Последняя крепость - Юрий Никитин

Или эллинизация – в самом деле к лучшему?

Глава 7

Деревья безмолвно и строго уходят вершинами в такое же знойное, как в Элладе, небо, нет, здесь еще жарче и нет благословенного моря. На широких мраморных ступенях старый философ Ликоний восседал в окружении учеников и вел с ними дискуссию о природе мира и природе человека.

Гургис окинул быстрым взглядом строительство, могучие быки подтаскивают тяжелые плиты, из которых скоро вырастет величественное здание академии. Иудейские юноши и после окончания гимназии будут учиться, как в Элладе учатся греки, – философии, риторике, геометрии и другим наукам, так необходимым цивилизованному человеку и единственно отличающим культурного человека от варвара.

Неарх сказал быстро:

– Ты заметил, что академия есть только в Афинах, а вторая… будет здесь, в Иерусалиме?

– Даже в Александрии нет? – усомнился Гургис.

– Нет, – поклялся Неарх. – Несмотря на всю ученость тамошних мужей и все величие необъятной Александрийской библиотеки.

– Отлично, – сказал Гургис с удовлетворением. – Нашим юношам не придется ездить в другую страну, чтобы продолжить образование…

– Не в другую, – поправил Неарх.

– Верно, – засмеялся Гургис. – Теперь это одна страна… Но все равно хорошо, что гимназии, лицеи, академии – все будет здесь! Помяни мое слово, придет время, гордые афиняне будут приезжать к нам учиться…

Мимо прошла группа юношей, вооруженных копьями. С недавнего времени вошла в быт афинская мода охотиться на диких свиней прямо в камышах, вооружившись одними копьями. А охотиться так или эдак приходится: дикие свиньи ночными набегами опустошают поля. Философы и риторы ропщут, что свирепые животные забегают даже в священную рощу и роют там огромные ямы, то ли в поисках желудей, то ли для забавы. И вот наконец храбрецы откликнулись и собрались на большую охоту вечером, когда свиньи еще спят перед ночными вылазками.

Гургис смотрел вслед юношам, их обнаженные спины блестят под красными лучами заходящего солнца, все идут весело, как на забаву. Как быстро среди осторожных и расчетливых иудеев распространилась эта опаснейшая забава: охота на диких свиней намного опаснее, чем на медведей или даже, кто знает, на льва или тигра!

В лесу нужно только держаться в стороне от кустов, где может прятаться раненый медведь, а охота на льва и того проще: в голой степи, однако же кабана выслеживаешь в густых камышах, что поднимаются выше твоего роста и закрывают весь мир. Приходится идти по одной из узеньких тропок, проложенных этими животными, но их множество, они пересекают одна другую во всех направлениях, ты слышишь только сухой хруст под ногами, то и дело подпрыгиваешь в страхе, но кабан или свинья всегда бросаются неожиданно, выпрыгивают из зарослей с быстротой брошенного из катапульты камня. Ты успеваешь увидеть только огромную массивную гору мышц с длинными и острыми, как ножи, клыками, зловеще блестящими на солнце, и тут же страшный удар повергает тебя на землю.

Ты счастлив, если этот единственный удар только вспорол тебе мышцы, но не убил, потому что секач обычно проносится дальше, он по-своему благороден и не останавливается добить поверженного, однако не так поступает свинья: она прижимает неудачливого охотника к земле и быстро рвет его могучими челюстями. Раны от ее зубов нередко глубже, чем если бы схватил лев или медведь.

Счастливы те, кому удается охотиться на дикого кабана в лесу, там есть нужные мгновения, чтобы метнуть копье, нанести удар или отскочить, зато победившие кабана в камышах всегда окружены особой славой, они доказали свою виртуозность в молниеносной схватке, полной неистового напряжения и полной отдачи сил.

Он глубоко вздохнул, у самого сердце уже колотится, словно это он подпрыгивает, увертывается, наносит смертельный удар чудовищному зверю. Как быстро человек может измениться!

Они медленно и спокойно, как подобает степенным грекам, умудренным жизнью, поднялись на холм и с каждым шагом чувствовали, как оставляют позади житейскую суету, мелочность, дрязги, чревоугодие, распущенных женщин, все чаще именуемых куртизанками…

Здесь, в границах гимназии, царстве разума и логики, неуместны вакхические или чувственные символы, потому на мраморных постаментах возвышаются статуи Афины, богини мудрости, Аполлона, покровителя искусств, Гермеса, и только одно изображение Афродиты допущено строгим Ликием: Афродиты Урании, богини бестелесной чистоты и духовной любви.

Гургис остановился перед изваянием, Неарх хитро улыбался краем рта. Скульптор Праксимандр в самом деле великий гений: ухитрился создать богиню духовной красоты с таким сильным чувственным телом, что как бы молча возразил ревнителям чистой логики, что человека не разделить на чувственную и духовную половину. Вот в этой Афродите соединились духовная красота и телесная, чувственная, как в каждом человеке. И нужно принимать и ту и другую…

– Пойдем ближе, – сказал Неарх. – Ты мой гость, хотя бываешь так редко. Я покажу тебе то, чего ты не видывал в прошлый свой приезд.

– Я приезжаю в Иерусалим, – возразил Гургис, – как только выпадет оказия. Сам знаешь, я поднялся до больших высот при дворе греческого правителя империи Антиоха III.

– И правитель тебя ценит, – согласился Неарх, – потому и не отпускает от себя надолго.

Гургис отмахнулся.

– Наши соотечественники везде достигают больших высот в греческой империи. Во многих местах они уже правят городами и провинциями, собирают налоги, ведают набором в греческое войско… Ох, ты это хотел показать?

Деревья расступились, стала видна лужайка, где несколько юношей учатся кто рисовать, кто лепить, а в середине поляны на невысоком постаменте стоит обнаженная девушка. Пышные черные волосы она собрала в высокий узел на затылке, отчего длинная шея дивной красоты беззащитно обнажена, на щеках играет стыдливый румянец, но старается не шевелиться, не закрывать руками прелести, когда ученики рассматривают ее чересчур пристально.

Неарх пояснил шепотом:

– Эсфирь, дочь местного жреца…

– Ого!

– Можешь поверить!

– Как удалось?

Неарх усмехнулся:

– Как видишь, трещат даже основы иудаизма. Если дочь иерусалимского левита позирует голой…

– Обнаженной, – укоризненно поправил Гургис.

– Извини, обнаженной. Если разделась перед мужчинами Эсфирь, откинув рабскую сущность иудаизма, то сам понимаешь, его остатки скоро будут затоптаны эллинизмом.

Гургис с любопытством всматривался в девушку, стараясь делать это незаметно, к тому же они пока на самом краю площадки, дальше всех учеников.