Человек из стали. Иосиф Джугашвили - Лаврентий Берия

Церадзе решился:

– Ты ведь всемогущ… Помоги, пожалуйста. Смерть стучится в двери нашей семьи.

– Я слушаю.

Бога ради, подари жизнь моему племяннику, сыну сестры. Он студент, приговорён к расстрелу.

– За что его приговорили к высшей мере?

– Группа молодых, среди которых был и он, ограбила ювелирный магазин. Во время налёта началась стрельба. Они стреляли в воздух, но шальная пуля стала причиной гибели охранника.

– Витиевато рассказываешь… Стреляли в воздух… Шальная пуля… Человека убили – вот непреложный и трагический факт, дорогой Сосо.

Сталин не случайно назвал его так. Церадзе действительно был ему дорог, ему он был обязан своим спасением. В годы далёкой революционной молодости заключённый Иосиф Джугашвили, приговорённый к смертной казни за организацию бунта, бежал из бакинской тюрьмы. И побег ему организовал именно Сосо Церадзе, уже тогда палаван с именем.[116]

– Дорогой Сосо, – спокойно повторил Сталин. – Я не могу дарить жизнь. Абсолютно недопустимо, чтобы я отменил приговор суда. Обжалуй приговор. Пусть правительство республики поставит вопрос перед союзным правительством, перед Верховным судом СССР о замене исключительной меры наказания двадцатипятилетним сроком.[117]…Знаешь, обстоятельства для помощи живым всегда найдутся, а вот кто поможет убитому охраннику? Никто.

– Это тебе, Пета, – Сталин передал П.Капанадзе такой же свёрток, как и остальным. – У тебя есть личные пожелания?

– Мне ничего не надо. Если возникнет необходимость, не постесняюсь – напишу.

– Обязательно пишите мне. Друзья должны помогать друг другу. Вот ты, гуриец, будешь мне писать?

Я выразился пессимистически:

– Ну откуда у Вас будет время читать мои письма, Иосиф Виссарионович.

– Ты мне зубы не заговаривай, отвечай прямо, без обиняков.

Пришлось пообещать в случае нужды обратиться к Сталину с письмом.

– Вот так-то, друзья мои, – подвёл итог Сталин. – Нам и в радости, и в горе надо быть вместе.

Проводы были крайне тёплыми. Рассадив всех нас по машинам, Сталин напомнил водителям о необходимости ехать поосторожнее.

Последнее, что запомнилось, когда я, обернувшись, глядел из окна отъезжающего автомобиля: улыбающийся Сталин приветливо машет рукой нам вслед.

…В тот же день мы отправились в Тбилиси.

По сию пору ношу я в себе всё, что смогла вместить и сохранить память о трёх самых необычайных днях в моей жизни. Надеюсь, читатель почувствует моё неприкрыто восторженное отношение к личности Сталина, чья деятельность за последние двадцать лет освещается по-другому. Как соотнести мои воспоминания с тем, что пишут о Сталине сейчас? Научно проанализировать прошлое нашей страны – это удел историков, писателей, даже психологов, но не артистов. Полагаю, мой чистосердечный рассказ о пребывании на сталинской даче сослужит добрую службу исследователям, которые займутся поиском истины в будущем. Я могу лишь извиниться, если в чём-то мои воспоминания оказались неточными. Но если мои впечатления ещё и кому-то неугодны – что ж, такова, значит, их и моя судьба.

К.Н. Чарквиани

Сто встреч со Сталиным

1

Может ли сегодня кто-либо из грузин иметь больше прав, чем ты, говорить о Сталине? Компетентен ли кто-нибудь более, чем ты, в этом вопросе?

Насколько мне известно, в настоящее время не только в Грузии, но во всём Советском Союзе не осталось в живых людей, которые знали бы о Сталине больше, чем я. (Ещё раз обратим внимание на то, что беседа записывалась в конце 1980-х. – В.Г.) В силу своего служебного положения я длительное время был близок к Сталину. Разумеется, близок – это не значит, что являлся его личным другом, но всё-таки встречался с ним очень часто. Встречался в различной обстановке и ситуациях – в семейном кругу, по службе в Москве, на даче на Черноморском побережье, куда он во время своего отпуска приезжал после войны почти каждый год.

Когда того требовала служебная необходимость, я отправлялся в Москву и обращался напрямую к Сталину. Так было заведено. Для решения того или иного вопроса, находившегося в компетенции генерального секретаря, мы обращались непосредственно к нему.

Как получали «добро» на встречу, звонили?

Посылалась телеграмма. Ответ тоже приходил в виде телеграммы или телефонного звонка.

Были случаи отказа во встрече?

Не помню ни одного случая отказа в моей просьбе. Как только возникала необходимость во встрече, обращался к Сталину и всегда получал «добро» на приезд в Москву. То же самое относится к моим частым визитам к нему на дачи на Черноморском побережье.

И здесь тоже приходилось заранее послать телеграмму?

Нет. Я сначала звонил его помощнику Поскрёбышеву, тот докладывал Сталину, затем перезванивал мне и сообщал, что я могу приехать. Таким был механизм организации наших встреч.

А с самим Сталиным говорил по телефону?

Разумеется. Но только не по этим «техническим» вопросам. Звонков Сталину по пустякам не было. Мы бережно относились к его времени. Мы, партийные и государственные работники, добровольно и неофициально установили правило, согласно которому ограничивали свои разговоры со Сталиным по телефону.

Как происходила твоя встреча со Сталиным в эти годы? (То есть с 1938-го по 1952-й. – В.Г.)

Когда я приезжал в Москву, меня ожидала служебная машина. Устроившись в гостинице или на квартире грузинского постпредства, звонил в секретариат и извещал Поскрёбышева о своём прибытии.[118] Обычно через пару часов получал сообщение, что меня ждут на даче в Кунцево.

Хочу отметить, что Сталин редко тратил время на традиционные «как поживаете», «как доехали» и т. д. Он по-простому здоровался за руку и тут же приступал к делу.

В телеграмме оговаривалась причина приезда?

Да, конечно. Именно на эту тему сразу начинался разговор. Правда, иногда отдавалось предпочтение вопросу, о котором он размышлял до моего приезда. Повторяю, слова, которые, как правило, произносятся из формальной вежливости или не касающиеся существа дела, в лексике Сталина отсутствовали.

В период с тридцать восьмого по пятьдесят второй годы из всех работников Грузии со Сталиным регулярнее других встречался я. Не считая, конечно, Берия, который уже был переведён в Москву и виделся со Сталиным, наверное, ежедневно.

Вообще-то высшее руководство страны – членов Политбюро – я могу разделить на две группы: активно действовавшие и формальные. Из действовавших – Маленкова, Кагановича, Берия и других – наиболее часто со Сталиным общался Берия. Другие – реже.[119]