Как устроен мир на самом деле. Наше прошлое, настоящее и будущее глазами ученого - Вацлав Смил

В списке отсутствовал бы недостаток озона в атмосфере, поскольку знаменитая озоновая дыра над Антарктикой была обнаружена только в 1985 г., а антропогенное изменение климата и закисление океанов находились бы в самом конце — или вообще отсутствовали бы[577]. И если сосредоточиться даже на таких вечных проблемах, как изменения в землепользовании (в основном вырубка леса), утрата биоразнообразия (от ставших символами панд и коал до акул и колоний пчел) и обеспечение питьевой водой, фокусы нашей озабоченности существенно изменились, в каких-то аспектах она усилилась (нас теперь больше беспокоит истощение подземных вод и чрезмерное использование удобрений, создающее мертвые зоны в прибрежных водах), а в других стала менее острой (в первую очередь это возрождение лесов, причем не только в богатых странах, но и в Китае)[578].

Заглядывая в будущее, мы должны сохранять критический взгляд на все модели, описывающие экологические, технические и общественные сложности. Можно построить сколько угодно таких моделей, или, выражаясь современным языком, сконструировать нарративы. Их авторы могут выбрать, как это было сделано во многих новейших климатических моделях, преувеличенные оценки будущего потребления энергии и прийти к выводу о высокой степени потепления, что вызовет к жизни громкие газетные заголовки об адском будущем[579]. При противоположном подходе разработчики предполагают 100-процентный переход на дешевую термоядерную энергию к 2050 г. или неограниченное сжигание ископаемого топлива, потому что в их моделях используются чудодейственные технологии, которые не только извлекут весь углекислый газ из атмосферы, но и повторно используют его как сырье для синтеза жидкого топлива — и все это с неуклонно снижающимися затратами.

Конечно, все они просто подыгрывают поклонникам новых технологий, наивно сравнивающим любое техническое новшество с недавними достижениями электроники, прежде всего с мобильными телефонами. Вот как один из руководителей «зеленой» энергетики сформулировал этот подход в 2020 г.: «Помните, как мы изменили телефонию — от стационарных телефонов к мобильным, телевидение — от просмотра того, что показывают, до выбора любимого контента и получение информации — от покупки газет до формирования собственной ленты новостей? Возглавляемая людьми и основанная на технологии энергетическая революция будет точно такой же»[580]. Но как совершенствование устройства (от стационарного к мобильному), надежная работа которого зависит от огромной, сложной и чрезвычайно надежной системы производства (в которой доминируют тысячи тепловых гидро- и атомных электростанций), преобразования и передачи (включающее сотни тысяч километров электросетей, как национальных, так и международных) электроэнергии, можно сравнивать с перестройкой всей этой системы?

Большая часть этих фантазий достигла своей цели — в диапазоне от страха до восхищения, — и я понимаю, почему многие люди поддаются на эти угрозы или нереалистичные предложения. Предлагаемые сценарии, от относительно правдоподобных до откровенно бредовых, ограничены только воображением. В этом новом научном жанре присутствует большая доза фантастики, когда желаемое выдается за действительное и смешивается с некоторыми достоверными фактами. Все эти модели следует рассматривать в основном как эвристические упражнения, как основу размышлений о разных вариантах и подходах, но их нельзя путать с научным описанием нашего будущего. Хотелось бы, чтобы мое предупреждение было бы таким очевидным, тривиальным и избыточным, каким кажется!

Независимо от серьезности предполагаемых (или смоделированных) мировых экологических требований, у нас нет быстрых, универсальных и доступных по цене решений для таких проблем, как вырубка тропических лесов, утрата биоразнообразия, эрозия почвы или глобальное потепление. Но глобальное потепление представляет собой необыкновенно сложную задачу именно потому, что оно по-настоящему глобально и что его главная антропогенная причина — сжигание топлива, составляющее энергетическую основу современной цивилизации. В результате безуглеродная энергетика может полностью заменить ископаемое топливо через 1–3 десятилетия, ТОЛЬКО если мы согласимся существенно снизить жизненный уровень во всех богатых странах и лишить модернизирующиеся страны Азии и Африки даже малой части того, что достиг Китай с 1980 г.

Тем не менее существенное сокращение выбросов углерода возможно — благодаря дальнейшему повышению эффективности использования энергии, совершенствованию систем и умеренному потреблению, — и настойчивое движение к этим целям в конечном счете ограничит скорость глобального потепления. Но нам не дано знать, каких успехов мы добьемся к 2050 г., и при сегодняшнем уровне знаний никакие прогнозы на 2100 г. невозможны. Мы можем описать экстремальные варианты развития событий, но через несколько десятилетий диапазон возможных вариантов станет слишком широким, и в любом случае прогресс неизбежной декарбонизации зависит не только от наших сознательных действий, но также от непредсказуемых перемен в благосостоянии стран.

Назовите мне хотя бы одного из разработчиков климатических моделей, который в 1980 г. предсказал самый главный антропогенный фактор, способствовавший глобальному потеплению в последние 30 лет, — экономическое возрождение Китая? В то время даже лучшие модели, прямое наследие моделей общей циркуляции атмосферы, разработанных в 1960-х гг., никак не могли учесть непредсказуемые перемены в развитии разных стран, и, кроме того, они игнорировали взаимодействие между атмосферой и биосферой. Нельзя сказать, что эти модели были бесполезными: они предсказали усиление выброса парниковых газов и в целом достаточно точно оценили скорость глобального потепления[581].

Но верная оценка общей скорости — всего лишь начало. Если еще раз воспользоваться аналогией с COVID-19, то это похоже на сделанное в 2010 г. предсказание — на основе трех предыдущих пандемий с коррекцией на рост численности населения, — что первый год следующей пандемии унесет жизни приблизительно 2 миллионов человек[582]. Цифра оказалась очень близка к реальной — но можно ли было предсказать (верно предположив на основе многочисленных прецедентов, что пандемия начнется в Китае), что на Китай придется лишь 0,24 % смертей (в абсолютных цифрах меньше, чем в Греции или Австрии), хотя там живет почти 20 % населения мира, и почти 20 % на США, гораздо более богатую и (как считают сами американцы) развитую страну, где живет меньше 5 % мирового населения?

И, что еще менее вероятно, мог бы этот прогноз предсказать, что самая высокая смертность будет наблюдаться в богатых странах Запада, хвастающихся своим качественным государственным здравоохранением? В марте 2021 г., когда официально начался второй год пандемии (ВОЗ объявила о ней 11 марта 2020 г., хотя вирус распространялся в Китае как минимум с декабря 2019 г.), все 10 стран с наивысшим уровнем смертности (более 1500 на миллион, или 1,5 из каждой 1000 человек умерли от COVID-19) были европейскими, в том числе шесть членов ЕС и Великобритания. А кто мог предсказать, что смертность в США (также выше 1500) будет на два порядка выше, чем в Китае (3 смерти на 1 миллион)?