Алая королева - Филиппа Грегори

Эдуард вошел в Лондон во главе победоносной процессии; королева Маргарита Анжуйская следовала за ним как пленница; а той же ночью король Генрих, наш законный и единственно возможный король Генрих Ланкастер, был убит в своих покоях в Тауэре. Хотя, конечно, всем сообщили, что он умер от старой затяжной болезни. Но я-то не сомневалась: он погиб как мученик под ударами клинков этих узурпаторов Йорков!

На весь июнь я, отпросившись у мужа, удалилась в Бермондсейское аббатство и четыре недели провела на коленях, молясь о спасении души моего короля и его сына, а также о спасении моей королевы, которая, увы, потерпела столь сокрушительное поражение. Я просила Господа о мести дому Йорков и самому Эдуарду; просила отнять у Эдуарда маленького сына, чтобы и он, и его жена — эта безжалостная, успешная, красивая, а теперь еще и торжествующая Елизавета — тоже познали тот ужас утраты единственного наследника, какой довелось испытать королеве Маргарите. Я не могла заставить себя вернуться домой до тех пор, пока в одну из долгих темных ночей, проведенных в молитвах, Господь не шепнул мне, что я обрету отмщение, но нужно быть терпеливой, научиться ждать и тщательно все планировать. Поверив, что победа все-таки будет за мной, я наконец поехала домой и вновь стала улыбаться своему мужу, делая вид, что теперь в душе моей воцарился покой.

Джаспер сумел до сентября продержаться в Уэльсе, а затем написал мне, что, по его мнению, им с Генри лучше покинуть страну — так безопаснее. И он был прав. Если уж Эдуард воевал с теми, кто укрылся в святом убежище, невзирая на мольбы самого настоятеля храма в Тьюксбери и его попытки хоть чем-то помочь несчастным, то ему, нашему нынешнему правителю, ничего не стоит уничтожить и моего сына, все «преступление» которого сводится к тому, что он носит фамилию Тюдор и обладает огромным состоянием. Итак, принц Уэльский, спаси, Господи, его душу, сложил голову в битве при Тьюксбери, и это означало, что ближе всех к трону теперь я, прямая наследница Ланкастеров, и мой единственный сын. Так что если в ближайшие годы понадобится найти среди родни Ланкастеров законного претендента на английскую корону, то им окажется не кто иной, как Генри Тюдор. Я всегда знала, что моему сыну уготована именно такая судьба, хотя на пути таится немало опасностей; решающий час все ближе — чувствовала я. В тот момент главенствующую позицию в расстановке сил занимал, конечно, Эдуард Йорк, и вряд ли что-то могло изменить или поколебать данную расстановку. Но мой Генри был все-таки еще очень молод и спокойно мог подождать, имея все права на престол. Так что нужно было в первую очередь обеспечить его безопасность и, кроме того, подготовить его к войне с Эдуардом.

Войдя в спальню мужа, я заметила, как удобно он устроился. Рядом с широкой, аккуратно застеленной кроватью на столике стоял кувшин с легким элем; там же, в ящике, были его любимые книги и стопка бумаги для записей. Окружив себя всем необходимым, он полулежал в кресле, поскольку живот его по-прежнему приходилось туго перебинтовывать. Утомленный затянувшимися страданиями, он казался бледнее обычного и выглядел старше своих лет, но мне улыбнулся, как всегда, радостно.

— Я получила известия из Уэльса. От Джаспера, — ровным тоном сообщила я. — Он отбывает за границу, в ссылку.

Генри молчал, ожидая, видимо, что я как-то поясню свои слова.

— Моего сына он берет с собой, — храбро продолжала я. — В Англии наследнику дома Ланкастеров оставаться слишком опасно.

— Согласен, — спокойно отозвался мой муж, — хотя мой племянник Генри Стаффорд неплохо чувствует себя при дворе Йорка. Он даже присягнул Эдуарду на верность. Может, и твоему сыну стоило бы обратиться к королю и предложить свою службу?

— Нет, — отрезала я. — Они поедут во Францию.

— Чтобы собрать новое войско и опять готовить вторжение?

— Чтобы им ничего не угрожало! Неизвестно, что еще может случиться. Слишком уж смутные настали времена.

— Я мог бы позаботиться о том, чтобы для тебя они не были столь смутными, — ласково произнес сэр Генри. — И я бы очень хотел, чтобы ты посоветовала Джасперу избегать неприятностей и самому не создавать их.

— Я никогда не ищу неприятностей на свою голову, как, кстати, и Джаспер. У меня к тебе тоже есть просьба: разреши мне съездить в Тенби и попрощаться с ними перед отплытием судна. Я хочу сказать своему единственному сыну «до свидания».

Муж ответил не сразу. Некоторое время он молчал, и я злобно думала: «Да какое право он имеет мной распоряжаться, сума переметная, трус, уютно развалившийся в мягкой постели! А что, если он не пустит меня? Хватит ли у меня смелости нарушить его запрет?»

— Ехать туда — значит подвергать себя опасности, — наконец заметил он.

— Но я должна проститься с Генри, прежде чем он надолго покинет страну. Кто знает, когда он сможет спокойно сюда вернуться? Сейчас ему уже четырнадцать, он станет совсем взрослым, пока я снова увижу его.

Генри вздохнул, и я поняла, что одержала победу.

— Хорошо. Но ты возьмешь с собой отряд вооруженной охраны?

— Конечно.

— И поскачешь назад, если дороги окажутся перекрыты?

— Хорошо. Поскачу.

— Что ж, тогда отправляйся, простись с сыном, но не давай ему никаких обещаний. Особенно тех, что касаются будущего Ланкастеров. При Тьюксбери они потерпели сокрушительное поражение; армия Генриха была разгромлена. Отныне с войной покончено. Так что тебе следует уговорить Джаспера и Генри отыскать такие пути, которые позволят им вернуться на родину с миром.

Я с нескрываемым пренебрежением, холодно посмотрела на мужа и заявила:

— Мне известно, что мой дом потерпел сокрушительное поражение. Кто может лучше знать об этом, чем я? Мне абсолютно ясно: дело всей моей жизни проиграно. Пока проиграно. Глава моего дома зверски убит, ранен мой муж, сражавшийся на стороне моего врага, а сын отправляется в ссылку — как я могу после всего этого не понимать, что для моей страны умерла всякая надежда?

СЕНТЯБРЬ 1471 ГОДА. ТЕНБИ, УЭЛЬС

Не веря собственным глазам, я наблюдала, как весело сверкает под солнцем вода в бухте Тенби. Дул приятный легкий ветерок — в такую чудесную погоду одно удовольствие совершать морскую прогулку, а не стоять на берегу, где жутко воняет рыбой, и чувствовать, что сердце твое вот-вот разорвется от горя.

Эта деревушка была необычайно дорога Джасперу, и его там тоже очень любили. Желая проститься с ним, многочисленные торговки рыбой и их мужья-рыбаки, стуча деревянными подошвами грубых башмаков по булыжной мостовой, брели на пристань, где уже покачивалось на волнах маленькое суденышко, которое должно было увезти от меня сына. У некоторых женщин глаза покраснели от слез, они искренне горевали, узнав, что их господин и покровитель отправляется в ссылку; но я не плакала. И никто, глядя на меня, не подумал бы, что я готова прорыдать хоть целую неделю подряд.