Эльванор (СИ) - "A. Achell"

Никс непонимающе глядела на мать, а та, нащупав слабое звено, продолжила:

— Всем, что у тебя есть, ты обязана мне! Работа, крыша над головой, одежда… Теперь ты взрослая и самостоятельная, а все почему? Потому что я тебя такой вырастила! Ты должна быть мне благодарна, Никс. Скажи, что стало с твоими знакомыми из детства? Где они сейчас? Экка работает в товарной лавке, едва сводя концы с концами, а Тер и вовсе пропал невесть где! Ты же имеешь стабильный заработок, твердо стоишь на ногах, и теперь готова променять все это — на что? На какую-то спорную должность за тысячи лессов отсюда? Да еще и оставив меня, свою мать, позади?

Никс глядела на женщину перед собой так, словно видела ее впервые. Хоть миновали годы, Тарин выглядела такой же бодрой, как прежде: она оставалась худой и поджарой, а этот безумный, вечно сердитый огонь внутри пылал не менее ярко, чем десять лет назад. Никс смотрела на мать, и впервые у нее проскользнула мысль о том, что Тарин далеко не такая немощная, какой пытается себя выставить. Она вполне способна самостоятельно покупать продукты, а не вынуждать к этому дочь, едва живую после долгого рабочего дня.

И вот она, ее мать, сидит перед ней и пытается давить на жалость, требуя остаться в Глипете на неинтересной, наскучившей работе. Девушка молчала, сама не понимая, что за странные чувства в ней пробуждаются. Казалось, с головы медленно спадает некая вуаль, тая на глазах лоскуток за лоскутком…

Тарин встрепенулась, почуяв что-то неладное. Она еще сильней нахмурилась, отведя взгляд, вслед за чем ворчливо произнесла:

— Ладно уж, раз так хочешь, то сбегай в свой обожаемый Эльванор… Только не забывай, благодаря кому ты добилась всего этого!

Слова подействовали как нельзя лучше, отвлекши внимание девушки. Услышав о том, что Тарин впервые признала за ней право уехать в Эльванор, она так обрадовалась, что вмиг позабыла обо всем остальном.

Теперешняя Никс, что стояла в сторонке и тихо за всем наблюдала, беззвучно вздохнула. На этот раз она сумела отчетливо разглядеть события таковыми, какими они были. Тарин постарела, а вместе с ней ослабли и те путы, которыми она удерживала дочь на протяжении долгих лет. А что ей еще оставалось? Поднять руку на Никс она более не смела, потому как дочь стала старше и сильнее, а запугивание не работало так же исправно, как раньше. Ласка могла подействовать, только вот с годами Тарин все больше и все быстрее теряла даже отдаленную способность проявлять любовь, пускай даже наигранную. Оставалось одно: чувство вины. Благодарность, как она говорила. Да, теперь Никс поняла, насколько часто слышала это слово за последние годы.

Теперь все стало предельно ясно.

Девушка подошла к тени матери, сотканной из рыжего песка, и произнесла, глядя ей в лицо:

— Я не держу на тебя зла, но и благодарности испытывать не стану. Не знаю, что сделало тебя такой, какой ты была всю мою жизнь, однако искренне надеюсь, что однажды ты сумеешь найти покой… где бы он тебя не ждал.

Песок загудел и взвился песчаными змеями, что принялись переплетаться между собой, создавая толстые корабельные цепи. Фигуры перед глазами распались, вихрь поглотил их, смешивая между собой мириады песчинок всевозможных оттенков. Разразилась песчаная буря, и Никс стояла в ее сердце. Все, что она сумела разглядеть — неистовые волны, за которыми мелькали длинные цепи, тянущиеся сквозь пустыню.

Повинуясь инстинкту, она попыталась заслонить глаза, хоть действие это не имело смысла: ветер ревел, песок стремительно проносился, но вреда не наносил. Поняв, что опасность ей не грозит, Никс смелее осмотрелась, пока не заметила, что в некотором отдалении тени начали собираться в новый образ. Поначалу определить его было сложно, но довольно скоро девушка смогла узнать черные прорези на бездушной деревянной маске.

Огромная песчаная сова взирала на нее сверху вниз, вздымаясь над безудержной бурей. Пустые глазницы глядели на Никс, а бесстрастный женский голос изрек:

— Ты слишком труслива для того, чтобы постоять за себя — куда тебе до кражи? Девушка судорожно выдохнула, не зная, как реагировать на услышанное. Сова взмахнула крыльями, и за пернатыми плечами вздрогнули толстые цепи, опоясывающие пустыню. — На одну правду приходятся две неправды, — продолжил голос. — Скажешь, в чем именно я оказалась права?

Никс продолжала молчать, исступленно наблюдая за птицей.

— Молчишь? — Она готова была поклясться, что слышит нотки смеха. — Ведь прекрасно знаешь, что из этого было правдой. Как считаешь, смогла бы ты однажды что-либо украсть? Пустыня молчала, а вместе с ней молчала и Никс.

Сквозь песчаную бурю прорвался чей-то оклик. Слова оказались слишком неразборчивы, а все внимание осталось прикованным к деревянной маске, парившей вдалеке.

«Что было ложью, что было ложью, что было ложью, что было…» — проносились скороговоркой слова в голове. Их ей нашептывал настойчивый, холодный женский голос, принадлежащий птице.

— Никс!

Она зажмурилась, пытаясь вспомнить фразу целиком. Как тогда было сказано? Ты слишком труслива, чтобы…

— Никс!!!

Девушка не реагировала, сосредоточенно припоминая. Ветер вокруг ревел, буря разрасталась, так что ничего не было видно — лишь две черные прорези продолжали зиять перед ней посреди неудержимого смерча.

Дыхание перехватило. Тело обдало жаром, а буря еще сильней взвыла перед тем, как утихнуть навек. Мысли Никс прояснились, а вместе с ними и мир вокруг. Песок медленно оседал, являя умиротворенную пустыню, простирающуюся в бесконечность. Птица в маске исчезла вместе со смерчем, а песчаные цепи принялись таять, рассыпаясь на глазах. Девушка перевела дух: как и мир вокруг, теперь она могла свободно выдохнуть. Больше ее ничто не сдерживало.

Вдруг царящий покой прорезал ужасающий, нечеловеческий крик, походящий одновременно на скрежет металла и вопль огромного монстра.

Пустыня стала исчезать.

— Никс!!!

Девушка раскрыла глаза, спохватившись, будто пробудилась после затянувшегося сна. Первым, что она ощутила, стал холодный песок под руками. Следом перед глазами возникло испуганное лицо Малшора. Увидев, что она очнулась, он настойчиво схватил ее за руку, едва ли не волчком потащив за собой.

— Скорей, бежим!!! — пропыхтел он, упрямо увлекая за собой. — Что… что произошло?..

Страшный крик за спиной довольно емко ответил на вопрос. Умолкнув, девушка ускорила шаг, побежав вслед за Машором, который не спешил выпускать ее руку. Не оборачиваясь, они неуклюже бежали вдоль посеревших от вечерних сумерек песков, то и дело спотыкаясь. Очень скоро к леденящему душу визгу прибавился тяжелый топот — лучшей мотивации к бегу нельзя было и придумать. Лишь раз Никс осмелилась мимолетно обернуться через плечо. Ей удалось разглядеть вытянутый, невероятно высокий силуэт, опирающийся на четыре клешни — этого оказалось достаточно, чтоб усердней пробираться сквозь зыбкие пески.

Они сумели перебраться за высокий гребень одной из дюн, после чего скатились вниз и побежали вдоль. Малшор был немного впереди и старался придерживаться такого пути, чтоб оказаться в низине. Несложно догадаться, что таким образом он намеревался поскорей скрыться от жуткой твари и затаиться. Когда дыхание обоих окончательно сбилось, они остановились у одного из оврагов. Малшор тут же упал на колени, тяжело отдуваясь. Никс опустилась рядом с ним, мгновенно набросившись с расспросами. Голос ее неумолимо дрожал:

— Что это было, во имя Бездны?! — Драамон, — выдохнул юноша, с трудом восстанавливая дыхание. — Не думал, что одну из этих тварей можно повстречать так близко от города… — Драамон? — повторила Никс, смутно припоминая. — Проклятье! Кажется, стражник говорил мне о них…

Малшор ошарашенно на нее уставился.

— И ты не сказал мне? — Забыла? — виновато отозвалась девушка.

Он сокрушенно вздохнул, утерев взмокший лоб грязной ладонью, отчего тут же испачкал лицо песком. Впрочем, в его следующих словах не было упрека: