Благодать и стойкость: Духовность и исцеление в истории жизни и смерти Трейи Кимам Уилбер - Кен Уилбер

Но есть у меня и оптимистичное чувство. Я надеюсь, мои родные и друзья будут лучше заботиться о своем здоровье теперь, когда они знают, через что приходится пройти мне.

Выяснилось, что диабет у Трейи практически наверняка был спровоцирован химиотерапией. С диабетом у взрослых обычно так: ружье заряжает генетика, но на спусковой крючок нажимает стресс. В данном случае — стресс от химиотерапии.

Когда диабет начинает брать свою дань с ничего не подозревающей жертвы, происходит несколько неприятных вещей. Поджелудочная железа производит недостаточное количество инсулина, и тело не в состоянии освоить глюкозу, содержащуюся в крови. В крови скапливается сахар, и от этого она становится более вязкой, похожей на мед. Частично этот сахар проникает в мочу — римляне диагностировали диабет так: они помещали мочу человека поблизости от медоносных пчел, и если человек был болен, то пчелы начинали кружиться над его мочой. Из-за того что кровь становится более плотной, она стремится поглотить жидкость из прилегающих тканей. Поэтому человек постоянно испытывает жажду, все время пьет и часто мочится. Кроме того, повышенная густота крови по ряду причин может приводить к разрывам маленьких капилляров. Это значит, что тем частям тела, которые обслуживаются в основном маленькими капиллярами, — например, конечностям, почкам и сетчатке глаз — постепенно наносится ущерб, что может привести к слепоте, болезням почек и ампутациям. По той же причине дегидрацию испытывает мозг, и это ведет к депрессии, резким перепадам настроения, ухудшению концентрации внимания. Наряду со всем остальным — искусственной менопаузой, последствиями химии и прочим — именно это сильно сказалось на общем депрессивном состоянии и тяжелом настроении Трейи. У нее уже стало ухудшаться зрение, хотя мы не понимали почему; ей все время приходилось носить очки.

— Почему здесь так темно?

Даже небольшой пройденный путь казался бесконечным, и я никак ш мог сориентироваться. Мы уже должны были подойти к третьей комнате, но что-то я не мог припомнить, чтобы коридор был таким длинным.

— Ну скажите же, почему здесь так темно?

Коридор вдруг закончился каким-то проходом — наверное, дверью, — и вот мы оба там остановились, Фигура и я.

— Что вы видите?

Странный голос, казалось, просто выплывал из порождавшей его пустоты.

— Когда смотрю на вас, то ничего.

— А внутри?

Я заглянул в комнату. Что это? Надписи? Иероглифы, символы? Что?

— Выглядит действительно потрясающе, но, видите ли, мне пора идти: я ищу одного человека; надеюсь, вы меня понимаете.

— Что вы видите?

Как и остальные, эта комната, казалось, простирается во всех направлениях, насколько хватает взгляда. Чем пристальней я смотрю на какую-то определенную точку, тем сильнее она удаляется от меня. Если я всматриваюсь в точку в полуметре от меня, она раздвигается на километры, сотни, тысячи километров. В этой расширяющейся вселенной висят какие-то символы — некоторые из них я понимаю, некоторые — нет. Они ни на чем не написаны, они просто висят. У всех у них светящиеся контуры, словно их нарисовал под магическими грибами какой-то безумный бог. У меня возникает странное ощущение, что на самом деле эти символы живые и что они тоже смотрят на меня.

Когда Трейя начала контролировать содержание сахара в крови, у нее резко изменилось настроение, а депрессия буквально на глазах улетучилась. Но эти изменения в каком-то смысле были вторичны по отношению к глубокому внутреннему перевороту, который совершался в ней с невероятной скоростью и очень скоро даст о себе знать. Этот переворот начинал оказывать действие не только на ее повседневную жизнь, но и на ее духовное состояние, ее дело, то, что она считала своим призванием, своим даймоном, который — после стольких долгих лет! — был уже готов вырваться на поверхность.

Я наблюдал за всем этим со смешанным чувством восхищения, удивления и зависти. Насколько легче ей было бы оставаться раздраженной, измученной, полной жалости к себе. Но вместо этого в ней появлялось больше открытости, больше любви, умения прощать, сочувствия. Она день ото дня становилась сильнее — совсем как в афоризме Ницше: «То, что не убивает меня, делает меня сильнее». Трейя усваивала уроки рака и диабета, что же касается меня, то для меня главным уроком стала Трейя.

У меня диабет. Я диабетик. Как правильней говорить? Первая фраза подразумевает, что болезнь пришла извне, что это какая-то зараза. Вторая предполагает, что она органически присуща моей натуре, моему телесному существу. Телу, рыночная ценность которого, как выразился Кен, равна нулю. Я всегда думала, что когда умру, то пожертвую свои органы в донорских целях, но теперь они никому не понадобятся. Что ж, по крайней мере, теперь меня похоронят не по частям, а целиком. Или развеют мой прах над пиком Конундрам[89].

Кен держится прекрасно: ходит со мной по врачам, шутит и не дает мне пасть духом, каждое утро отвозит на анализ крови, позволяет мне разбираться с диетой, занимается готовкой. Но самое замечательное — это мое самочувствие. Вчера я чувствовала себя прекрасно и, вернувшись домой, узнала, что у меня уровень 115 [уровень содержания глюкозы в крови] — почти нормальный, хотя сначала было 322. Думаю, что какое-то время у меня было плохое физическое состояние, и самый явный симптом — мое ухудшающееся зрение. Неудивительно, что меня не тянуло заниматься физкультурой. Неудивительно, что мне было так трудно сосредоточиться. Неудивительно, что у меня были резкие перепады настроения. Теперь я вспоминаю, что это такое — чувствовать себя хорошо. Теперь у меня гораздо больше сил, больше оптимизма, больше жизнерадостности и энергии. Уверена, что теперь со мной легче иметь дело. Бедный Кен: ему приходилось уживаться со мной, пока я медленно, но верно съезжала по наклонной плоскости, но ни он, ни я не знали, в чем дело. Какое это прекрасное чувство, когда к тебе возвращаются энергия, бодрость духа и удовольствие от жизни!

Отчасти это связано с тем, что я иначе ощущаю свою работу, свою профессию, свое призвание — то, из-за чего я так долго себя шпыняла. Очень много разного повлияло на мой внутренний переворот. Сеансы с Сеймуром, медитации, отказ от перфекционизма, обучение искусству быть, а не просто бездумно что-то делать. Я по-прежнему хочу делать, по-прежнему вносить какой-то вклад, но я хочу, чтобы «делание» слилось с «бытованием». Переворот произошел и в моем понимании женского начала, и это открыло передо мной новые перспективы — те самые, от которых я когда-то отреклась. Я все больше и больше понимаю, насколько глубоко я впитала отцовские ценности — создавать, вносить вклад и так далее, но теперь я вижу, что на самом деле эта обувь мне не по размеру, как бы я ею ни восхищалась. Мои ощущения совпадают с новым направлением, которое, как мне кажется, принимает феминизм: не подражать мужчинам, не доказывать, что мы можем все то же, что и они, а оценивать, определять, делать видимой ту особую работу, которую делают женщины. Невидимую работу. Работу, у которой нет ни названия, ни иерархии, ни профессионального продвижения. Аморфную работу. Работу, связанную с тем, чтобы формировать общий настрой и создавать атмосферу, будь то на деловой встрече, в кругу семьи или в сообществе, где ценятся другие, видимые формы работы.

Недавно в одной компании мы говорили о женской духовности, и этот разговор помог выкристаллизоваться моим размышлениям. Вот несколько замечаний.

• В принципе о женской духовности практически ничего не известно. Большая часть сочинений монахинь утеряна. В большинстве традиционных религий женщины не играют сколько-то серьезных ролей.

• Женская духовность отличается от мужской. Меньше ориентирована на цель. Она могла бы изменить наши представления о том, что такое просветление. Она в большей степени основана на доброте, понимании — опять-таки, более аморфная.

• Женскую духовность трудно увидеть, трудно определить. Каковы этапы развития, ступени, духовные практики? Является ли вышивка или вязание таким же полезным делом для тренировки внимания и достижения спокойного состояния разума, как и медитация?

• Можно представить себе континуум, где на одном полюсе будет мужская духовность, а на другом — женская. Мужская духовность определена, женская — нет. Между ними — множество промежуточных путей. Может быть, это параллельные, но различные и несоприкасающиеся пути, как у Кэрол Джиллиган?

• Долго говорили о Джиллиган и ее книге «На другой лад» («In a Different Voice»). Она ученица Лоренса Кольберга, теоретика морали, который первым описал три большие ступени морального развития, которые проходит человек: доконвенциональная стадия, на которой человек считает, что «правильным» является то, чего он хочет; конвенциональная стадия, где человек основывает свои суждения на том, чего хочет общество, и постконвенциональная стадия, когда моральные суждения основываются на универсальных этических принципах. Существование этих стадий было подтверждено большим количеством кросскультурных тестов. Женщины в этих тестах показали заметно более низкий уровень по сравнению с мужчинами. Джиллиган выяснила, что женщины проходят через те же стадии — от доконвенциональной через конвенциональную к постконвенциональной, однако они используют иную аргументацию, отличную от мужской. Суждения мужчин основаны на идее приоритета правил, законов, установлений и прав, в то время как женщины выше ставят чувства, связи, отношения. С этой точки зрения нельзя говорить, что у женщин более низкий уровень, — это просто другая модель.