Неправильное воспитание Кэмерон Пост - Эмили М. Дэнфорт

Я выключила свет и попыталась заснуть, даже не забираясь под одеяло, прямо во влажной рубашке, не высушив волосы, под жужжание вентилятора, с телефоном под боком, но было еще рано, да я и не устала. Я поставила одну из кассет Линдси. Я не знала ни одного исполнителя на ней, но вслушиваться в новые песни, спетые новыми голосами, показалось мне слишком утомительно, поэтому я взяла другую – альбом Тома Петти. Мне стало себя очень жаль, потом я разозлилась, и наконец жалость возобладала. А Коули так и не позвонила.

* * *

На следующий день мы с Моной Харрис дежурили в раздевалке в одну смену. Несколько последних часов спасатель из меня был никудышный: я только делала вид, что смотрю на воду, на самом же деле почти ничего не замечала. Мои мысли были заняты картинами воссоединения Коули и Бретта. Я рисовала их первую ночь после разлуки во всех подробностях, прокручивая в голове один сценарий за другим, лишь бы растравить свою рану. Вариантов я придумала много, ревность так и пожирала меня.

– Намажешь мне спину? – спросила Мона, когда я вошла в раздевалку. Я сняла солнцезащитные очки, чтобы дать глазам привыкнуть к темноте.

Она приспустила лямки купальника. В руках у нее я заметила флакон крема от солнца «Коппертон SPF 30».

Я молча кивнула. Она протянула его мне.

– Уже конец лета, но только посмотри на меня, я все еще запросто сгораю на солнце, – сказала она, пока я выжимала густую белую жидкость себе на ладонь. – Если я хоть разок выйду на улицу без него, буду вся красная, словно вареный рак.

Я втирала крем в ее теплую розовато-белую веснушчатую спину, которая определенно была не такой загорелой, как у остальных спасателей.

Когда я закончила, Мона натянула купальник, я же поставила пузырек на полку – наше общественное кладбище всего, что люди придумали, спасаясь от солнца. Чего там только не было: полупустые баночки, флакончики, пузырьки, тюбики с кремами, лосьоном, маслом всех существующих в природе марок.

Мы молча сидели за стойкой администратора, за спиной у нас скрипела наша дрянная магнитола. Мона листала сморщившийся от влаги журнал «Пипл», который валялся здесь с июня, а я, вооружившись металлической мухобойкой с довольно острыми краями рукоятки, портила столешницу, вырезая на ней череп и скрещенные кости, работу над которыми начал кто-то еще до меня. Потом из мужской раздевалки вылетела парочка выдрят и начала жаловаться на каких-то ребят, которые забросили их одежду и полотенца на крышу раздевалки, что случалось не меньше десятка раз за лето. Раздевалки находились прямо под открытым небом и представляли собой кабинки, отделенные одна от другой цементными перегородками, так что дети залезали на деревянные скамейки и зашвыривали вещи друг друга на крышу, просто потому что были мелкими вредителями.

– Ты пойдешь или я? – спросила Мона, но я уже встала с металлического складного стула и потащилась за приставной лестницей, чтобы вернуть владельцам футболки, кроссовки и вытянутые грязные носки, в которых были припрятаны несколько долларов.

Мальчики ждали внизу, пока я сбрасывала им вещи и говорила, чтобы в следующий раз они клали свое барахло в корзины, но потом, когда майки, трусы и футболки вернулись к своим хозяевам, мне захотелось затаиться там, наверху. Всего-то квадратный участок, залитый смолой, но он напоминал мне Святой Розарий, только был куда меньше и куда ближе к земле. Эрик-студентик помахал мне с левой вышки. Очевидно, он тоже не слишком внимательно следил за бассейном. Я помахала в ответ. Яркий блеск солнца на секунду ослепил меня, все стало белым и словно бы скрылось в жаркой пелене, потом мое зрение потихонечку восстановилось, и пляж, улица и заправка «Коноко» через дорогу превратились из призрачных контуров в нечто более узнаваемое, а потом обрели не только форму, но и привычные цвета. Тогда я спустилась.

Когда я пыталась убрать лестницу обратно в раздевалку, я задела дверной наличник и прищемила себе большой палец. Боль была адская, и я несколько раз выругалась, прежде чем мне удалось убрать палец. Мона наблюдала за мной, тихонько посмеиваясь.

– У тебя что-то не ладится? – спросила она, когда я села.

– Отстань, – огрызнулась я.

– Я расцениваю это как «да», – сказала Мона, а затем сильно ущипнула меня двумя пальцами чуть выше запястья.

– Блин! – вскрикнула я. – Больно же! – Так оно и было.

– Вовсе нет, – улыбнулась она.

– Еще как больно, – стояла я на своем, но почему-то вдруг тоже улыбнулась. – Это злоупотребление служебным положением, я не обязана терпеть такое обращение.

– Напиши докладную, – предложила Мона. – Я найду подходящий бланк.

– Много чести. – Я попыталась отомстить ей, но мне едва удалось ухватить ее кожу возле локтя, потому что она без остановки махала руками.

Все закончилось так же внезапно, как началось. Так иногда бывает. Всего минута, и настроение уже поменялось, но если вы оба это понимаете, тогда все в порядке. Я вернулась к работе над черепом, а Мона – к журналу.

Но несколько минут спустя она заговорила:

– Красотка, скажи? – Она положила журнал так, чтобы я смогла рассмотреть двухстраничный разворот с фотографиями Мишель Пфайффер: на одной актриса выгуливала свою собаку на пляже, на другой – нарезала разноцветные овощи для какой-то гигантской порции салата в роскошной кухне с большими окнами.

– Да, она хорошенькая, – сказала я.

– Больше всего она мне нравится в «Бриолин-2», она там просто бомба, – сказала Мона, отодвигая журнал.

– Отвратный фильм.

– Я и не говорила, что он хороший. Я сказала, что она там – нереальная.

– Вряд ли я могла это заметить в таком дерьмовом фильме.

Мона медленно улыбнулась мне:

– Значит, ты просто ее не заметила? Пропустила каждую сцену, словно ее там не было?

– Да. Именно так.

– Ух ты. – Мона забрала свой свисток со стола и надела его обратно на шею. – У тебя редкий дар.

Я помолчала.

– В «Лице со шрамом» она куда привлекательнее, – выпалила наконец я.

– Хм-м-м, – промычала она. – Мне, пожалуй, надо подумать над твоими словами.

Я посмотрела на часы. Еще несколько минут, и мы сменимся. Я встала, взяла «Геторейд» из большого холодильника для напитков, который Хейзел каждое утро набивала льдом.

– Можно? – спросила Мона, стоя у меня за спиной и ни секунды не сомневаясь в моем ответе.

Я протянула ей бутылку. Она долго пила, прежде чем вернуть ее мне.

– Ты еще немножко стесняешься, да? – Это был скорее не вопрос, а утверждение. – Как маленькая