Мистерия убийства - Джон Кейз

— Значит, он был проповедником? — переспросил я.

— Да, мальчиком-проповедником.

— Неужели? — изумился Пинки.

— Этот парнишка мог вызвать подлинную бурю в сердцах. Настоящий Билли Грэм в миниатюре. Чтобы увидеть его, люди стекались отовсюду. Парнишка выступал в храме баптистов в Бервике. Насколько я помню, Байрон начал проповедовать после того, как утонул его младший брат. — Она выдержала паузу и заметно помрачнела. — Когда это случилось, я ещё жила в Батон-Руже. Но ходили разные слухи.

— О чём, например? — спросил Пинки.

— О том, что это был не несчастный случай. Говорили, что Байрон, возможно, утопил своего маленького братишку. Не знаю, не знаю, — покачала она головой. — Когда это случилось, Байрон и сам был ребёнком. И я не могу вспомнить, когда люди стали его подозревать. После смерти брата или после того, как он убил своего отца.

— Он и это сделал? Действительно убил отца?

— То событие я хорошо помню. Как раз после убийства его и отправили в психушку. Он прикончил своего папочку-калеку.

— Вы серьёзно? — спросил я, хотя ни одно из деяний этого чудовища, каким бы ужасным оно ни было, не могло меня удивить.

— Более чем серьёзно, — ответила Вики. — Байрону было семнадцать, и его собирались судить, как взрослого. Но затем его признали душевнобольным, и все решили, что так оно и есть, поскольку парень был извращён до предела.

— Его отец был инвалидом? — спросил Пинки, допив кофе.

Вики Симс вытерла губы салфеткой и сказала:

— Клод — так звали папочку Байрона — работал на морской платформе нефтяной компании «Анадарко». Клод Бодро попал в какую-то аварию, и его прооперировали. Дело шло на поправку, но во время убийства он всё ещё оставался в инвалидном кресле. Что, как мне кажется, делало преступление ещё более отвратительным.

— Он что, его застрелил? — спросил Пинки и, обращаясь ко мне, добавил: — Мы, похоже, явимся туда во всеоружии.

— Нет. Байрон прибег к оригинальному способу. Он погубил папочку, как змея — ядом через кожу. Такое бывает?

— Трансдермальное отравление, — пояснил Пинки. — Bay! Ну и дела! Но как же его уличили?

— Не знаю, — ответила Вики. — На суд я ни разу не ходила. Но поскольку использовался яд, никто не сомневался, что убийство было преднамеренным. Именно поэтому судить Байрона собирались как взрослого.

— И его адвокат заявил о невменяемости клиента?

— Точно. Адвокаты сказали, что он — псих, что он слышал голоса, и отец издевался над сыном, когда тот был младенцем, и всё такое прочее. Все эти подробности вы найдёте в судебном отчёте. Или в газете «Новый ибер». Последнее даже, возможно, и лучше. Подумайте об этом. Я знакома с главным редактором Максом Мальдонадо. Хотите его телефон?

Мы позвонили из моего номера. Пинки слушал по параллельному аппарату. Я объяснил свои намерения, и Мальдонадо ответил, что у него сейчас на выходе номер, но в прошлом он был репортёром и, конечно, помнит дело Бодро. Затем он обещал позвонить мне во второй половине дня.

Я согласился, но в дело вступил Пинки:

— Стыдись, Макс. Давай колись немедленно. Разве ты не можешь пожертвовать пятью минутами своего драгоценного времени ради двух пропавших bambinos? Выкладывай всё, что знаешь.

— Неужели мне выпала честь беседовать с самым головастым частным сыщиком Луизианы? — в тон Пинки ответил редактор. — Почему, Пинки, ты, как распоследнее дерьмо, не сказал, что занимаешься этим делом?

— Мне хотелось проверить твои моральные ориентиры. — Услышав протестующий вопль Мальдонадо, Пинки расхохотался: — Да, я, конечно, дерьмо, но это не шутка. Нам всего-навсего нужны кое-какие сведения об этом парне. Где он жил, например. Где работал. Одним словом, чтобы продолжать поиск, нам нужна информация. Мы не хотим сидеть и сосать лапу, ожидая прибытия поганых судебных отчётов.

— Значит, мои моральные ориентиры? Хм… Ну да ладно. Придётся пойти у тебя на поводу, Пинк. Итак, Байрон Бодро… — Вздох. — Надо сказать, меня сильно удивляло, что о нём последнее время ничего не слышно. Ладно, сейчас я жертвую пять минут своего драгоценного времени, а вечером все моё драгоценное время принадлежит вам.

— Замечательно.

— Итак, с чего же начать? Начнём, пожалуй, с самого начала. Семья Бодро жила неподалёку от Бервика в трейлере. Кемпинг называется Медоулендз. Та ещё вонючая дыра, но в жилище семейства Бодро царили чистота и порядок. Я это знаю, потому что во время убийства Клода был по совместительству и фотографом. Помнится, я тогда сделал кучу снимков. Мэри — мать Байрона — была прекрасной женщиной. Клод тоже был хорошим человеком и, как я слышал, большим тружеником. Добывал нефть для «Анадарко» на одной из морских платформ. И был отравлен собственным сыном! Даже в больном воображении подобное невозможно представить. Сынок прогнил насквозь. Большинство людей не верили, что Клод издевался над мальчишкой. Все эти разговоры стоили не больше, чем мешок дерьма.

— Совсем как в деле братьев Менендез.

— Точно. Все в один голос утверждали, что Клод был правильным парнем. Что ещё?.. Да, на вашем месте я бы смотался в Медоулендз. Вполне вероятно, что его обитатели помнят семью Бодро. Тем временем я посажу кого-нибудь из своих людей сделать для вас подборку старых газет, освещавших этот процесс.

— А как нам найти этот самый Медоулендз? — поинтересовался Пинки.

— Где вы сейчас?

— В Морган-Сити. «Холидей-инн».

— Езжайте по мосту в Бервик, а затем ещё примерно… хм… примерно полмили. Медоулендз находится… хм… на Буковой улице. А может, на Дубовой. Одним словом, что-то растительное. Найдёте без труда.

В трубке послышались вопли. Мальдонадо прикрыл микрофон, но мы слышали, как он с кем-то говорит. Через некоторое время он вернулся к разговору с нами:

— Что-нибудь ещё?

— Семья Бодро всё ещё живёт там? — спросил я, чувствуя, как дрожит голос. Моё волнение было настолько заметно, что Пинки приподнял тёмные очки и внимательно посмотрел в мою сторону.

— Не думаю, — ответил Мальдонадо. — От семьи, насколько я знаю, ничего не осталось. Папа помер от яда. Мама скончалась ещё до этого. И… Один момент…

Его снова прервали.

— Похоже, ты и вправду занят, — заметил Пинки.

— Можем встретиться вечером, если хотите, — сказал Мальдонадо. — После того, как мы уложим ребёнка.

— Ужин за нами, — пообещал Пинки.

— Замётано, — ответил редактор.

Мы проехали по мосту Хью П. Лонга через довольно широкую реку под названием Ачафалья (Чафалайя, поправил меня Пинки) и через десять минут оказались в Медоулендзе. Несмотря на буколическое название поселения, в нём не оказалось ничего, даже отдалённо напоминавшего луговину. Жилой комплекс состоял из пары дюжин трейлеров, большинство которых, судя по их виду, пребывали здесь десятки лет. Часть трейлеров имели ограды из металлических цепей, и почти все они соединялись друг с другом деревянными тротуарами. Некоторые дома на колёсах стояли на отшибе. Они выглядели гораздо свежее остальных: их окружали ограды из штакетника, за которыми были разбиты цветочные клумбы.

Дорожный знак с идущими рука об руку детишками приказывал снизить скорость до пяти миль в час. Знак имел пулевые пробоины. Большая часть попаданий приходилась на детские силуэты. Перед многими трейлерами стояли большие мусорные баки, переполненные настолько, что их крышки не опускались. Грязные площадки перед домами были забиты стульями, используемыми в качестве сидений бочками, детскими велосипедами, разнообразными игрушками и старыми автомобильными покрышками. Рядом с каждым трейлером был запаркован автомобиль, а то и два. Большинство машин были пикапами.

Пинки притормозил рядом со свежевыкрашенным трейлером под номером 14. Сверкающий «БМВ» на этой пыльной, убогой улице выглядел космическим кораблём инопланетян.

Глава 34

Я постучал в дверь. На веранде соседнего трейлера подняла голову седая женщина с пластиковыми бигуди в волосах — подобные штуковины я видел лишь в старых телевизионных шоу.

— Их нет дома, — крикнула она. — Может, я вам смогу помочь?

— Мы ищем… — начал было я, но Пинки не дал мне продолжить.

— Как поживаете, мэм? — поинтересовался он.

— Если вы что-нибудь продаёте, любовь моя, то знайте, дорогуша, — у меня и цента днём с огнём не сыскать. Но зато у меня уйма свободного времени, и вы можете, если хотите, попрактиковаться.

— Мы ничего не продаём, — сказал Пинки. — Мы…

— Прошу прощения, но вы, похоже, альбинос?

Я, оскорбившись, решил было выступить с гневной отповедью, но Пинки только расхохотался:

— Тонко подмечено. Я — альбинос. Перед вашим жильём, мэм, стоит генетический курьёз, если вы позволите мне так выразиться. Я знаю, что мой вид многих выбивает из колеи и они забывают о приличных манерах. Так всегда бывает, когда люди видят перед собой личность с ярко выраженными физическими отклонениями от нормы. Я считаю это проявлением своего рода расизма. Но с другой стороны, кто осмелится сказать, что в нашей Луизиане стыдно быть чрезмерно белым? — закончил он с улыбкой.