Чёрная эстафета - Владимир Васильев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Он вскинулся в гамаке, и глубоко вздохнул.
– Фу, – пробормотал он с облегчением. – Чушь какая…
С непривычки ломило все тело – до сих пор Павлу никогда не приходилось спать в гамаке.
Он выбрался на волю, мельком взглянул на пульт; свет включился сам собой, едва Павел ступил на пол. Очень хотелось сунуть голову под холодную воду, чтобы смыть вязкие воспоминания недавнего сна. Сдерживая зевоту, Павел направился к санблоку.
Плеснув в лицо воды и взглянув в овальное зеркало, Павел вдруг обмер.
Он не узнал себя. У него было другое лицо – чужое. Вместо узких скул, носа с горбинкой, пронзительных серых глаз и тонких, почти бесцветных губ Павел увидел совсем другие черты. Из зеркал на него глядел кто-то круглолицый. Чужой. Нос картошкой, губы бантиком. С обильными залысинами, с маленькими, как у откормленного кабанчика глазками. Эдакий самодовольный бюргер откуда-нибудь с Фалькау или Баслер-Скиведе.
Павел растерялся, как не терялся еще ни разу в жизни. Руки сами собой метнулись к этому чужому лицу и ощупали – все, нос, щеки, губы… Знакомый шрам на левой скуле – след юношеской драки.
Пальцы шрам почувствовали. В зеркале никакого шрама Павел не наблюдал. И нос – вот она, горбинка… А в зеркале – пончик какой-то а не нос.
«Врет зеркало, – подумал Павел, наполняясь внезапным гневом. – Оно фальшивое.»
И вдруг, повинуясь молниеносному порыву, он с размаху ударил зеркало кулаком. Так сильно он не бил ни разу в жизни.
Зеркало пошло трещинами, раскололось на несколько частей, которые со звоном рухнули на раковину умывальника. Чужое лицо исчезло.
Костяшки пальцев заныли – Павел взглянул на собственную руку. Мелкие серебристые осколки торчали из уже начавшей кровоточить кожи. Боль толчками втекала в руку.
Некоторое время Павел бездумно стоял перед умывальником, потом отыскал аптечку (еще один довод, что Рой строил и снаряжал этот корабль не для себя), кое-как очистил руку от острых осколков, промыл и обработал. Аптечка тихо зажужжала, сканируя повреждения, потом впрыснула что-то обезболивающее, потому что саднить кулак сразу перестало. В довершение иссеченные места были залиты физиологической пастой.
Вернувшись в рубку, Павел крепко задумался. Случившееся решительно не поддавалось никакому разумному объяснению – Павел не страдал галлюцинациями, ни разу в жизни не бредил, да и к гипнозу был практически невосприимчив. Как ученый он посмеивался над мистикой и прочей эзотерикой, последние лет тридцать неожиданно снова вошедшим в моду. Поэтому эпизод с зеркалом внес смятение в обычно уравновешенную душу Павла Неклюдова. Не любил Павел необъяснимое – опять же как ученый.
И вдруг он вспомнил вчерашнее предостережение Коллеги. «Во время полета могут случиться некоторые… м-м-м… странности, скажем так. Так вот, не верьте собственным глазам. И тогда все будет нормально.»
Павел подобрался в кресле.
Странности. Вот оно, ключевое слово. Странности. Они уже, видимо, начались.
Павел вспомнил, как бил зеркало, и решил, что поступил правильно. Он не поверил в отражение. И уничтожил его.
«Не удивляться, – подумал Павел. – Попробую… Что еще остается делать? Но получается, что в будущем меня ждут подобные сюрпризы?»
«М-да, – саркастически заметил его неугомонный внутренний оппонент-скептик, – ничего себе началась неделька! Угнал скаут из-под носа военных Тахче и разнес неправильное зеркало в сортире. Да ты герой, Паша!»
Павел фыркнул, и решил оппоненту не отвечать.
Система наведения трудолюбиво загружала корабельный компьютер просчетами очередного прыжка. Из необходимых двадцати семи скаут совершил уже четыре и заканчивал считать пятый. Между третьим и четвертым прыжком погрешность превысила некую условную критическую величину, и комп десять часов кряду тасовал поправки и распихивал их в нужные места нового расчета. Четвертый прыжок, судя по логам, прошел уже нормально.
Оторвавшись от клавиатуры, Павел взглянул на залитую пастой руку, вздохнул и прикинул чем можно заняться на борту.
Выбор был небогатый. Можно было еще поспать, но во-первых не хотелось, а во-вторых Павел отчего-то исполнился уверенности, что ему снова начнет грезиться какая-нибудь чушь. Можно было поесть, но с утра обычно ничего не лезло, кроме кофе. Кофе в пищевой камере, увы, отсутствовало. Тупо пялиться на работу компьютера и системы наведения – занятие для умственно ограниченных школьников.
И тут Павел вспомнил о саркофаге. О грузе, который вез на Рой-72. Коллега, конечно, запретил им особо интересоваться. Но оттого, что Павел посмотрит на это чудо природы оно ведь не испортится, верно?
И он, бодро подскочив из удобного кресла, направился к шлюзу в грузовой отсек. В камеру матки Роя.
По дороге Павел задумался – а не заперт ли отсек кодом предыдущего пилота? Как открывали его во время исследований Павел просто не знал, но точно помнил, что к помощи ксенотехников уже не прибегали.
Опасения его были напрасны, шлюз открылся едва Павел коснулся сенсора на маленьком пульте. В стене быстро проросло овальное отверстие.
А за ним сияли звезды. Чернота и звезды – больше Павел не увидел ничего.
Мысли вихрем пронеслись – всклокоченные и беспорядочные.
Сначала Павел решил, что просто перепутал, и каким-то образом вместо шлюза в грузовой отсек открыл наружный шлюз.
Потом осознал, что его не вышвырнуло в окружающий скаут вакуум потоком воздуха. Да и вообще он жив и здоров, чего не может быть при открытом наружном шлюзе.
Павел протянул руку – плоскость не была блокирована никаким полем. И перепонки не было. Осталось только понять, куда Павел ее протянул – в грузовой отсек или за борт.
Задуматься об этом он не успел – снова подчинившись внезапному и необъяснимому порыву, Павел просто шагнул в дверной проем.
И оказался в грузовом отсеке – звезды погасли как по команде, и вспыхнул обычный для скаута желтоватый свет. Саркофаг серо-коричневым брикетом покоился в гравизахвате. В самом центре отсека, на высоте сантиметров тридцати от палубы.
Несколько минут Павел рассматривал его, пытаясь убедить себя, что совершенно не интересуется содержимым.
Потом приблизился, обошел саркофаг по кругу.
Каждая чешуйка саркофага казалась идеально гладкой, но пригнаны друг к другу чешуйки были таким образом, что поверхность казалась шероховатой.
Павел протянул руку – стыки чешуек действительно легко прощупывались. К удивлению саркофаг оказался ощутимо теплым, причем тепло было какое-то глубинное, исконное, что ли. Тепло живого существа, а не нагретого механизма. Едва заметная черта тянулась через всю верхнюю плоскость – Павел подумал, что, наверное, это щель между створками. Углы саркофага были плавно скруглены; один из торцов был просто плоский, а ко второму примыкала непонятная цилиндрическая кишка, слишком короткая, чтобы назвать ее трубой или шлангом. На краях кишки чешуйки выглядели болезненными – иссохшими, отслаивающимися. Павел присел, вглядываясь. Протянул руку, ухватил торчащую чешуйку. Она неожиданно легко отделилась. Чешуйка как чешуйка. Серовато-коричневая, гораздо светлее саркофага, слегка похожая на матовое стеклышко. Павел повертел ее перед глазами и опустил в карман куртки.
Некоторое время он провел рядом со странным грузом, но добавить что-либо к наблюдениям не удалось. Саркофаг глубоко упрятал свои тайны и делиться ими ни с кем не собирался. Павел подумал, что его предшественники, наверное, вот так же разглядывали непонятный предмет, за который сулят многие миллионы, и отступали, не в силах постичь его секрет.
«А с чего я вдруг решил, что саркофаг прячет какую-то тайну? – задумался Павел. – Что в нем, в сущности, необычного? Ящик ящиком, даром, что чешуйчатый. Ну, везут какие-нибудь мафиозо пару тонн какой-нибудь наркоты. А Павел голову ломает – тайны, секреты…»
Он склонил голову, прислушиваясь к внутреннему оппоненту. Тот отмалчивался. Так и не дождавшись мысленного ответа, Павел втянул голову в плечи и побрел прочь.
Ответ пришел к нему позже, когда скаут прыгнул еще дважды, а Павел изрядно покопался в бортовом компьютере.
«В самом саркофаге действительно мало странного. Просто рядом с ним происходят очень странные события.»
Павел без аппетита поужинал, забрался в гамак и принялся ждать новые странности.
Ждать пришлось приблизительно полночи.
Пробуждение накатило от острого ощущения чьего-то чужого присутствия. Павла буквально сковало – не осталось сил двигаться. Самое большее, на что у него хватило смелости – это чуть-чуть разлепить веки.
Рубка освещалась слабой аварийкой тускло-желтого цвета. До боли скашивая глаза, Павел огляделся, но никого не увидел. Тогда он бесшумно повернул голову.
И увидел ее. Женщину. Он сразу понял, что в рубке находится именно женщина – по силуэту. Она была либо обнажена, либо одета во что-то обтягивающее. Склонившись над пилотским креслом, она копалась в сброшенной Павлом одежде. А точнее, в карманах куртки.
