Долгая ночь (СИ) - Тихая Юля
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я почти успела занервничать и сразу же выдохнуть, когда на моё плечо легла тяжёлая рука.
— С вами желает побеседовать Советница.
— Я всё сделала верно, — в который раз повторила я, украдкой вонзив ногти в ладонь. — Ошибки не было. Таких… последствий… я даже предположить не могла.
Комната, куда меня привели, была кабинетом, — огромным, гулким и неприятным. Длинное помещение, высокие потолки, на нём — лепные розетки и многоярусная хрустальная люстра; на полу выложен фигурами мелкий наборный паркет; стены скованы деревянными панелями, густыми и лаковыми. Одна сторона полностью занята высокими шкафами, в которых за стеклом выстроились корешок к корешку книги. Напротив — несколько рамок с фотографиями каких-то рукопожатий, флаг Кланов с золотыми кистями, парадный портрет Большого Волка и крупная инкрустированная каменьями цифра VI.
Летлима стояла у окна, какие-то люди собрались у длинного приставного стола, и все сверлили меня взгядами.
— Откуда вы знали, как это прекратить? — хмуро спросил артефактор в одеждах Службы. Он стоял рядом с выстеленным зелёным сукном столом, как солдатик.
— Я разорвала цикл, — сказала я, хотя это и так должно было быть понятно. — Это самый простой способ, расколоть камни труднее.
— Вы придумали это очень быстро, — со значением сказал один из людей за столом, мощный мужчина с квадратным подбородком.
— Этому учат артефакторов.
— Что вы закончили? — журчащим голосом уточнила высокая тонкая женщина с пепельными кудрями.
— Я учусь в вечерней школе при университете Амриса Нгье…
Потом они заговорили между собой, вовсе не обращая на меня внимания.
— Возможно, она ошиблась в формах?
— Я слушал, в глаголах всё было верно. Но, возможно, возникла ситуативная омофония…
— Какая омофония? Ты смеёшься?
— Теоретически, не доказано, что…
— Эта вещь опасна! Не понимаю, почему она до сих пор не изъята.
— Девушка отказывается…
— Да стоит ли спрашивать? Это запретная магия!
— Совершенно поразительно!..
— Возможно, идиосинкратический эффект или специфическая толерантность…
— Этим должны заниматься специалисты, в соответствующих условиях.
— Если бы Става погибла…
— Но она-то жива!
— Предлагаете дождаться, пока кто-нибудь умрёт?!
— Комиссия по запретной магии…
Свет огромной люстры бил в глаза. Я крутила в руках медный бублик потухшего артефакта, — с дырой вместо привычной капсулы ртути. Он казался почему-то лёгким-лёгким, словно сделанным из картона.
— Кесса, — это пепельная женщина подняла на меня нежный взгляд ореховых глаз, — где вы взяли этот предмет?
— Я его сделала, — устало повторила я. В ушах всё ещё звенел крик Ставы.
Квадратный мужчина тяжело свёл брови:
— Девочка, давай без этого вся…
— Давайте обойдёмся без хамства, — вдруг вставил Арден. — Эксперимент проводил мастер Ламба, он мог бы…
— Не лезь не в своё дело, щенок!
— Вы, боров, тоже воздержитесь.
На какой-то момент стало тихо-тихо, будто режиссёр объявил немую сцену, — только слышно было тиканье крупных настольных часов и то, как свирепо выдыхает квадратный. Он был, должно быть, кабаном, правда вряд ли холощёным; его лицо кинематографично наливалось кровью, кулаками он опёрся в столешницу и казалось, что сейчас он встанет и случится что-то очень плохое.
В наступившей неподвижной тишине мастер Дюме легко тронул за плечо Советницу:
— Лима.
Она закатила глаза, но всё-таки сказала:
— Сядьте, Брас.
Квадратный сдулся, будто натолкнувшись на невидимую преграду, и сел. Его усы топорщились, как приклеенные.
— Ламба, — властно продолжала Летлима, — рассказывайте.
— Во-первых, — тут же отозвался мастер, едва не подскочив на своём стуле, и зачирикал по-птичьи: — вы можете сами убедиться, что у нас всегда в полном порядке сопроводительные документы! Был проведён исчерпывающий инструктаж по технике безопасности, и служащая Става Аммарике подписала его с полным осознанием возможных по…
— Дальше.
— Во-вторых, — тоном ниже продолжил он, — как могут помнить собравшиеся, эксперты выражают глубокое сомнение в функциональности объекта. Разработка интереснейшая, но исключительно нерабочая! Мною лично были исследованы оба имеющихся образца, произведено несколько попыток активации, схема рассмотрена детально, артефакт осмотрен, и имеющиеся у нас данные однозначно указывают на полную безопасность изделия! Эта работа представляет впечатляющий интерес для артефакторного дела!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})Летлима кивнула чему-то и повернулась в другую сторону:
— Что со Ставой?
— Состояние стабильное, — сухо сказала каменная Матильда.
Летлима снова кивнула, — как шарнирная болванка в руках неумелого кукловода.
Кабинет казался пластиковым, излишне ярким, абсурдистским; декорации — низкопробными; актёры — наскоро набросанными от руки. Я сама была такая же, невесомая и бумажно-белая из-за брака типографской печати.
— Ламба, я хочу знать больше, чем «всё это очень интересно», и в кратчайшие сроки. Брас, обеспечьте личный состав разумными указаниями по происшествию. Матильда, сообщите об изменениях по Ставе. Роксана! Что по Храму?
— Вас ожидают.
Она встала, и это был, похоже, сигнал: все зашуршали, заторопились, стремясь скрыться за кулисами. Только мастер Ламба, по-птичьи перемявшись с ноги на ногу, заговорил вкрадчиво:
— Очень бы помогло, если бы в Службу был безвозвратно передан…
Я вцепилась в бублик, как в спасательный круг:
— Нет.
Летлима переглянулась с мастером Дюме, пожала плечами и вышла.
lvii
— Я не понимаю, — жалобно сказала я.
Мы были в комнате Ардена. Я залезла с ногами в глубокое кресло, свернулась там и грызла ногти; Арден шагал по ковру туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда.
Артефакт так и лежал у меня в руках, разбитый и потухший. Я сроднилась с ним за шесть лет, но сейчас было даже как-то странно надевать его вновь: после того, как из-за него едва не…
Когда погибла Ара, я плохо осознавала происходящее. Я видела, конечно, смерть — нельзя жить в Амрау и не выйти однажды на большую дорогу, усыпанную еловыми ветвями или цветами, не увидеть процессию, провожающую соседку-старуху, — но вся она была далеко и не с нами.
Когда ушли бабушка с дедушкой, я была ещё совсем маленькой, и те похороны помнила как что-то красивое: ленты, резные фигуры и посаженное на могиле дерево. Потом мы ходили к нему несколько раз в год, повязывали банты на ветвях, оставляли хлеб, — но всё это было какое-то спокойное, отдельное, давнее.
Тётя Рун говорила мне: не ходи, не смотри, но я упиралась, — как же так, ведь там Ара. Но там не было Ары; там была обледенелая фигура, отчего-то немного похожая на Ару; но Ары там больше не было.
Она лежала на столе вся в белом: ткани выцвели от каких-то минеральных солей в воде, и платье не смогли снять, не повредив тела. Лицо было серое, искажённое. Её зверь ушёл; её душа давно отлетела; но я плохо понимала, что это значит.
Никогда — тяжёлое, сложное слово. А идея, будто Ары никогда больше не будет, такая дикая, такая странная, что не помещалась у меня в голове. Я смотрела на неё, но мне казалось, что это всё — ненастоящее. Что это не труп, а странная кукла, которую зачем-то принесли в наш дом и положили на обеденный стол.
Будто мы станем, право слово, её есть!..
Я стояла там, на кухне, и мне было не больно, не страшно, не горько даже — неловко. А вот мама кричала. Мама кричала, как раненое животное, тем рыданием, когда плач переходит в вой.
Ещё несколько месяцев я вздрагивала потом от громкого смеха, от детских криков и даже от лая собак. Во всех них поселился отголосок того ужасного дня.
И Става кричала так же.
— Он не должен так работать, — бормотала я себе под нос. — Я ношу его шесть лет, и ни разу… ничего такого…