В водовороте века. Мемуары. Том 1 - Ким Сен

После урока учитель вышел из класса. Среди учеников раздались восторженные возгласы: «Вот и закатилось золотишко в Юйвэньскую среднюю школу!»

На уроке учитель очень распространенно рассказывал о содержании самого произведения, но об авторе сказал мало. На следующий день я встретил его прогуливающимся по краю спортплощадки школы и попросил поподробнее рассказать о Чао Сюэгине, авторе этого романа. Он сказал, что времени было мало и ему пришлось сократить свой рассказ о биографии писателя, но вполне естественно и то, что я об этом спрашиваю. Потом он подробно рассказал мне о жизни Чао Сюэгиня и об истории его семьи.

Когда он кончил свое объяснение, я тут же обратился к нему еще с несколькими вопросами насчет взаимоотношений, взаимообусловленности между происхождением писателя и классовым характером произведения.

И на эти мои вопросы он дал исчерпывающие и ясные ответы. Заметив, что это — его личное мнение, он сказал:

— Да, это факт, что происхождение писателя влияет на классовый характер его произведения, но абсолютным фактором, определяющим характер его творчества, является не происхождение, а мировоззрение самого автора.

В подтверждение своего суждения он и взял Чао Сюэгиня. Писатель родился, сказал он, в дворянской семье, окруженной особой заботой императора Канси, рос в среде богатых людей, но он сумел показать образно реальность обреченного на провал феодального Китая и неизбежность его крушения, потому что мировоззрение его прогрессивно.

— Очень хорошо, что ты, Сон Чжу, пришел ко мне, — одобрительно сказал он. — Если ты встретил что-то непонятное или тебе хочется получить к чему-то дополнительное пояснение, то без всяких колебаний и немедленно обращайся к преподавателям за помощью. Таким должен быть подход ученика к науке, к поиску. Не стесняйся временем и местом, пусть это тебя не сковывает, больше задавай вопросов. Я люблю таких учеников, которые много спрашивают.

Мне понравились его слова: «Больше задавай вопросов». Надо сказать, что еще в годы ученичества в начальной школе я слыл как ученик, задающий много вопросов. И в Юйвэньской средней школе я все беспокоил учителей своими многочисленными вопросами.

Учитель Шан Юэ сказал, что у него есть и «Сон в красной беседке», и справочник-конспект о биографии Чао Сюэгине и что я в любое время могу брать у него книги, если захочу. Итак мне посчастливилось быть первым гостем в доме учителя.

Мой дедушка часто говорил: то, что ученик часто бывает в доме учителя, поощрять не стоит. И многие старшие на том же настаивали, как и мой дед. Что скрывать, такие люди нашлись среди представителей старшего поколения, которые росли, вызубривая в частной школе содан строки учебника «Тонмонсонсыб». Последователи дедовского взгляда на этот счет встречались среди и тех взрослых, которые считали себя «цивилизованными», мол, благодаря новым наукам. Эти люди говорили: «Если ученик часто заглядывает в жизнь и быт своего учителя с черного хода, то такой воспитанник не считает своего наставника человеком необычным. И учителю надо вести себя так, чтобы воспитанники считали его святым человеком, который не ест и даже не мочится. Тогда он может быть вправе учить других. Для этого ему надо жить, отгородив себя от других надежной ширмой». Таков был подход дедушки к учительскому делу.

Я слышал от него, что подобное мнение у него сложилось давно, когда еще мой отец в детстве учился в содан.

Называли в те времена эту школу Сунхваским содан. Там учительствовал некий Ким Чжи Сон. Он был ужасным любителем выпить. За водкой он забывал все, бывал просто вне себя. Мой отец был тогда старостой класса. Учитель почти каждый день принуждал старосту бегать за водкой. Вначале отец послушно выполнял такую учительскую просьбу. А однажды отец увидел его, заядлого пьяницу, в грязной канаве, в которую он свалился по пути из школы домой. С этого дня соображения отца на этот счет изменились.

И вот как-то раз, вручая моему отцу в руки большую бутылку, учитель опять послал его за водкой. Перешагнув через порог, отец бросил эту бутылку на скалу, и она разлетелась вдребезги. Вернувшись в школу, доложил учителю:

— За мной гонялся тигр, я упал на камни и бутылку разбил…

Слушая его, учитель, пораженный этой чепухой, с горько усмешкой промолвил:

— Так, значит, с горы Пэкту тигр добрался до Мангендэ. Какой отвратительный вид был у меня! До того, как ты, Хен Чжик, стал врушкою. Я виноват, что посылал тебя за водкой…

После этого учитель бросил пить.

Хотя наставник расстался с горилкой, но в памяти моего отца глубокий след оставил вид учителя, который, упав во хмелю в канаву, насытил воздух вокруг запахом водки. Вот из этой истории и взят исток убеждения деда, что учитель может закрепить за собой право педагога, только живя за ширмой.

Когда учитель Шан Юэ еще не успел отгородить себя от людей такой ширмою, мне и удалось вторгнуться в глубину его жизни, которая не была еще открыта никому.

На полках его личной библиотечки стояли сотни книг. Это была самая обильная, самая оригинальная из виденных мною библиотек. Учитель Шан Юэ, я бы сказал, был книжным богачом. На полках его было много и романов на английском языке и биографической литературы.

Я никак не мог отойти от полки. «Если проштудировать все эти книги, что тут на полках, то получатся ли знания в объеме вуза? Как мне повезло, что он, учитель Шан Юэ, пришел в нашу школу!» — погруженный в такие мысли, я брал что попадало в руки и заглядывал в книги.

— Позвольте спросить, — обращаюсь я к учителю, — сколько лет заполняли вы эти полки?

Он с улыбкою подошел к полкам и глянул на меня глубоко душевным взглядом.

— Кажется, около десяти лет.

— А сколько, по-вашему, нужно лет, чтобы прочитать все эти книги?

— Если со всей прилежностью, то года за три, а с ленью — за сотню.

— Если я пообещаю прочесть все эти книги за три года, то вы можете допустить меня до этой библиотеки, открыть мне все ее книги?

— С удовольствием. Но только при одном условии.

— Если вы разрешите мне читать их, я приму все условия.

— Условие вот какое. Будь ты, Сон Чжу, писателем. Я давно хотел вырастить в своем резерве одного-двух писателей, которые служили бы пролетарской революции. Не будешь ли ты, Сон Чжу, одним из них?

— Спасибо вам за столь большое доверие. Собственно, предмет этот, литературу, я особенно люблю. С большой симпатией отношусь и к профессии писателя. Только не знаю, выберу ли я для себя дорогу литературы после достижения независимости страны. Мы, знаете, сыны народа, лишенного Отечества. Мой отец всю жизнь прожил в муках, прошел все лишения, чтобы вернуть потерянную Родину, и умер, не доживя до этого. Я решил продолжить дело отца и посвятить себя в будущем борьбе за независимость. Вот каков мой величайший идеал, большая моя надежда. Борьба за освобождение нации станет моей профессией.