Любовь Лафайета - Екатерина Владимировна Глаголева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Гости отдавали должное французскому искусству жить, приобретая мебель, обстановку и гобелены для своего нового дворца в Павловске, однако пожелали осмотреть и госпитали, жилища бедняков, даже тюрьмы. "Чем дальше вы стоите по своему положению от несчастных и маленьких людей, тем ближе следует подходить к ним, дабы узнать и понять их", — пояснил граф Северный и привлёк к себе сердца тех, кто доселе оставался к нему равнодушен. Наконец, проведя три дня в Шантильи у принца Конде, русские уехали, и всё внимание вновь обратилось на Лафайета.
Адриенна уже не могла его сопровождать в театры на бульваре Тампль, на демонстрацию опытов с электричеством или на сеансы животного магнетизма доктора Месмера на Вандомской площади: она вновь ждала ребёнка, и беременность протекала тяжело. Госпожа д’Айен разрывалась между нею и недавно овдовевшей Клотильдой, которая от горя слегла в постель. Весной маркиз дю Рур неожиданно заболел оспой; Клотильду не пускали к нему во время болезни, опасаясь заразы, и она не смогла сказать ему последнее "прости". Больше всего мучений ей причиняла мысль о том, что муж не оставил ей ребёнка. Розалия и Полина, невесты на выданье, согласились привиться от оспы, и госпожа д’Айен вновь сделалась сиделкой. Особняк Ноайлей превратился в лазарет, Жильбер старался проводить там как можно меньше времени, считая дни до своего совершеннолетия и уже присмотрев дом на улице Бурбон, на другом берегу Сены, где они с Адриенной и детьми заживут своей семьёй.
Пока же он поселился в Версале, чтобы использовать любую возможность поговорить с королём о своих новых проектах.
Поражение де Грасса, попавшегося в ловушку между Гваделупой и Доминикой, привело к потере семи кораблей и девяти тысяч человек убитыми и ранеными, четыре тысячи пленных англичане увезли на Ямайку. Людовик XVI велел построить до конца года десять новых кораблей; его братья вызвались довести их число до дюжины. Лафайет твердил, что необходима новая экспедиция на Ямайку, вместе с испанцами, и вызвался отправиться туда с генералом д’Эстеном; король согласился на его разведывательную поездку в Мадрид. Военным министром был теперь отец Филиппа де Сегюра; надо будет склонить его на свою сторону. Связи при дворе значат очень много; говорят, своим назначением маркиз де Сегюр обязан благосклонности королевы к его сыну (который, кстати, недавно отправился в Америку вместе с группой молодых офицеров), тогда как главный министр Морепа держал на примете совсем другую кандидатуру.
Мария-Антуанетта теперь находила Жильбера интересным. Рождение дофина упрочило её положение, и она перестала остерегаться сплетен, без которых в Версале не могли обойтись, как без воздуха. Лафайет получил приглашение присутствовать при сеансе позирования, чтобы развлекать её величество рассказами об Америке, пока госпожа Виже-Лебрен будет писать её портрет.
У художницы было простоватое лицо с сочными губками и вздёрнутым носиком, которые придавали ей вид очаровательной наивности; она выглядела совсем юной, хотя была двумя годами старше Жильбера. Вооружившись кистями и палитрой, Элизабет стояла за мольбертом. Лафайет пристроился рядом и рассматривал картину.
Фон был едва намечен, парадное платье с кружевами и причёска со страусовыми перьями набросаны вчерне; художница занималась тщательной прорисовкой лица и рук. Жильбер подивился тому, как удачно найдена поза: не греша против истины, мадам Виже-Лебрен умело скрывала недостатки своей модели, выводя на свет её достоинства. Большой бант, прикреплённый к лифу под самым декольте, привлекал взгляд к полной груди Марии-Антуанетты и ее безупречной формы рукам, обнажённым по локоть. Лицо было повёрнуто вполоборота, чтобы большой нос и выступающая нижняя губа — отличительная черта всех Габсбургов, — были не так заметны, зато выразительные серые глаза, пусть и не самой изящной формы, смотрели прямо на зрителя так, что тому хотелось поклониться.
Надо будет заказать Виже-Лебрен портрет Адриенны. Не сейчас, разумеется, — потом, когда она родит и оправится от родов. А может быть, лучше семейный портрет? Они вдвоем, Анастасия и Жоржик. Как, наверное, трудно рисовать детей: их ведь не заставишь стоять неподвижно по целому часу. Вот что: нужно уговорить госпожу д’Айен! Да, это будет отличный подарок для Адриенны! Она повесит портрет в их новом доме, это утишит её грусть от расставания с матерью…
— Ах, как мило! — раздался насмешливый голос. — Вы совсем меня не слушаете!
Жильбер встрепенулся.
— Виноват, ваше величество! Я так залюбовался портретом, что, каюсь, забыл про оригинал. Надеюсь, вы позволите мне искупить свою вину, совершив беспримерный подвиг в вашу честь!
— О ваших подвигах мы уже наслышаны, — тем же тоном продолжала Мария-Антуанетта. — Расскажите лучше о чужих. Это будет вам наказанием.
— О, вы плохо меня знаете, если считаете, что рассказывать о других людях, которые храбрее, умнее, лучше меня, причинит мне страдания, напротив! Мне понадобится больше времени, чем нужно госпоже Виже-Лебрен, чтобы закончить ваш портрет. С кого прикажете начать?
Мария-Антуанетта сделала вид, что задумалась.
— Верно ли говорят, что граф Ферзен вёл себя храбрее многих французов? Вот будет забавно, если он получит крест Святого Людовика из рук моего супруга раньше, чем какой-нибудь шведский орден!
— Полковник Ферзен в самом деле отличился во время штурма редута фузилёров; граф де Дама и герцог де Лозен отзывались о нём как о человеке изрядной честности и доблести, но если вам интересны подробности, спросите лучше у них: я не имел счастья видеть графа в бою, поскольку находился с американской армией. Могу вам рассказать о французских волонтёрах, например, о господине де Жима. Это воистину редкий образец чисто гасконской неустрашимости и презрения к опасности в сочетании с верностью своим друзьям и чуткой, отзывчивой душой…
— Да, вы стали настоящим американцем!
