала.

Кадр № 666. Анклав Сингапур, конец июля.

Проклятый шестьсот шестьдесят шестой стоил жизни двум «гвардейцам». Смерть первого Кристиан не видел — прилетевший сверху обломок стены размозжил телохранителю голову. Случайность, мать ее, обычная случайность, просто парень спрятался не там, где нужно. Второй же телохранитель погиб, вытаскивая Кристиана из-под огня. Бронетранспортер ведь не сам по себе взорвался, в него реактивная граната прилетела, выпущенная прорывающимися на корпоративные территории бойцами. Если быть совсем точным, то пустила гранату та самая женщина, которую впечатал в стену оторванный взрывом люк. Такая вот, мать ее, справедливость. А дружки прикрывали гранатометчицу плотным огнем, из-под которого и тащил Кристиана «гвардеец». Два трупа ради того, чтобы Заказчик смог оценить кадр № 666 и решить, включать его в свой гребаный альбом или нет.