Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией] - Алексей Нагорный

– А куда? Давать-то, говорю, куда? – Он не скрывал насмешки, и от этого Витьке стало очень обидно.

– На Васильевский, – сдерживая закипающее раздражение, сказал Витька.

– Он большой… – Шофер поправил очки. – Адрес знаешь?

И тут Витька совсем оконфузился. На память он адреса не помнил, пришлось лезть в карман, доставать записную книжку.

Шофер с улыбочкой наблюдал:

– Бывало, по сорока адресам дуем, и ни разу никто даже не заглянет в эту самую книжечку, – сказал шофер. – Вот были люди. А вы молодые, вам бы не в УГРО служить, а мороженым торговать!

– Отговорил? – спросил Витька бешено. – Тогда – поехали. Соловьевский переулок!

Автомобиль миновал Дворцовый мост и помчался по набережной – мимо Биржи, Академии наук и университета. То и дело гундосил клаксон.

– Давай сирену, – попросил Витька.

Шофер потянул поводок, взвыла сирена.

– Мальчишки, – покрутил головой шофер. – Цацки-пецки вам нужны, все играетесь.

У обелиска «Румянцева победа» свернули направо и въехали в Соловьевский переулок. Это была мрачная, низкорослая, безнадежная трущоба. Облезлые дома с окошечками, заплывшими грязью, редкие прохожие.

– Бывают же улицы, – усмехнулся шофер. – Я бы на такой ни за какие деньги жить не стал! – Он нажал клаксон, сиплый всплеск гудка эхом отлетел от осыпающихся стен. – Вон впереди девица чешет, не твоя ли?

Это и в самом деле была Нина, и Витька очень обрадовался, что все так удачно получилось.

– Нина! – закричал он, вскочив с сиденья. – Нина, подождите, это снова я!

Девушка оглянулась и остановилась.

– Это я! – Витька так обрадовался, что замахал обеими руками. – Вот здорово! А мне, знаете, из-за вас попало! – Витька продолжал кричать, наверное, от избытка радости.

Автомобиль поравнялся с Ниной, Витька выпрыгнул, и в это самое мгновение, сливаясь в один, хлопнули два выстрела – словно две бутылки шампанского открыли.

– Маузер… – машинально проговорил шофер.

Нина удивленно посмотрела на Витьку и медленно опустилась на тротуар.

– В больницу! Гони! – Витька рванулся в подворотню, на ходу взводя курок своего нагана.

– Осторожнее! – крикнул шофер вслед. Он подхватил обмякшее тело девушки, уложил на заднее сиденье.

Витька мчался под сводами арок. Проходные дворы уходили куда-то вглубь.

– Стой! – Витька увидел убегающего человека и неторопливо, словно в тире, взял его на мушку. Медленно потянул спусковой крючок и… в сердцах опустил наган. Нельзя! Стрелять нельзя! Мертвый не скажет ничего.

Человек уходил. Гулко звучали шаги, эхом отлетая от низких сводов. Витька летел изо всех сил – догнать, только догнать. На ходу вытащил свисток, засвистел: «На помощь!»

Неизвестный остановился и, не целясь, с поворота выстрелил. Пуля сбила с Витьки меховую шапку. Он даже присел от неожиданности, но стрелять в ответ все равно не стал. Подворотни мелькали одна за другой. Вот и последняя. Бандит оглянулся, снова выстрелил. Его темный силуэт отчетливо маячил под последней аркой. За ней начиналась вторая линия Васильевского острова. Преступника отделяло от улицы всего несколько шагов.

«Если он сделает эти шаги, то уйдет, – в отчаянии подумал Витька. – В толпе я его не возьму. Что же делать, что делать?» Витька поднял наган, повел стволом, ловя на мушку прыгающие ноги бандита. «А если кто из прохожих? Мне будет тюрьма, – усмехнулся Витька. – Ладно. Была не была». Он потянул спусковой крючок. Выстрела не услышал. Только увидел, как бандит подпрыгнул и начал медленно заваливаться. Его тут же окружили прохожие. Витька подбежал к убитому. Тот лежал лицом вверх. Это был Длинный. Витька сунул наган за пояс, яростно засвистел в милицейский свисток. Прибежал перепуганный милиционер.

– Охраняй, – устало сказал Витька. – Сейчас за ним приедут. И горько добавил: – Где же ты был, друг? Обсвистелся я…

– Товарищ начальник! – милиционер старательно прижимал ладонь к козырьку фуражки. – Не слыхал ничего! Детьми клянусь!

Витька махнул рукой и ушел.

Все складывалось как нельзя хуже. Нина могла о многом рассказать, но она умерла, не приходя в сознание, по дороге в больницу. Можно было рассчитывать на крупицы информации от Длинного – хотел того бандит или не хотел, хоть что-нибудь он обронил бы на допросах. Но Длинный тоже был мертв – пуля из Витькиного нагана ударила слишком точно.

Коля приказал вызвать на допрос отца Нины, бухгалтера Ровского. Тот явился незамедлительно – корректный, отутюженный, в хрустящих накрахмаленных манжетах, внешне – типичный интеллигент старого закала. Коля пригласил старика сесть, и, пока тот раздевался и устраивался в кресле, – незаметно присмотрелся к нему.

Умное, открытое лицо. Спокойный взгляд, только глаза покраснели, наверное, от слез. В правой руке – смятый мокрый платок.

Витька и Маруська устроились у окна.

– Колю не уберегли, – горестно вздохнул Ровский. – Теперь вот и Нину… мою… – он издал горлом всхлипывающий звук, и Витька сразу же подал ему стакан с водой. Ровский отхлебнул и благодарно посмотрел на Витьку. – Тронут. Признаться, раньше я думал о молодых людях вашей профессии несколько иначе. Рад, что ошибался. – Он снова всхлипнул, сдерживая рыдания: – Горе… Какое горе отворило мои двери…

– Примите наше искреннее сочувствие, – сказал Коля. – Но я прошу, чтобы вы поняли и нас. Мы обязаны найти деньги и убийц. Поэтому я должен продолжать свои вопросы, вы уж извините. У каждого из нас есть свой долг.

– Спрашивайте.

– Скажите, – Коля вышел из-за стола и сел напротив Ровского. – Вашу дочь убили… неожиданно для вас? Вам понятен вопрос?

Ровский горько усмехнулся:

– Область предчувствий и мистики вас, наверное, не интересует. Но поверьте, я знал, что Нину убьют.

– Как это так? – не выдержал Витька. – Кто вам сказал?

– Никто, – обернулся Ровский. – Я же предварил вас: мистика. Умер Куликов. Они любили друг друга, и я ощутил какую-то тоску. Я подумал, что беда никогда не приходит одна. Я не могу объяснить, но я ждал со дня на день, что Нину убьют.

– Вы должны были сообщить о своих подозрениях нам! – заявил Витька. – Факты были?

– Нет. – Ровский покачал головой. – Тоска была. И боль.

– Куликова на самом деле Юрой звали, – сказал Коля. – И он был не Куликов, а Томич.

– Что? – переспросил Розский. – Какая разница, товарищ следователь. Его больше нет. И ее больше нет. Фамилии и имена нужны живым.

– А вы знали об этом? – спросила Маруська.

– Нет. Я даже затрудняюсь вам объяснить, зачем это нужно было… Коле…

– В прошлом Юра был офицером, – заметил Витька.

– А я – бухгалтером, у Ивана Пермитина служил, у врага… – тихо сказал Ровский. – На этом самом заводе. Ну и что?

– В самом деле, ну и что? – сказал Коля. – Дело не в том. Меня интересует другое. Юра был знаком с этим вот человеком. – Коля протянул Ровскому фотографию Длинного. – Кстати, вы его никогда раньше не встречали?

Ровский долго доставал очки и еще дольше устраивал их на переносице. Посмотрел на фотографию:

– Нет, никогда. Я не знаю этого человека. А что такое? Он имеет отношение к событиям?

– Именно он убил Нину.

Ровский скомкал платок:

– Я надеюсь, суд воздаст ему по заслугам. Его расстреляют?

– Он уже получил свое. Он погиб в перестрелке с нашим работником.

– И все-таки, почему убили вашу дочь? – снова вмешался Витька. – Может, она что знала? И могла выдать преступников?

– Если бы я мог ответить, – тихо сказал Ровский. – Если бы я только мог! Но я слабый, больной старик, увы! И я верю, что более молодые и сильные – вы, во всем разберетесь. Вы простите меня, мне плохо, я лучше пойду.

– Вас отвезут домой на машине, – сказал Коля. – Спасибо вам, до встречи.

– Вы вызовете меня еще? – Ровский с трудом встал.

– Скорее всего, да. До свидания.

Ровский ушел. Коля долго сидел в мрачной задумчивости и молчал.

– Вот что, братцы, – наконец сказал он, – пока все глухо. Тебя, Витя, попрошу найти в архиве послужной список Томича, установить последнее место его службы и поискать среди его бывших сослуживцев интересующих нас людей.

– Понял.

– Давайте еще раз изучим материалы дела, – продолжал Коля. – Я прошу каждую свободную минуту вчитываться и вдумываться. Может быть, что-нибудь и углядим. Братцы, я совсем выдохся, пойду минут сорок пройдусь. Маруся, ты останешься за меня!

На набережной Фонтанки ветер накрутил десятки снежных сугробов. Прохожие опасливо обходили их, а мальчишки с разбегу налетали и барахтались в снегу – с визгом и криками. Коля остановился на своем любимом месте – у чугунного парапета напротив Сергиевской. Теперь она называлась улицей Чайковского. Летний сад, Фонтанка и Нева… Лед был в торосах, местами выступала вода. Она тут же замерзала, превращаясь в стекловидные зеленоватые оконца.

Семнадцать лет назад «псковской» Колька Кондратьев приехал в неведомый, шумный Петроград, наполненный черными бушлатами революционных матросов. Приехал искать счастья и доли, едва не попал под расстрел, но по вечному закону жизни плохое сменилось хорошим, и встретился Коле рабочий человек, большевик Бушмакин, и все сразу стало на свои места. Ясный путь впереди и главный закон революции – «кто был ничем, тот станет всем» – в действии. Сколько же воды в самом прямом смысле унесли с тех пор Фонтанка и Нева. Скольких друзей скрыла земля петроградских кладбищ. «Говорят, человек должен быть счастлив, – думал Коля. – А я? Счастлив ли я? Несмотря на все ошибки, утраты, недостатки и нехватки нашей трудной жизни, да, я счастлив! Потому что у меня есть дело, за которое я готов отдать жизнь, у меня единомышленники-товарищи, которые в трудную минуту станут моим самым твердым плечом, у меня есть любовь – навсегда, до березки… Я – счастлив!»