Великая война. Верховные главнокомандующие - Юрий Никифорович Данилов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с генералом Саввичем, остававшиеся во все время этой сцены стоя, подтвердили в общем мнение, намеченное председателем Государственной думы и поддержанное старшими начальниками действующей армии. Наступило гробовое молчание.
Государь, видимо, волновался. Несколько раз он бессознательно взглядывал в плотно завешанное окно вагона. Затем встав и быстро повернувшись в нашу сторону, перекрестился широким крестом и произнес: «Я решился… Я решил отказаться от Престола в пользу своего сына Алексея!.. Благодарю вас всех за доблестную и верную службу. Надеюсь, что она будет продолжаться и при моем сыне…»
Точно камень, давивший нас, свалился с плеч. Минута была глубоко торжественная. Поведение отрекшегося Императора было достойно всякого преклонения.
– Нет той жертвы, которой я не принес бы во имя действительного блага и для спасения России, – такими словами начиналась его телеграмма об отречении, написанная Государем тут же на имя председателя Государственной думы.
Столь же выразительными словами, полными высокого чувства к Родине, он сообщил о своем решении начальнику штаба генералу Алексееву.
Этой трогательной сценой, однако, не закончились события данного исторического дня. Манифесту, соответствующему принятому решению Государя, не суждено было быть распубликованным, с одной стороны – вследствие дополнительно состоявшегося перерешения Императора Николая II, продиктованного, по-видимому, неизлечимым характером болезни сына, об отказе его от Престола не в пользу Цесаревича Алексея, а в пользу своего брата Великого князя Михаила Александровича, а с другой стороны – вследствие телеграммы из Петрограда о прибытии вечером того же дня в Ставку двух членов Государственной думы (А. И. Гучкова[204] и В. В. Шульгина[205]). Необходимо было первоначально выяснить, чем, собственно, был вызван их приезд.
В 10 часов вечера названные депутаты прибыли в Псков. На станции они были встречены дежурным флигель-адъютантом и, минуя главнокомандующего, который, вместе со мною, поджидал их, сидя у себя в вагоне, были непосредственно приглашены к Царю. Через некоторое время из Царского поезда Государь прислал и за нами. Мы подошли к концу разговора Государя с членами думы. Кончал говорить Гучков. Император Николай II в ответ на его речь, содержание которой, по-видимому, клонилось к убеждению Царя в неизбежности отречения, коротко отвечал, что им уже принято соответствующее решение.
– Вначале я полагал, – сказал Царь, – передать Престол моему сыну, по затем, обдумав положение, переменил свое решение и ныне отрекаюсь за себя и за сына, в пользу моего брата – Михаила…
Слова эти были для генерала Рузского и меня полною неожиданностью, и я ожидал возражения на них со стороны присланных делегатов. Но они молчали. Государь встал и прошел в свой вагон, чтобы принести текст измененного манифеста. На мое сомнение, высказанное депутатам в правильности намечавшегося изменения порядка престолонаследия с точки зрения закона, я получил их успокоительные заверения. Считая свою роль этим замечанием законченной, я отошел в сторону…
Вошел вновь Император с текстом манифеста. Исполнив просьбу депутатов об изменении некоторых слов и набросав дополнительно текст двух указов Правительствующему сенату – о бытии Верховным главнокомандующим Великому князю Николаю Николаевичу и другой указ – о назначении председателем Совета министров князя Г. Е. Львова, Государь приказал изготовить эти документы для подписи. Побеседовав еще несколько минут, отрекшейся Император распростился со всеми и удалился к себе в вагон…
Я больше не видел отрекшегося Императора…
Вопрос о передаче Верховного главнокомандования Великому князю Николаю Николаевичу, насколько помнится, был подсказан Н. В. Рузским, но он казался, по-видимому, всем бесспорным: назначение же князя Г. Е. Львова было сделано в соответствии с мнением присутствовавших при этом депутатов.
9. Последние дни пребывания отрекшегося Императора в Ставке
В ночь на 16 марта отрекшийся от Престола Император Николай отбыл из Двинска через Витебск в Ставку. Обыкновенно во время императорских путешествий один за другим следовали два поезда: литера А и литера Б, по внешнему своему виду не отличавшиеся друг от друга. В первом поезде помещался Государь со всей своей ближайшей свитой; во втором – ехала охрана и низшие служащие. Поезда в пути менялись: впереди шел то поезд литера А., то литера Б. Делалось это для большей безопасности от всякого рода покушений на царский поезд.
В данном случае впереди шел поезд литера A., увозивший в Могилев отрекшегося Царя. Переезд был выполнен беспрепятственно, без всяких задержек. На станциях почти не было публики, и никаких выражений чувств ни положительных, ни отрицательных к бывшему Царю проявлено не было. Государь во время переезда держал себя сдержанно, но наружно спокойно. Он оставался в форме своих кавказских пластунов и при остановках поезда, изредка выходил из вагона подышать свежим воздухом.
Днем им была отправлена с пути Великому князю Михаилу Александровичу телеграмма, в которой он выражал свои пожелания счастливого ему царствования и объяснял мотивы, по которым считал необходимым Престол передать ему, а не законному Наследнику. Таким образом, в царском поезде тогда еще было неизвестно то решение, которое на самом деле было принято братом Государя.
Поезд с отрекшимся Императором подошел к Могилеву уже совсем вечером 16 марта. На дебаркадере для встречи Царя находился его бывший начальник штаба генерал Алекссев и выстроились в ряд офицеры Ставки. Отрекшийся Император вышел из вагона в сопровождении своего министра двора графа Фредерикса. Обняв генерала Алексеева, он, в сопровождении названных лиц, подошел к выстроившимся офицерам и, обходя их, каждому жал руку. У многих на глазах выступали слезы. Вслед затем Император Николай сел вместе с министром двора в автомобиль и проехал прямо в губернаторский дом – свою обычную резиденцию. В тихом и провинциальном Могилеве, население которого не было предуведомлено о приезде Царя, на улицах было пустынно. Мерцали только редкие уличные фонари. Все в пределах губернаторского дома – было так же наружно по-старому.
На следующий день утром, в обычное время, в помещении генерал-квартирмейстерской части состоялся оперативный доклад, затем завтрак и в 3 часа дня стал ожидаться приезд из Киева Императрицы-Матери Марии Федоровны.[206] В этот день город Могилев уже успел измениться. На городской думе висели красные саженные флаги, a впереди проходивших по улицам частей войск нестройно гремели звуки «Марсельезы».
В течение самого короткого времени, не стесняясь присутствием бывшего Монарха, произошел сдвиг «от Двуглавого орла к красному знамени».[207]
Все встречавшие старую Царицу были поражены той выдержкой, которую проявили при встрече как Императрица-Мать, так и бывший Государь.
Императрица Мария Федоровна, по прибытии поезда, со спокойным видом вышла из вагона, крепко обняла своего сына, обошла всех прибывших ее встречать, и для каждого у нее,
