Война корон - Кристиан Жак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Итак, владыка гиксосов одержал верх. Прославленные предки Яххотеп и Камоса лишились силы и не смогут помочь египтянам. Их поражение неизбежно.
Расправу над останками древних фараонов сопровождало зловещее молчание. Флотоводец и его воины не привыкли сражаться с бессловесными мумиями. Многих поразило выражение кротости на их лицах.
— Мы все исполнили, господин, — доложил флотоводцу его помощник.
— Не совсем.
— Разве еще что-то нужно?
— Взгляни на пирамиды. Готов поклясться, они живые и угрожают нам возмездием. Мы их осквернили, но их мощь не уничтожили.
— Каков твой приказ?
— Я предпочел бы не оставить от них камня на камне. Впрочем, на это у нас нет времени. Впереди еще долгий путь.
49
Приближаясь к Пер-Меджеду, освободители Египта не сомневались, что им предстоит тяжелая битва с гиксосами. Воины с ужасом рассказывали друг другу о чудовищах-лошадях, послушных мысленным приказаниям Апопи, о копейщиках, одним ударом пронзающих сразу трех человек, о смертоносных колесницах, против которых бессильна даже магия царицы Яххотеп.
На передовом судне флотоводец Хонсухотеп вновь прощупывал дно Нила длинным шестом. Слух у него был исключительный, не хуже, чем у кошки. Он настороженно ловил малейший шорох, ожидая нападения с берега в любую минуту. Усач и Афганец хорошо знали эти места и глядели во все глаза.
— Пер-Меджед совсем близко, — Усач не на шутку встревожился.
— Однако никого не видно и не слышно, — проговорил Хонсухотеп. — Они наверняка устроили нам засаду.
— Существует лишь один способ узнать, что они замышляют: разведка боем, — сказал Афганец.
Хонсухотеп подал знак, и барки причалили к берегу.
Яххотеп и Камос согласились, что нужно послать к городу небольшой отряд, но не позволили Афганцу возглавить его.
— Ты опытный воин, талантливый военачальник. Тебя нужно поберечь. Лучше я пойду, — вызвался Усач.
— Ты останешься, — возразила Яххотеп. — Или ты забыл, что не менее опытен и талантлив?
— Царица, в разведку нельзя посылать желторотых юнцов! Без толкового командира мальчишки погибнут.
— Как, по-твоему, я толковый? — спросил Камос.
У Афганца и Усача глаза полезли на лоб от удивления.
Фараон низко поклонился матери:
— Царица, позволь мне пойти туда. Именно я, а не кто-то другой, должен вести воинов, если предстоит опасное сражение. Пусть увидят, что страх мне неведом, что я первым иду в бой и последним отступаю. И ты, и отец всегда вдохновляли войско своим примером.
Яххотеп поняла, что это не пустое бахвальство, не самонадеянность двадцатилетнего юноши. Человек, вполне сознающий свой долг военачальника и правителя страны, вынес зрелое решение.
Сердце матери сжалось от боли, но возразить было нечего.
— Если мне суждено погибнуть, — прошептал Камос, — уверен, ты продолжишь борьбу.
Молодой фараон с сотней воинов высадился на берег неподалеку от Пер-Меджеда. У реки засады не было.
Оставшиеся с нетерпением ждали вестей. Камос обещал, как только начнется битва, отправить Плутишку с кратким посланием.
Усач в волнении мерил шагами палубу.
— Голубя все нет! А ведь прошло немало времени.
— Может быть, это означает, что гиксосов они не встретили, — предположил Афганец.
— А если фараон попал в плен? Или Плутишку сразила стрела? Мы должны поспешить к ним на помощь!
Однако Яххотеп, сосредоточенная и молчаливая, не отдавала приказа выступать.
— Тут что-то не так! — настаивал Усач. — У меня дурные предчувствия.
— Согласен, дело нечисто, — поддержал его Афганец.
Оба поспешили к царице, но не успели и рта раскрыть, как послышалось хлопанье крыльев, и на плечо Яххотеп опустился голубь. Плутишка, пока с его лапки снимали крошечный свиток, с довольным видом чистил перышки. Радовался, что исправно выполнил поручение.
Иероглифы, безусловно, вывела рука фараона. Тем не менее поверить написанному было трудно.
— В городе нет гиксосов, — прочла вслух царица. — Фараон ожидает нас у ворот.
Пер-Меджед встретил их абсолютным безмолвием.
На улицах ни единого человека, даже собак не видно.
Градоначальнику Эмхебу тишина в городе показалась подозрительной и зловещей. Он приказал своим людям осторожно обследовать каждый дом.
Нигде ни души, закрома полны, не похоже, будто жители спаслись бегством.
— Наверное, гиксосы задумали взять нас в окружение. Сейчас они затаились и выжидают, пока наши воины разойдутся по городу, — предположил Эмхеб.
Камос собрал всех на площади. Усач и Афганец приказали передовым отрядам готовиться к рукопашной.
Гиксосов по-прежнему не было.
Внезапно Усач различил в пыли следы босых ног, копыт, покрупней ослиных, и странные борозды, будто идущие волокли по земле что-то тяжелое.
— Они ушли вон туда, на север.
— Странно, что гиксосы сдали город без боя, — покачал головой Камос, не зная, что и думать.
Освободители Египта шумно радовались победе, доставшейся им без кровопролития. Вот тебе и непобедимая армия Апопи, вот тебе и грозные колесницы! Горстка жалких трусов, бегущих при приближении противника и бросающих селения и города, даже не пытаясь их отстоять!
Яххотеп не разделяла всеобщего ликования. Гиксосов нет, это верно, но куда подевались жители Пер-Меджеда?
— Сюда, скорее! — вдруг позвал градоначальник Эмхеб.
Они поспешили к зернохранилищам, расположенным на окраине города.
Их поразил чудовищный запах и лужи черной крови, запекшейся кругом.
Лучники приложили стрелы к тетиве, ожидая появления врага.
— Откройте двери зернохранилищ, — приказала Яххотеп.
Молодые воины распахнули створки дверей, заглянули внутрь и в ужасе отпрянули. У них подкосились ноги, тошнота подступила к горлу. Один, совсем мальчик, принялся в отчаянии биться головой об стену, и если бы его не остановили, наверное, сильно расшибся бы.
Камос и Яххотеп не верили своим глазам.
Они стояли бледные, едва дыша, борясь со слезами и дурнотой. В страшном сне не могло присниться, что кто-то способен на подобное злодеяние.
Здесь лежали вповалку мертвые люди, кошки, собаки и обезьяны. Все живое в Пер-Меджеде было истреблено.
Ни одно существо не уцелело.
Всех свалили в одну кучу, будто ненужный хлам.
Фараон поднял старика, в предсмертной муке ухватившегося за плечо крупного мужчины. Гиксосы, перед тем как убить несчастного, отрубили ему ступни.
Камос, вне себя от гнева и скорби, даже плакать не мог.