Элеонора. Кровные узы - Злата Линник

Несколько мгновений, а может быть, часов или даже суток они кружили по темному двору, обмениваясь ударами, уходами и самыми невероятными пируэтами, которые тренер Котейкин всегда считал не более чем киношными трюками, не имеющими ничего общего с реальной действительностью. И вот, поди ж ты, его тело само вытворяет такое, на что он был неспособен даже двадцать лет назад на соревнованиях по каратэ.

«А техника у вас, мадам, между прочим, не безупречная; вот это движение могли бы сделать не так красиво, зато намного короче, и сэкономить при этом целых полсекунды. Что вы скажете на это? А вот на это? Вот тут в вашей защите небольшой зазор. Если с толком его использовать, то получиться может следующее...»

Но не успел он это подумать, как весь мир с грохотом обрушился на него.

…Он поднимался по узкой горной тропинке. Склон был удивительно крутым, почти вертикальным, но, сделав один шаг, он тут же видел, куда поставить ногу и обо что можно опереться, чтобы подниматься дальше. Даже вечно недовольная преподавательница альпинистского кружка, который он посещал в девятом классе, сейчас вряд ли нашла бы, к чему придраться. Он не знал, где находится, как сюда попал и с какой целью упрямо лезет все выше и выше. В мозгах застряло только одно — надо непременно дойти до конца тропинки, там его ждет что-то очень важное.

Посреди небольшой каменной площадки в позе лотоса сидел древний высохший старик. Он был неподвижен, как статуя, вырезанная из дерева, потемневшего от времени и дождей. Эдуард Котейкин протянул руку, чтобы определить, бьется ли у загадочного старика сердце. Но не успел он дотронуться, как тот открыл глаза. На него смотрели узкие щелочки удивительного черного цвета, в самой глубине которых, как пылинки в солнечном луче, танцевали крохотные блестящие искорки. Старик не произнес ни единого слова, на лице его не дрогнул ни один мускул, но пришедший понял, что он находится там, где его давно ждали.

Он сел чуть поодаль, но не в позе лотоса, а так, как привык за долгие годы тренировок, и позволил мыслям течь, как им заблагорассудится. Всюду, куда хватало взгляда, виднелись горы; взгляд не задерживался на каком-то отдельном камне, облаке или одной из росших прямо на камнях тоненьких зеленых былинок. Непонятно откуда пришла уверенность, что, находясь здесь, он может, даже не поворачивая головы и не открывая глаз, видеть не только все, что находится вокруг него, но и то, что творится в любой точке мира. Он решил попросить у хозяина этого места позволения остаться здесь навсегда, но, не успев произнести эти слова, понял, что сидящий рядом услышал его. Ответ он уловил без помощи слуха:

— Еще нет. Ты не выполнил свое предназначение.

— Какое еще предназначение, я же умер! Убит в честном поединке...

— Ты вернешься. Каждый должен пройти свою дорогу до конца. Теперь ты знаешь, что тебе делать.

Он открыл глаза. Не было ни удивительно гармоничного горного пейзажа, ни загадочного старика. Наверху расстилалось неприютное осеннее небо. Судя по сырости, пропитавшей его одежду, он лежал на пожухлой траве, уже тронутой ночными заморозками.

«Это же надо: самому себе заехать по голове во время тренировки! Хорошо, что нет свидетелей моего позора», — мелькнула мысль и тут же исчезла, став совсем не важной.

Он вернулся в дом и, растянувшись на старом диване, спокойно проспал до самого утра. Назавтра он поспешно собрался и десятичасовой электричкой вернулся в город. Он и в самом деле знал, как ему нужно поступить.

* * *

Эдуард Котейкин стоял перед железными воротами, выполненными в форме каких-то колючих растений, которые переплелись между собой, как сорняки на грядке. Красивым это не назовешь, но за то какая тонкая работа! Интересно, получилось бы у Кости сделать нечто подобное? Такому талантливому мастеру, приложи он минимальные усилия, нашлось бы место, где можно одновременно заниматься любимым делом и зарабатывать просто сказочные деньги, не говоря уже об известности. Так ведь нет, не хочет покидать насиженное место...

Котейкину никогда не случалось бывать на этой улице, хотя находилась она всего в пяти минутах ходьбы от его бывшего дома. Рациональная составляющая его рассудка упорно отказывалась понимать, чего это он приперся сюда и какого фига торчит перед чужим домом, но что-то, не поддающееся логике, вселяло уверенность, что все идет согласно утвержденному плану.

Неожиданно открылась узенькая калитка слева от ворот. Без малейших колебаний он вошел туда и направился к дому по изогнутой садовой дорожке, посыпанной красным песком.

Застекленная дверь, украшенная теми же металлическими сорняками, что и на воротах, была чуть приоткрыта. Он поднялся по ступенькам и пошел дальше, ни капли не сомневаясь, что в его действиях есть какой-то, неведомый ему самому смысл.

Должно быть, здесь живут какие-то богачи, — продолжала свой монолог рациональная составляющая, — из тех, что в недалеком прошлом сколотили состояния и теперь живут в свое удовольствие на неправедно нажитые деньги. Хотя нет, у тех прямо с порога бросилась бы в глаза показная роскошь и полное отсутствие вкуса, а здесь... Здесь сразу видно, что у живущих в этом доме деньги — не цель, а всего лишь средство для достойного существования. Как чистый воздух, которым дышат, не придавая этому большого значения. На какое-то мгновение уверенность, что все идет как надо, оставила Котейкина, и он в нерешительности остановился посреди едва освещенного холла. Что он делает здесь, в чужом доме? Еще, чего доброго, примут за вора, и что он скажет в свое оправдание: у меня было ощущение, что я кому-то здесь очень нужен? После такого светит только прямая дорога в заведение с решетками на окнах и стенами, обитыми мягким материалом.

Вдруг ноги сами, без команды хозяина, пришли в движение и повели его через холл, прямо к парадной лестнице. Поднявшись на площадку, откуда расходились в разные стороны лестницы поменьше, он сделал несколько шагов и остановился как вкопанный. Книга была перед ним, так близко, что, казалось, стоит протянуть руку и он сможет коснуться ее потертой кожаной обложки, провести пальцем по прохладным железкам на уголках...

Но вместо этого рука наткнулась на гладкое и холодное стекло. Эдуард Котейкин считал себя спокойным человеком, которого не так-то просто вывести из равновесия, но сейчас он готов был совершить самый эксцентричный поступок. Кто посмел разлучить его с книгой?! Пусть покажутся, он им объяснит, как брать чужое да еще нагло выставлять бесценное сокровище напоказ, как засушенную бабочку в зоологическом музее.