Собрание сочинений. Т.13. Мечта. Человек-зверь - Эмиль Золя

Минут через пять появился г-н Кош, которого разыскал станционный рабочий. Отставной офицер, он рассматривал свою теперешнюю должность, как синекуру, и никогда не появлялся на вокзале раньше десяти утра, но и показавшись, не задерживался и вновь уходил в кафе. Известие о драме застало Коша между двумя партиями в пикет и поначалу изрядно удивило, так как обычно ему приходилось иметь дело лишь с пустяковыми происшествиями. Депеша действительно была отправлена следователем из Руана; она прибыла лишь через двенадцать часов после обнаружения трупа, стало быть, следователь уже успел телеграфировать в Париж начальнику вокзала и узнать, при каких обстоятельствах уехал погибший; установив номер поезда и вагона, он направил затем полицейскому комиссару приказ тщательно осмотреть купе, если вагон номер 293 все еще в Гавре. Дурное настроение, овладевшее было Кошем, решившим, что его донимают без всякой нужды, исчезло, уступив место сознанию собственной значимости, ибо дело, по всей видимости, приобретало исключительную важность.

— Но ведь вагона-то, верно, давно уж нет! — внезапно всполошился он, испугавшись, что дознание ускользнет из его рук. — Его, должно быть, прицепили к утреннему поезду.

Рубо успокоил полицейского комиссара, невозмутимо заявив:

— Нет, нет, прошу прощения!.. Нам потребовалось отдельное купе для вечернего поезда, так что вагон все еще здесь, в депо.

И он первый направился туда, полицейский комиссар и начальник станции последовали за ним. Между тем новость уже распространилась, и путевые рабочие, самовольно оставив работу, также пошли за ними; на пороге помещений, где расположились различные станционные службы, показывались люди и один за другим присоединялись к идущим. Вскоре собралось немало народа.

Приближаясь к вагону, Дабади проговорил вслух:

— Ведь вчера вечером вагон убирали. Если б там что-нибудь обнаружили, дежурный по станции упомянул бы об этом в докладе.

— Лучше уж поглядим своими глазами, — заявил Кош.

Он открыл дверцу, вошел в купе. И в то же мгновение, забывшись, разразился бранью:

— Проклятие! Тут такое творится, будто свинью закололи.

Присутствующие ощутили леденящее дыхание ужаса, все невольно подались вперед; г-н Дабади один из первых захотел посмотреть и поднялся на подножку; стоявший позади Рубо, как и остальные, вытягивал шею.

Внутри купе не было заметно никакого беспорядка: окна — закрыты, всё — на своих местах. Только отвратительное зловоние доносилось сквозь открытую дверцу да на мягком сиденье чернела широкая лужа запекшейся крови — ее было так много, что она тонкой струйкой стекла вниз и расплылась по коврику. К суконной обивке прилипли сгустки. И ничего больше, ничего, кроме этой тошнотворной крови.

Начальник станции вышел из себя:

— Кто вчера вечером осматривал вагон? Приведите сюда этих людей!

Рабочие оказались на платформе, они приблизились, бормоча извинения: разве в темноте что-нибудь разглядишь? А ведь как будто они всюду прибрали. И они клялись, что ночью никакого запаха не было слышно.

Между тем полицейский комиссар, стоя в купе, что-то записывал карандашом для рапорта. Потом он обратился к Рубо, которого хорошо знал: они нередко в свободные минуты прогуливались вдвоем по платформе и курили.

— Поднимитесь сюда, господин Рубо, вы мне поможете.

Помощник начальника станции перешагнул через кровавую лужицу на ковре, стараясь не наступить на нее.

— Взгляните-ка под другой подушкой, не завалилось ли туда что-нибудь? — продолжал Кош.

Рубо приподнял подушку, осторожно пошарил руками; в глазах его можно было прочесть только любопытство:

— Здесь ничего нет.

Но тут он увидел пятно на суконной обивке диванчика и обратил на него внимание полицейского комиссара. Уж не кровавый ли отпечаток пальца? Нет, по размышлении решили, что это — просто брызги крови.

Толпа прихлынула к самому вагону; люди почуяли преступление, старались ничего не пропустить, они теснились позади начальника станции, который, как человек деликатный, из чувства отвращения остался стоять на подножке.

Внезапно его точно осенило:

— Послушайте, господин Рубо, ведь вы ехали тем же поездом… Не так ли? Вы возвратились в Гавр вечером, курьерским… Быть может, вы сумеете сообщить нам что-нибудь существенное!

— Черт побери, в самом деле! — воскликнул полицейский комиссар. — Вы ничего такого не заметили?

Три или четыре секунды Рубо хранил молчание. Наклонившись, он внимательно разглядывал ковер. Потом выпрямился и ответил своим обычным чуть грубоватым голосом:

— Конечно, конечно же, я расскажу все, что видел… Но со мной была жена. И раз уж мои слова будут внесены в протокол, лучше, чтоб и она пришла, если я что-нибудь забуду, она напомнит.

Полицейский комиссар счел это весьма разумным, и подошедший незадолго перед тем Пеке вызвался привести г-жу Рубо. Он удалился большими шагами, толпа осталась на платформе. Филомена, явившаяся вместе с кочегаром, проводила его взглядом, рассердившись, что он взялся за подобное дело. Но тут она заметила г-жу Лебле, которая приближалась так быстро, как только позволяли распухшие ноги; Филомена кинулась навстречу, чтобы помочь ей дойти; и обе женщины, воздев руки, разразились громкими возгласами — до того их взволновало отвратительное преступление! Хотя толком никто еще ничего не знал, уже возникли различные предположения, люди ожесточенно жестикулировали, лица у них были возбуждены. Покрывая гул голосов, Филомена без всякого к тому основания клятвенно уверяла, будто г-жа Рубо видела убийцу. Но тут наступило молчание — в сопровождении Пеке показалась Северина.

— Вы только полюбуйтесь на нее! — пробормотала г-жа Лебле. — Кто скажет, что это — жена помощника начальника станции? Ну, чем не принцесса? Нынче утром, на рассвете, она уже сидела причесанная и затянутая в корсет, точно в гости собралась.

Северина подходила мелкими размеренными шагами. Ей предстояло пройти большую часть платформы под устремленными на нее взглядами людей; но она не выказала слабости, только прижимала платок к глазам — видно было, что известие о смерти Гранморена повергло ее в глубокую скорбь. На ней было элегантное платье из черной шерсти, словно она уже надела траур по своему покровителю. Тяжелые темные волосы блестели на солнце, — несмотря на холод, она даже не успела накинуть на голову платок. Нежные, полные слез голубые глаза выражали муку, и это придавало ей особенно трогательный вид.

— Еще бы ей не плакать, — пробормотала Филомена. — Теперь-то, когда ангел-хранитель убит, им худо придется.

Когда Северина подошла к группе людей, стоявших возле открытой дверцы купе, Кош и Рубо вышли из вагона; и помощник начальника станции тут же начал рассказывать о том, что знал.

— Не правда ли, дорогая, вчера утром, приехав в Париж, мы тотчас отправились повидать господина Гранморена?.. Было это примерно в четверть двенадцатого, ведь так?

Он пристально взглянул на жену, и она покорно подтвердила:

— Да, ровно в четверть двенадцатого.

Но тут взгляд Северины упал на потемневшее от крови сидение, судорога сдавила ей горло, она разрыдалась. И взволнованный г-н Дабади торопливо вмешался:

— Сударыня, если вы не в силах сносить это зрелище… Мы отлично понимаем ваше горе…

— Всего два слова, — перебил полицейский комиссар. — А потом госпожу Рубо проводят домой.

Рубо поспешно продолжал:

— Поговорив о том о сем, господин Гранморен объявил нам, что намерен на другой день поехать в Дуанвиль, к своей сестре… Я так и вижу его за письменным столом. Сам я сидел справа, моя жена — слева… Не так ли, дорогая? Ведь он сказал нам, что выедет на другой день?

— Да, на другой день.

Полицейский комиссар, продолжавший что-то быстро записывать, вскинул голову.

— То есть как, на другой день? Ведь он выехал в тот же вечер!

— Обождите! — возразил Рубо. — Когда господин Гранморен узнал, что мы вечером возвращаемся в Гавр, он решил было ехать курьерским вместе с нами, если моя жена согласится отправиться с ним в Дуанвиль и провести там несколько дней у его сестры, как это уже бывало. Но у жены много дел по дому, и она отказалась… Ведь ты отказалась, не так ли?

— Я отказалась, да.

— Так вот, он был очень любезен… Принял во мне большое участие, а потом проводил нас до дверей кабинета… Не так ли, дорогая.

— Да, до дверей.

— Вечером мы уехали… Прежде чем войти в купе, я беседовал с начальником станции, господином Вандорпом. И ничего такого не видел. Я был сильно раздосадован, ибо полагал, что мы поедем одни, а вдруг оказалось, что в углу сидит какая-то дама, которую я раньше не заметил; в последнюю минуту вошли еще двое — супружеская чета… До самого Руана я ничего такого не обнаружил, ничего такого не заметил… В Руане мы вышли на платформу, чтобы немного поразмяться, и каково же было наше удивление, когда и третьем или четвертом вагоне от нас увидели господина Гранморена, стоявшего в дверях купе! «Как, господин председатель, вы все же поехали? Вот так так! А мы-то и не подозреваем, что вы путешествуете вместе с нами!» И он объяснил, что получил депешу… Послышался свисток, мы поспешили подняться в свое купе, где, кстати сказать, никого не обнаружили: все наши попутчики сошли в Руане, что, признаюсь, нас нимало не огорчило… Вот и все, не так ли, дорогая?