Плотина - Иван Виноградов

Это уже история.

Между тем Юра хорошо помнил, как писали эти слова накануне перекрытия и как проходила потом здесь колонна «белазов», «мазов», «кразов» — на штурм Реки. Вообще каждый вырез в скале, каждый распадок и ручеек на этом недлинном пути от поселка до котлована, даже всякая чувствительная выбоинка на дороге были Юре давно знакомы и памятны. Что-то здесь уже примелькалось, но сегодня все, решительно все старалось выглядеть, несмотря на плохую погоду, свежо и по-новому. И не только потому, что весна начиналась, даже совсем не поэтому. А потому прежде всего, что каждая здешняя береза и сосенка становились свидетельницами события: Юра Густов, признанный строитель, впервые ехал на работу вместе с женой!

Юра и раньше знал, что здешние места станут ему навсегда памятными, будут вспоминаться потом, как вспоминают сегодня его родители стройки своей молодости. Он всегда будет помнить и гордиться, что строил эту особенную ГЭС. А теперь ко всему прочему прибавлялось еще и такое: «Здесь я встретил Наташу… Здесь мы ездили вместе на работу…» Со временем может прибавиться и еще кое-что: «Там родился у нас сын».

В родительском доме он не раз слышал такие слова, не безразличные и ему самому. Ему приятно было сознавать, что родился он не просто в городе Иркутске, а на Иркутской ГЭС. Сергей и Надя родились на Красноярской. Его сын родится в Сиреневом логу… Вот какая получается география династии!

С плотины (прорабская и бригадные домики подняты теперь наверх, чтобы быть поближе к блокам) Юра не утерпел позвонить Наташе. «Ты понимаешь, почему я звоню?» — спросил он. «Ну, примерно догадываюсь», — отвечала Наташа с улыбкой в голосе. «Правильно догадываешься!» И положил трубку.

— Первые голубые деньки? — догадливо ощерился и Гера Сапожников, заглянувший к нему.

— У тебя они такого же цвета, — сказал Юра.

— Я через это уже прошел, — степенно отвечал семейный мужчина с семейным стажем аж в несколько месяцев. — А тебе тут недавно Мих-Мих звонил.

— Может быть, шефу? — предположил Юра.

— Тебя что, после свадьбы не Юрой зовут? — опять ощерился Гера. — Правда, на стройке столько Густовых развелось, что действительно можно все перепутать.

— Все они едят хлеб не даром, сказал бы шеф. — Юра слегка обиделся. — А ты с Мих-Михом поцапался?

Гера шевельнул своими колючками и привычно ругнулся:

— На фига он мне сдался! Он мне совсем без надобности.

Все-таки Юре послышалась некоторая неискренность в тоне Сапожникова, и он не в первый раз подумал, что Гера может считать себя незаслуженно обойденным в предполагаемых раскладах Мих-Миха. Он наверняка о них догадывается и, возможно, таит обиду. А Юра тут — без вины виноватый… Хоть объясниться, что ли?

— Как это, кадровик — и без надобности! — проговорил он, подзадоривая Сапожникова. — Карьеру надо делать?

— Нет у меня такого зуда, Юра…

— А у меня, считаешь, есть?

— Откуда я знаю, где у тебя чешется!

— Ну, сом подбережный! Никак ты его не ухватишь… Ладно, начну первым.

Юра рассказал о замыслах Мих-Миха и о том, что в скором времени они могут реализоваться. Николай Васильевич уже справил свое шестидесятилетие. Без всякого подгадывания у них получилось так, что подряд справили и Юрину свадьбу, и отцовский юбилей — прошла, можно сказать, густовская неделя. Николаю Васильевичу дали премиальный оклад, преподнесли адреса, подарки, намекнули, что должен быть и орден, что все там предрешено, только собралось, как видно, многовато наградных дел, и указ задерживается. Словом, состоялось все подобающее, и теперь надо ждать неизбежного.

— Ну так и что? — спросил Гера, ничуть не удивившись.

— Как что? Тебя-то не учитывали.

— Я подожду, пока тебя начальником стройки сделают. Не обидишь тогда, отслюнишь от щедрот своих?

— Значит, все-таки таишь…

— Да ну вас всех, знаешь, куда?

— Знаю, Гера. Весь твой репертуар знаю наизусть.

— Вот и помалкивай.

Они и в самом деле помолчали, как-то проверочно, время от времени взглядывая друг на друга.

— Вот и Люба тоже, — первым заговорил после этого Гера. — «Ты мог бы… Ты должен… Ты способен на большее!» Я что, не работаю, что ли? У меня квартиры нет или денег не хватает? Ты пойми, Юра, все, что мне надо, у меня есть. Служба идет, деньжата водятся, рыба пока что клюет и в Реке, и на озере… Я неприхотливый, понимаете вы или нет? Ты разве не встречал инженеров, которые отказываются от административной работы, от выборных должностей?

— Встречал, но не всегда одобрял.

— А вот я, например, считаю, что скромная жизнь — это благородная жизнь.

— Кто с этим спорит?

— Есть, которые не только спорят, но из кожи вон лезут, чтобы вырваться из этой скромной жизни. Она не престижна сегодня — ты разве не слышал? Если у тебя нет автомобиля — значит, ты неумеха, мямля, немогуйка. Если не умеешь ничего добывать, самоснабжаться — грош тебе цена.

— Такая престижность меня не волнует.

— А другая?

— Не знаю. Видишь ли…

Юра высказал неизвестно когда возникшее в нем понятие, что для положительного воздействия на ход дела, с которым ты связан жизнью и судьбой, надо иметь в руках побольше власти, обладать большими, чем рядовой инженер, возможностями, то есть стоять повыше.

— Карьерист, наверно, тоже так рассуждает.

— Возможно. Но я-то хочу хорошо делать свое дело. И чтобы все, кто со мной рядом, тоже хорошо его делали. Наконец, если честный работящий человек займет пост повыше, то туда уже не пролезет тот самый карьерист и самоснабженец, о котором ты говорил.

Юра высказался и ждал, что Гера ответит. А тот поскреб в бороде, ухмыльнулся и сказал:

— Ты и в самом деле созрел для руководящего поста.

— Ты бы лучше поспорил, ты тогда интереснее.

— Ну да! А завтра ты станешь начальником и припомнишь…

Момент серьезности и взаимопонимания оборвался на незаконченной, недозвучавшей ноте.

— Прикажешь наряды закрыть, начальник? — начал Гера слегка юродствовать.

— Я тебе сейчас закрою что-нибудь!

В прорабскую вошел Николай Васильевич с новым: сменным прорабом Коленькой, которого он сам лично вводил в курс дела. Коленька был еще совсем зеленым, доверчивым и робким. В то же время ему очень хотелось быть Николаем Сергеевичем. Он так и ждал такого обращения. А его прозвали Коленькой…

— Чем озабочены старшие? — спросил Николай Васильевич, что-то заметивший по лицам Юры и Геры. — Теорией или практикой?

— Да так, вперемежку, — ответил Юра.

Он знал, что на работе отец больше всего ценит практику, и поспешил на блоки.

— Теперь дождаться бы Надюшкиного счастья — и можно помирать, — сказала Зоя Сергеевна после «густовской недели» и легла немного поболеть. Сходила перед тем к врачу, выписала свежие лекарства, выбрала у Юры в комнате три книги, какие потолще, и залегла в спальне.

Через три дня сделала такое открытие:

— Как хорошо, оказывается, болеть-то! Все тебя любят, жалеют, все за тобой ухаживают.

— Ну, мама, ну неужели мы раньше тебя не любили? — обиделась Надя.

— Я не про раньшее — про теперешнее.

А Николай Васильевич практично посоветовал:

— Вот и попользуйся такой возможностью.

— Только бы не разбаловаться…

На пятый день она была уже на ногах и пошла по магазинам, чтобы пополнить холодильник и посмотреть заодно, не появилось ли чего хорошенького в промтоварных магазинах. Пошла опять по своему заведенному кругу. Оказывается, она не только семью, но и сама себя приучила к тому, что обо всех должна позаботиться, обо всем своевременно подумать. Сама завела такие порядки в доме, ежедневно видя, как много работают муж и сын на плотине, и считая себя самым малозанятым членом семьи. Да и как иначе? Ведь каждый день надо и обед ко времени сготовить, и какой-никакой завтрак подать, к банному дню для всех белье требуется, к праздникам подарки — ну и так далее. В семье всегда найдется, о чем похлопотать, о ком позаботиться.

Не давала покоя и та «молодая женщина», про которую ей намекнули. Видели, мол, как выходил от нее твой Николай Васильевич в парадном костюме и чуть ли не при всех орденах, а дальше сама думай. Когда его об этом спросила — отговорился. Не соврал, не отказался, но отговорился. В другой раз просто надулся и не захотел разговаривать. А так как он теперь вообще стал раздражительнее, то приходится уже и помалкивать, не дразнить. Да и не пристало в таком возрасте сцены ревности разыгрывать.

Опять же с Надей новая беда. Только подзатихли одни разговоры, как вспыхнули другие.

Когда Зое Сергеевне доложили, будто Надя ночевала у Вани Тихомолова в гостинице и что он тоже к ней захаживал, — Зоя Сергеевна просто не поверила и «передатчицу сплетен» отругала. Даже не стала у Нади переспрашивать. И только уж немалое время спустя, как-то под веселое настроение, желая, чтобы и Надя повеселилась, Зоя Сергеевна с усмешкой проговорила: «Ты не слышала, какую сплетню про тебя толкут?» Надя не поняла, о чем речь, или сделала вид, что не понимает. Тогда пришлось рассказать ей. Надя сразу вспыхнула, покраснела, выкрикнула: «Может, я уже взрослая?» И тогда Зоя Сергеевна сразу перестала улыбаться, сникла. «Значит — правда!» — сказала, как бы про себя, и присела на что-то поблизости. «Да, это правда — и я счастлива!» — дерзко подтвердила Надя. «Уж куда там! Такое счастье, что хоть в тайгу от людей беги». — «Другим не наделена!» — опять отвечала Надя недружелюбно и словно бы обвиняя кого-то. «А может быть, сама себя обделила!» — впервые за все время соломенного Надиного вдовства намекнула Зоя Сергеевна на такую возможность. Намекнула и сама испугалась, затаилась в ожидании: как ответит на это не знакомая ей, новая, дерзкая дочка?