47 ронинов - Джоан Виндж

– Я пообещала господину Кире, что не трону тебя, – со злобной угрозой прошипела кицунэ. – Не моя забота, если ты сама на себя руки наложишь… – Мидзуки скривила губы в кровожадной улыбке и змеиным движением скользнула вдоль футона, не выпуская кинжала из рук. Подол роскошного кимоно зловеще прошуршал по полу. – Плохие вести, госпожа моя, – промолвила она, загадочно улыбаясь. – Ваш полукровка убит.

Мика ошеломленно взглянула в лисьи глаза кицунэ и задрожала всем телом, утратив всякую надежду – колдунья была уверена в своей правоте. Девушка сникла, словно цветок, увядший в мрачном холоде ледяной пустыни.

– И десятки бывших вассалов вашего отца тоже погибли… Пошли на смерть ради вас, – пояснила Мидзуки, по-звериному оскалив зубы в жутком подобии улыбки.

Мика недоверчиво покачала головой, отгоняя призрачные образы пожара. Ужасное сновидение стало ужасной явью. Языки пламени не исчезали из памяти. Кошмар, начавшийся год назад, теперь никогда не прекратится.

Колдунья решительно занесла кинжал над головой.

– Такова цена любви, – прошептала она, стремительно вонзила клинок в половицу рядом с Микой и, удовлетворенно улыбнувшись, исчезла за дверью.

Девушка скорчилась на футоне, зажав рот покрывалом, чтобы не разрыдаться в голос. В плену у Киры она лишилась не только надежды, но и самых драгоценных воспоминаний, позволявших ей сохранить достоинство, силы и рассудок.

Боги вняли ее мольбе и ответили: «Нет».

Мика взглянула на сверкающий кинжал-танто и подумала об отце. Слезы, сдерживаемые целый год, внезапным потоком заструились по щекам, орошая постель. Девушка осторожно дотронулась до холодной стали, провела рукой по остро заточенному лезвию. Внезапно на ладони открылась глубокая рана, обжигающая жаром, словно пламя из кошмарного сна. Кровь, хлынувшая на футон, смешалась с пролитыми слезами.

Мика была истинной дочерью самурайского рода. «Когда не осталось ни малейшей надежды на победу или на сохранение чести, настоящий самурай выбирает смерть – на своих условиях, а не на условиях, продиктованных врагом».

Девушка попыталась выдернуть клинок из досок пола, но рукоять скользила в окровавленной ладони, не позволяя покрепче сжать кинжал. Приподнявшись на постели, Мика схватила клинок обеими руками.

«Омерзительная лгунья… безжалостная, как и ее повелитель», – подумала девушка и замерла. Проклятая колдунья предательски уничтожила всех, кто был дорог Мике, а теперь зачем-то оставила в спальне кинжал.

«Не моя забота, если ты сама на себя руки наложишь», – вспомнились слова кицунэ.

Мика задумалась, что заставило Мидзуки рассказать о случившемся – именно этой ночью, перед самой свадьбой, а не после брачной церемонии.

Девушку неотвязно преследовало воспоминание о зловещем взгляде колдуньи. Кого хотела уничтожить Мидзуки на этот раз?

Мика решительно выдернула клинок из половицы, встала с постели и, перевязав руку накидкой, стерла следы крови с рукояти кинжала. Он ей еще понадобится – так или иначе…

Багряное солнце встало над заснеженными полями, окрашивая небосвод в тревожные кровавые тона. В заброшенной хижине ронины готовились выступить в поход: собирали оружие, упаковывали припасы, выносили из сарая раненых. Никто не обращал внимания на зловещий рассвет. Оиси, отбросив сомнения и угрызения совести, бодро расхаживал по двору, справлялся о самочувствии раненых и четко отдавал распоряжения.

Кай с облегчением наблюдал за самураем. Полукровка уже приторочил к седлу нехитрые пожитки и позаботился о пострадавших. Ронины принимали его помощь, хотя по-прежнему поглядывали на Кая с опаской.

Не зная, какое место он занимает среди воинов, Кай старался держаться в стороне и, завершив свои дела, ушел в поля, где выставленные в караул ронины пристально всматривались в горизонт. На краю поля Тикара присел на корточки, глядя на рассвет через подзорную трубу.

«Что он там увидел?» – подумал полукровка и направился к юноше.

Тикара вздрогнул, заслышав шаги за спиной, и обернулся. Узнав Кая, он облегченно вздохнул – похоже, обрадовался, что это не отец пришел его проверить.

– На что ты смотришь? – спросил полукровка.

После прошлой ночи Тикара искал подвох даже в самых невинных словах. Юноша слабо улыбнулся.

– В рассветном небе есть золото. Это хорошая примета, – объяснил он и протянул подзорную трубу полукровке.

Кай с улыбкой поднес ее к глазам и заметил на горизонте золотую полосу. Он удивленно всматривался в даль. В золотистом сиянии виднелись полотнища на древках, однако в загадочной колонне под сенью знамен шли вовсе не воины в доспехах.

Кай поблагодарил Тикару, вернул ему подзорную трубу и отправился к Оиси.

Ронины спрятались в рощице, дожидаясь приближения странствующей труппы. Во главе колонны шел Каватакэ – год назад, в злосчастный день поединка, эти актеры и музыканты давали представление в замке Ако.

Кай обменялся кивками с Оиси. Самурай расплылся в довольной улыбке, словно божество, следящее за ходом пьесы кабуки в театре человеческой жизни.

Впрочем, боги здесь были ни при чем – эту пьесу наверняка разыграли демоны. На рассвете, наблюдая за приближением актеров, Кай вспомнил древнее сказание, услышанное от тэнгу. Давным-давно, когда злобные и жестокие тэнгу любили морочить людей, несколько демонов пробрались в замок, притворившись бродячими актерами. Зачем они это сделали, Кай так и не понял. Тэнгу очень гордились тем, что ловко провели обитателей замка, хотя в конце концов демонов обнаружили и с позором изгнали. Но если ронины заручатся поддержкой лицедеев, то история вполне может сложиться иначе.

Актеры, разодетые в яркие наряды, несли сверкающие позолотой стяги, звонко распевали песни под аккомпанемент флейт и барабанов, приплясывали на ходу и устраивали импровизированные фехтовальные поединки. Даже в пути они умудрялись объединить разучивание новой пьесы и показ своих умений. Лицедеи развлекали случайных путников и деревенских жителей, развеивали монотонность и скуку многодневного путешествия. Артисты считались низшим сословием, однако им, как и самураям, были присущи чрезмерное тщеславие и гордыня. И все же Каю на мгновение захотелось в следующей жизни родиться актером…

Мимолетное желание быстро исчезло, когда по сигналу Оиси воины выступили из-за кустов на дорогу. Каватакэ остановился и ошеломленно уставился на ронинов. Оборванные, но хорошо вооруженные воины решительно преградили дорогу бродячим актерам.

Оиси выступил вперед и почтительно поклонился.

Кай обнажил меч.

Вскоре актеры рядком сидели в долине, где самураи оставили своих лошадей и поклажу. Лицедеи с тревожным изумлением разглядывали странных «бандитов», которые угощали их чаем, рисовыми лепешками, копченой рыбой и дичью, выказывая своим пленникам чрезвычайное почтение.

Наконец Каватакэ, расхрабрившись от еды и уважительного обращения, решился заговорить.

Ронины, изо всех сил сохраняя невозмутимый вид, слушали, как актер распекает и поносит своих похитителей.

– Вы за это ответите! – бушевал Каватакэ.

Воины понимающе переглянулись, скрывая улыбки.

– Мы не какая-то захолустная труппа! – не унимался актер. – Нас сам господин Кира пригласил дать представление в день своей свадьбы. С его личного позволения мы…

– Можете не продолжать, – остановил его Оиси. – Мы видели ваше выступление в замке Ако.

Каватакэ ошарашенно умолк и уставился на Оиси.

– Вы – вассалы князя Асано, – произнес актер, привыкший различать истинные лица сквозь маски и сценический грим. Он недоумевающе нахмурился и наконец сообразил, что стоящие перед ним оборванцы – верные самураи Асано, еще год назад щеголявшие в роскошных одеяниях и сверкающих доспехах.

Каватакэ, хорошо знакомый как с причудами судьбы, так и с лабиринтами власти, смотрел на воинов с пониманием и сочувствием.

– Нам нужна ваша помощь, – сказал Оиси.

Солнце клонилось к закату. День прошел в ожесточенных спорах и напряженном обсуждении планов. К вечеру усталые собеседники пришли к окончательному соглашению, обнаружив, что речь идет об истинных духовных ценностях, одинаково важных и для воинов, и для бродячих актеров.

В наступивших сумерках лицедеи затаив дыхание следили за древним ритуалом самураев, напоминавшим сцену из спектакля театра но. Однако церемония эта зародилась тысячи лет назад, на пять веков раньше традиции но.

Коленопреклоненные ронины замерли перед Оиси, который опустился на колени у низенького столика, где лежали шлем господина Асано, кинжал-танто – орудие самоубийства – и свиток рисовой бумаги, содержащий изложение намерений вассалов отомстить за несправедливую гибель своего повелителя. На свитке стояла подпись Оиси, сделанная кровью самурая.