Священная Военная Операция: от Мариуполя до Соледара - Дмитрий Анатольевич Стешин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Толп, вышибающих ворота в «гуманитарные центры», давным-давно уже нет.
Спрашиваю главное:
— Работа есть в городе?
— Сейчас в городе работают около 20 тысяч человек. В первую очередь на разборке развалин. Зарплата порядка 30 тысяч, бывает и больше. Пришли у нас работать строительные компании — от Минобороны, питерские компании — уже 700 человек взяли на работу. Когда обеспечим работой 70 тысяч человек, можно будет сказать, что из кризиса вышли.
ЗИМА БЛИЖЕ, ЧЕМ КАЖЕТСЯ
Все мои весенние визиты в Мариуполь начинались с того, что я заезжал в ларек при донецком хлебозаводе и загружал целый багажник хлеба. И раздавал в Мариуполе всем, кто попросит, и всегда его не хватало. Бывало, ломал буханки руками… В этот раз мне сказали знакомые: «Хлеб не вези, хлеб в Мариуполе есть». Наверное, это была самая радостная новость для меня, как человека, выросшего в Ленинграде. Саблин, узнав о моих хлебных комплексах, повез меня в первую открывшуюся пекарню — в пригород Сартана, который весной занимал мой батальон «Восток». По пути остановились возле строящегося жилого микрорайона. Месяц назад читал, что военные строители вышли на «нулевой цикл», сейчас на моих глазах возводили третий этаж. К осени закончат. Официально, по данным Следственного комитета, общий ущерб, нанесенный Мариуполю, превышает 45 миллиардов рублей. И большая часть этой суммы — разрушенное жилье. Мой собеседник уточняет:
— Всего в Мариуполе 2778 домов, повреждено и разрушено 2165. Какое было принято решение комиссиями? Дома с артиллерийскими или танковыми попаданиями будут сносить. Восстановление — 50–60 % их стоимости, а все дома старые, старше 50 лет, — они именно на такой срок службы и были рассчитаны. Нет смысла восстанавливать, все равно сносить через десяток лет.
По словам Саблина, вот этот городок, рассчитанный почти на 3 тысячи человек, будет маневренным фондом. Зима ближе, чем кажется, и сейчас в городе под общежития готовят уцелевшие гостиницы, институты, офисные здания. По-другому не выкрутиться. Тем более люди начали возвращаться в город:
— Даже из Европы приезжают домой и остаются. Воду дали практически везде, даже до 9-го этажа доходит. Светом всех скоро запитаем от Запорожской АЭС. Проблема только с Левобережным районом. Там повреждены трансформаторы, каждый весом 250 тонн. Но ничего, морем привезем. Порт уже работает.
В пекарне Сартаны мне подарили две коробки только что испеченного хлеба. Не стал отказываться — мне еще нужно было навестить людей, которых «Комсомолка» опекала в самые страшные месяцы «битвы за Мариуполь».
«ЧЕЙ БОРЩ?»
В апреле, когда в Мариуполь пошел поток помощи от российских гуманитарщиков, мне приходилось их консультировать, и они, как правило, страшно удивлялись. Их представления о нуждах горожан расходились с реальностью. Я писал: «Не надо тушенки, круп и макарон. Выдадут. Нужны свечи, любые, хоть в виде гномов, керосиновые лампы с фитилями, фонари, генераторы, дешевые радиоприемники с запасом батареек и… газеты, любые газеты даже недельной давности». А потом, опытным путем, открылось, что сейчас людям нужны просто деньги. Хоть по пятьсот рублей дай, и человек будет счастлив. Денег в Мариуполе не стало с начала боев. Никаких: ни рублей, ни гривен. Поэтому я вез деньги, огромную сумму по здешним меркам и смешную по российским. Первый адрес — библиотекарь техникума Анна. В марте снаряд упал прямо у нее под окнами, но взрыв приняла на себя пристройка, квартира уцелела. Тогда Анна поразила меня чистыми, светлыми глазами, хотя все вокруг были на грани истерики. И еще в ней была уверенность в том, что раз остались живы, то все закончилось и дальше будет только лучше. Даже мне передавалась какая-то часть ее уверенности. Я заезжал к Анне много раз, привозил то, что было тогда не найти в городе ни за какие деньги, — масло, сметану, молоко и конечно, хлеб.
Двор оказался заставлен машинами, не сразу нашел местечко. Воронку засыпали, газоны привели в порядок и даже посадили цветы. Боялся, что Анна уехала, но соседи, традиционно сидящие у подъезда, обрадовали: «Здесь, здесь, давно вы не приезжали».
— Воду дали! — первое, что сказал мне Анна. — Не верили, ждали с таким замиранием сердца и вот! Праздник был. Десять дней назад дали свет, тут уже жизнь забила ключом. Видели вас, Дмитрий, у Соловьева. Да, российское телевидение теперь смотрим. Магазины открываются, аптеки. Автобусы пошли, но плоховатенько, мало машин, их же пожгли тогда украинские «защитники». Дали пенсию за четыре месяца. Приводим техникум в порядок, общественные работы.
— Как с учебой?
— Все, с первого сентября начинаем, уже двести ребят в списках. Надеюсь.
— На что еще надеетесь?
— Что войдем в состав России и все это попробуем забыть.
Я спросил, конечно, Анну, на что она потратит эти десять тысяч (которые я ей передал). Ответ был ожидаемый: «Куплю мяса и наконец-то сварю борщ!» «Чей борщ?» я спрашивать не стал, наш борщ.
Второй адрес — бабушка Анна, живущая в старинном доме над морем. В дом попал «град», крыша частично обрушилась. Анна Николаевна всю жизнь отработала на «Азовстали», оператор фильтровальной установки коксовой батареи. Опять меня назвали и «родным», и «милым», напоили водой. Деньги пришлись кстати, первую пенсию Анна Николаевна так и не получила, через две недели обещали. «Град» из дома пока не вытащили, осмотрел его остатки, успокоил бабушку — это была хвостовая часть с выгоревшим двигателем. Ничего опасного. Сидим в прохладной кухоньке, говорим о ремонте крыши, и вдруг Анна Николаевна, понизив голос, спрашивает:
— Дима, скажи, ЭТИ будут наступать? Говорят, будут со дня на день!
— Кто говорит?
— Люди тут ходят, шепчут: «Ничего не ремонтируйте, бегите, украинцы готовят наступление, все сровняют, всем тут все припомнят…»
Бабушка плачет. Говорю Анне Николаевне твердо:
— Мы навсегда пришли. Не отдадим Мариуполь, не для того брали.
— Все, успокоил, тебе я верю, никогда меня не обманывал.
ВЕРНАЯ ПРИМЕТА
Городской пляж Мариуполя работал, как и положено: солнце есть, море есть. День был будний, и на пляж группами приходили мужики из волонтерских бригад окунуться после пыльного рабочего дня на развалинах. Товарищ заметил, что единственное, чего не хватает в этой картине, — крика «Кукуруза
