Длиной в неизвестность - Вокари Ли

оно тебе? Тору, прости меня. Хочешь, я сожгу? Хочешь? Хочешь, выброшу все вещи? Или и их тоже сжечь? Вместо плакатов и икон повешу твои картины, хочешь? Что ты хочешь? Что мне сделать, чтобы ты меня простил?

— Юр, — Тору опустился рядом и нерешительно прижал Юру к себе.

Никогда раньше он не видел его таким. Таким уязвимым, беззащитным и…беспомощным? Юра был действительно хорошим другом, его слёзы делали Тору больно, а откровенные признания царапали сердце. Но как бы бессовестно и эгоистично это ни звучало в его голове, он был рад слышать, что Юра по-прежнему считал его близким и важным.

— Я не хотел сделать тебе больно, — продолжил он, уже более сдержанно и тихо. Тору гладил его по волосам, всё ещё не представляя, как вести себя дальше.

— Юр, всё в порядке. Всё хорошо и не нужно ничего сжигать.

— Если всё в порядке, то почему ты говоришь про время, когда его осталось так мало? — Юра всхлипывал и смотрел Тору прямо в глаза. От его взгляда становилось не по себе: сейчас в нём снова можно было увидеть разбушевавшиеся ветры смерти.

— Тебе сейчас нужно поспать, — осторожно прошептал Тору. Он хотел ненавязчиво отвлечь Юру от посторонних мыслей, — завтра мы ещё раз всё обсудим. Когда ты протрезвеешь, хорошо?

— Завтра, — Юра вдруг засмеялся в голос, — а может быть, у нас не будет никакого завтра, Тору? Почему ты так уверен в себе?

— Юр.

— Так мало времени, Тору, Боже мой, — Юра, отвернувшись, закашлялся, — так мало времени. Да мне, может быть, месяц остался?

— Ты пьян. И моя мама ужасно зла на нас.

— А я сказал ей, что люблю тебя? Или забыл? Забыл, наверное. Надо сказать, — Юра потянулся к двери, но Тору остановил его, сжав холодные пальцы в своей руке.

— Она знает, — ответил он. Теперь точно не получится уложить его спать — если Юра начал говорить о любви и дружбе, то остановить его не могли даже боги.

— А ты знаешь? — замерев, спросил Юра.

— Конечно.

Разумеется, он знал и тоже считал Юру своим самым близким другом. Но почему надо было говорить об этом именно сейчас? На пьяную голову можно было сказать и сделать столько лишнего!

— Я не пьян, — будто прочитав его мысли, возразил Юра, — корабли лавировали, лавировали да не…

Тору закрыл его рот своей рукой.

— Юра, спать, — твёрдо сказал он. — Завтра проснёмся пораньше и, если ты действительно не пьян и так дорожишь временем, будем творить великие дела.

— Обещаешь?

— Конечно.

Спустя долгие минуты уговоров Тору с трудом уложил Юру в кровать. На всякий случай, он решил принести ведро, но по пути из ванной встретился со всё ещё рассерженной матерью. Тору не нашёл в себе сил заговорить первым, поэтому смог лишь неловко потупить взгляд и молча проскользнуть в комнату.

Юра лежал в кровати, по шею укрывшись одеялом. Его умиротворенное лицо больше не выражало ни тревоги, ни боли; Тору подошёл ближе и, всматриваясь в расслабленные черты, наклонился: о пролитых слезах напоминали только коснувшиеся щёк бледные дорожки.

— А знаешь, — приоткрыв глаза, пробормотал Юра, — такого меня даже Бог не простит и не примет. Только ты. Ну и чёрт бы с ним, — он улыбнулся и провалился в сон, больше ничего не сказав.

Шаг тридцать третий. Закрытая дверь — вечная темнота

Всю ночь Тору не мог заснуть. Юра ворочался в постели, что-то говорил, вздрагивал и снова замолкал, сжимаясь, как продрогший котёнок.

Юра действительно был похож на кота: такой же своенравный и на первый взгляд кажущийся безразличным. Однако теперь Тору всё знал. Знал и радовался тому, что значил для него чуть больше, чем ожидалось. Чуть больше, чем значил бог, от которого Юра почти отрёкся на его глазах. Пьяным решениям не стоило доверять, но Тору всё ещё доверял Юре, даже зная о дурацкой коробке. В конце концов, все люди совершали ошибки? Он не знал, как будет общаться с Юрой, когда тот протрезвеет — ему было по-прежнему стыдно смотреть в глаза всё ещё лучшему другу. Вспомнит ли он то, что наговорил? И стоило ли напоминать, если сегодняшний вечер растворится во сне и алкоголе?

К: /Он до тебя хоть дошёл?

Бутылку отцовского коньяка точно, гад, выжрал, хотя пришёл уже готовым/

Сообщение от Киры Тору одновременно напугало и насмешило. Юра пил вместе с Кирой? Ситуация показалась ему комичной: в классическом сюжете пить стоило как раз с ним, а уже после идти к Кире, каяться в любви и просить прощения за какую-нибудь мелочь. Но удивляться не стоило: с Юрой не могло быть никаких классических сюжетов. Юра и сам был далеко не классическим героем позднего романтизма.

Т: /дополз, думаю/

Тору отправил Кире фото спящего Юры. Она прислала дурацкий стикер. Тору стикеры не любил, если только их не присылал Юра — он всегда подбирал умело и поэтому смешно становилось даже тогда, когда смеяться было нельзя.

К: /Придурок/

Т: /что праздновали?/

К: /день Зимбабве/

Т: /что?/

Кира набрала ему, и Тору сразу принял звонок. Говорить пришлось тихо.

— Он завалился ко мне с полупустой полторашкой, — начала Кира, — это явно была не первая. И заорал: «с днём Зимбабве!» Ну я немного, как бы это цензурно-то сказать…

— Удивилась? — предположил Тору.

— Спасибо, мой японский друг, что не даёшь мне забыть русский, — иронично заметила Кира, — так вот. Я, значит, его тоже поздравила, а он ещё у порога осушил несчастную «Балтику» или что там у него было и попёрся в комнату. Потребовал срочно выпить за процветание великой республики. Ну я дала немного. А потом потихоньку всё вылакал, попутно говоря, какой он мудак и козёл и как обидел самого доброго человечка. Нет, серьёзно, «человечка». Я сразу про тебя подумала и не зря, видимо. Ещё про его бывшую вспомнила, но из-за неё он бы вряд ли себя козлом называл, она и сама справлялась. И не добрая она. Да он в любом случае к тебе бы попёрся. Поругались что ли?

— Немного, — ответил Тору, пытаясь осознать поток только что сказанного, — мелочи. Мне теперь мать жить не даст, — посмеялся он. — Он ей тут рассказывал, как любит меня и какой я хороший. Завтра, если вспомнит, в окно выйдет, наверное.

— Не вспомнит, — зевнула Кира. Тору зевнул тоже. — Надеюсь, что не вспомнит. И не выйдет. Он там ещё всякого наговорил. Но сказать не могу, прости. Зачем вообще начала, дура пьяная. Прости, Тору.

— Что-то серьёзное? — нахмурился он. — Он у меня тут просто