Александр Алехин. Жизнь как война - Станислав Андреевич Купцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
При этом Котов в книге «Александр Алехин» утверждал, что у журналистов, цитировавших чемпиона, произошла аберрация памяти. «Говорил ли Алехин эти слова? В этом ли был смысл его речи? <…> Зная повадки реакционной части белогвардейцев, я посоветовался с людьми, близко знавшими жизнь русских в Париже. Никто не выразил твердой убежденности в том, что именно Алехин говорил эти слова»5. В художественном романе «Белые и черные» Котов пошел дальше и придумал сцену, в которой Алехин посетил редакцию одной из газет, где закатил скандал по поводу слов, которые якобы не произносил.
Так или иначе, в марте 1928 года в издании «Шахматный листок» Крыленко дал чемпиону мира жесткий ответ: «После речи в Русском клубе с гражданином Алехиным у нас все покончено – он наш враг, и только как врага мы отныне должны его трактовать». Затем уже в мае в этой же периодике появилось обращение Алексея Алехина, брата шахматиста: «Я осуждаю всякое антисоветское выступление, от кого бы оно ни исходило, будь то, как в данном случае, брат мой или кто-либо другой. С Александром Алехиным у меня покончено навсегда»6.
Если заявление Крыленко не должно было удивить Алехина, то слова брата наверняка тяжело ранили эмигранта. Учитывая, насколько теплые у них сложились отношения до отъезда шахматиста за рубеж, можно почти не сомневаться – Алексея заставили написать эти слова. Но вряд ли Александр Александрович знал, насколько это стало распространенным явлением в СССР – публичное отречение от «оступившихся» родственников. Как принято сейчас говорить, некоторые из них оказывались фейком.
«Так оборвалась нить, соединявшая Алехина с родиной, с людьми, мнением и дружбой которых он так дорожил. Кончились и статьи в шахматные журналы: Греков прислал телеграмму, что журнал “Шахматы” прекращает всякое сотрудничество с Алехиным»7, – подытожил в биографии чемпиона мира Александр Котов.
Вот так лучшему шахматисту в мире испортили настроение после победы в Буэнос-Айресе. Зато чемпион навеки вошел в историю, а его триумф запечатлели классики русской литературы!
Глава 22. Матрешка Набокова
Одним из первых воспел победу Александра Алехина парижский эмигрант, литератор Борис Зайцев, написавший 1 декабря 1927 года для монархистской газеты «Возрождение» очерк. Он выразил мысль, которая крутилась в головах многих, порвавших с родиной, – Россия эмигрантская способна созидать, быть первой!
«Чигорин был совсем старая Россия, со всем ее богатством, нерасчетливостью и безудержьем, – писал Зайцев. – Он любил играть гамбит Эванса, отчаянную игру романтического английского капитана, привыкшего к бурным плаваниям, заваривавшего вокруг пешки водоворот, где либо пан, либо пропал. Чигорин знал и туман хмеля и, наверно, азарт рулетки. Он был претендентом на корону мира, но как бы поленился овладеть ею.
Алехина считают его преемником, так же “гением комбинации”, фантазии, игры остро-пронзительной. Но он живет в иные времена. Буря вынесла Ариона[16] на просторы мира, сделала всесветным, закалила, укрепила. Каждого из нас, русских, на чужбине зрелище “мира” и борьбы в нем несколько изменили. В уроке есть польза… Нередко стряхнута русская распущенность, тут мы подтянутей, свежей, меньше расплывчатости, чем было на родине, в провинциально-чеховские времена. “Россию нужно подморозить”, – говорил Леонтьев[17]. Вот и подморозили.
…Да, борьба так борьба. В Париже больше жаль пропить талант, ослабеть и заныть наподобие Астрова в “Дяде Ване”, – нежели в Жиздре или Козельске. Здоровье, сила, деятельность – вот что грозной судьбе противопоставляет русский на чужбине.
Алехин не зарыл таланта. Как он работал, как его растил и шлифовал! Может быть, в этом был и смысл высший. Может быть, ему назначена та несколько таинственная роль, какая выпала и другим в изгнании, русифицировать мир и явить ему русского гения. Довольно быть России страной провинциальной. Пора в полной мере показать себя.
Замечательно, что вообще изгнанничество подчеркивает, обостряет это чувство. “Вперед – потому, что я бесправный, русский и горжусь тем, что русский”. Такое ощущение есть на верхах нашей культуры, но оно и в обыденности, и даже у наших детей.
– Я хочу быть первой в лицее, для того, чтобы доказать, что Россия – первая страна в мире, – сказала мне недавно одна девочка.
Алехин принадлежит к исключительной, малочисленной группе, где соединились верхи разного рода оружия: литература, музыка, театр, философия – все это, вспоенное Россией, идет походом на мир, завоевывает Германию и Испанию, сражается в Англии, на гигантских пароходах переплывает океан в погоне за Америкой, в книгах на всех европейских и нередко азиатских языках просачивается в чужие культуры.
Алехин принадлежит к племени русских конквистадоров времен революции»1.
Александр Куприн тоже рукоплескал Алехину, хотя прежде шахматы недооценивал. Он сам страстно увлекался спортом, особенно борьбой (даже выступал в цирке), однако конкретно шахматам от Александра Ивановича поначалу доставалось по самое не балуй. Высмеивающий шахматную скуку рассказ «Марабу» за 1909 год словно писал человек, который презирал игру – и всех тех, кто собирался за столами в прокуренных, пропахших прогорклым кофе помещениях, настолько отсекая всю остальную действительность, что иным могло показаться – это же восковые фигуры, замершие в согбенных позах над досками, впившие свой взор в непостижимую простым смертным геометрию позиций: «В клубах дыма, за массой пожелтевших мраморных столиков сидели молчаливые странные фигуры и, опустив длинные носы на столы, думали. Согнутые плечи, странные воротники в виде мохнатых пелерин и важный сумрачный вид – все это удивительно напоминало мне ряд таких же птиц с длинными носами, воротниками вокруг длинных голых шей, сидящих с таким же глупо унылым видом – птиц марабу».
Надо отдать ему должное: в целом рассказ рисует яркие образы и насыщен юмором, пусть и антишахматным, да таким искрометным, что сдерживать ехидную улыбку столь же трудно, как непросто скрывать триумф шахматисту, наметившему верный мат человеку по ту сторону доски.
Но как же преобразился тон Куприна в эссе «Шахматы»2, которое он посвятил Алехину! Едкая усмешка сменилась восхищением – и все благодаря матчу в Буэнос-Айресе. «Только не чемпион! Ради всего изящного и высокого, не чемпион мира, а король шахматной игры, – писал
