Эльванор (СИ) - "A. Achell"

Время шло, ничего не происходило. Казалось, этим ожиданием мир вынуждал к тому, чтобы Никс признала существование испуганной тени под боком, обратив на нее внимание.

«Что ж, сама напросилась» — сокрушенно подумала она, поворачиваясь к девочке. Та продолжала сидеть, ни на что не реагируя. Некоторое время Никс ее молча рассматривала, испытывая сострадание. Ей было жалко это крохотное, беззащитное существо. Она протянула руку, желая погладить девочку по голове, но ладонь пролетела мимо. Воспоминания остались для нее неосязаемы.

Однако кое-что изменилось. Стоило проявить этот жест сочувствия, как дверь в комнату распахнулась, впустив высокую тень из рыжего песка. Никс поморщилась, узнав резкую поступь Тарин и невыносимый запах приторных духов. Она так давно ее не видела, что столь явственное напоминание о том, как мать движется и как выглядит, вызвало неприятный холодок внутри. Рыжая тень вела себя настолько правдоподобно, что Никс понадобилось некоторое время на то, чтоб успокоить себя, мысленно повторяя, что это всего лишь воспоминание, и на самом деле Тарин здесь нет, а ей ничто не грозит.

Тем временем женщина подошла к кровати, за которой прятались обе ее дочери. Игнорируя старшую Никс, она опустилась на колени возле младшей. Длинные юбки разметались по полу, походя на крылья беспокойных птиц. Маленькая Никс подняла испуганный взгляд, борясь с желанием отстраниться. Следующие слова матери повергли девочку в ступор:

— Чего ты прячешься здесь? Пойдем скорей, прогуляемся в парке: погода сегодня теплая, солнечная. Может, по пути заглянем в твою любимую лавку со сладостями. Выпьем по тáлону, съедим пряной выпечки... Ну, что скажешь?

Дочь растеряно глядела на мать, не понимая, отчего та улыбается. Не она ли взмахами ранее ударила ее по лицу, да так, что в ушах звон стоит? Девочка до сих пор не могла осознать, за что было наказание, ведь она всего лишь спросила об отце. У многих он есть: у ее подруги Экки и у друга Тера. Отчего же мама разозлилась, когда она спросила о том, где находится ее собственный?..

Маленькая Никс непонимающе всматривалась в серые глаза Тарин, что обычно были строги и суровы, но сейчас искрились добротой. Ее улыбка казалась такой теплой, такой любящей. Мать раскрыла руки, приглашая дочку в объятия. Больше всего на свете девочка хотела броситься в них, спрятаться от мира и утонуть в материнской любви, но… слезы все еще жгли лицо, а левая щека пульсировала болью. Что, если мать опять ее ударит? Почему она сейчас так добра? Разве она не должна злиться, если Никс сделала что-то плохое? Противоречия раздирали девочку, сердце и разум упорно боролись между собой, и она не знала, чью сторону принять.

— Ну же, иди ко мне, — проворковала Тарин, силой притянув дочь. Та не сопротивлялась.

Никс чувствовала, как сердце бешено бьется в груди, а голова болит от удара и непонимания того, что с ней происходит. Сладкие духи, которыми была пропитана блуза Тарин, обволокли ее, навсегда загнездившись в воспоминаниях. Девочка жалобно всхлипнула, после чего уткнулась лицом в материнское плечо, отдаваясь ее любви и поддержке.

— Вот так… — успокаивающе произнесла Тарин, одобрительно поглаживая дочь по спине.

Повзрослевшая Никс следила за происходящим, скривившись от отвращения. Она разделяла чувства младшей девочки, прожив все события вновь, однако теперь могла со стороны взглянуть на произошедшее. То, что Никс увидела, совсем ей не понравилось.

На этот раз в улыбке Тарин видна была не только добросердечность любящей матери, но и довольство того, кто добился своего, перехитрив наивного ребенка. Теперь она сумела уловить в ее голосе выверенность, словно мать говорила не от чистого сердца, а исключительно с желанием достичь поставленной цели: в данном случае, склонить дочь на свою сторону и заставить ее забыть о произошедшем.

Таким образом Никс открыла для себя первую истину: в отношении дочери Тарин была притворщицей, ничуть этого не скрывая.

«Так не должно быть!» — возмущенно думала девушка. — «Мать — весь мир для ребенка, она не должна так безнаказанно пользоваться его доверием!»

К сожалению, возмущение было бессмысленным. Увиденное оставалось далеким воспоминанием, изменить на которое она была не в силах. Единственное, что Никс могла сделать — принять произошедшее и просто… отпустить.

Девушка в последний раз взглянула на вздрагивающую от плача девочку, заключенную в объятия матери. Маленькая Никс еще не знала, что это был первый, но далеко не последний случай, когда она будет метаться между любовью и наказаниями Тарин. Никс сочувственно вздохнула, сокрушенно покачав головой, после чего мысленно обратилась к младшей версии себя: «Нет, малышка, ты не трусиха… Ты просто слишком мала, чтобы дать отпор и увидеть, как она играет на твоих чувствах».

Едва последние слова пронеслись в голове, как мир вздрогнул, а фигуры распались.

Ложь

Песок отдавал темно-коричневым. Тени стали размытыми, каждая песчинка беспокойно дрожала. Изредка пространство пронзали яркие вспышки, словно множество солнц пытались пробиться сквозь безопасный покров песчаного мира.

Новый проблеск заставил Никс болезненно поморщиться. Яркий свет бил по глазам, то появляясь, то вновь исчезая за колыхающимся морем пустыни. Медленно, одна за другой, кругом стали выстраиваться фигуры, демонстрируя ей помещение, заставленное множеством непонятных приборов со сглаженными краями. Поодаль задребезжал небольшой силуэт, сидящий на стуле. Он жалобно ссутулился, безжизненно глядя перед собой. Длинные взлохмаченные волосы, мешковатая мужская куртка…

Обняв себя за плечи, Никс обошла свою подростковую копию, смутно припоминая место, в котором оказалась. За спиной раздался громкий удар, с которым отворили дверь, заставив подскочить от неожиданности. В помещение просочился сладкий парфюм.

Подросток-Никс осталась сидеть на месте, не замечая ничего вокруг. Из-за ее отчужденного состояния старшей пришлось наблюдать за происходящим с приглушенным восприятием, будто мир был огражден от нее толстым стеклянным куполом. Впрочем, теперешняя Никс сумела не только расслышать все, что слышала девочка-подросток, но и проанализировать.

У двери стояло два силуэта. В одном из них безошибочно узнавалась тень Тарин: ее резкие жестикуляции и манера порывисто говорить не оставляли места для сомнений. Напротив стояла фигура в красных одеяниях лекаря. Он как раз что-то объяснял умышленно тихим голосом, намекая, что собеседнице следует взять с него пример. Как-никак, больница — не место для шумных разговоров.

— Нужно будет провести еще несколько обследований, чтоб исключить возможные осложнения. Мы уже дали вашей дочери обезболивающие, так что боль должна вскоре утихнуть. Если диагноз подтвердится и у нее всего лишь пара трещин, то вскоре вас можно будет отпустить домой. В крайнем же случае необходима госпитализация… — Уверена, это трещина, не более, — спешно проговорила Тарин, косясь на сидящую неподалеку дочку. — Я вынужден спросить, миледи, как именно девочка получила травму. Помимо основного увечья, на ее теле обнаружились многочисленные ссадины и ушибы. Откуда они взялись? — Хотела бы я знать! — раздраженно отозвалась Тарин, смерив лекаря таким взглядом, словно это он должен был объяснить, почему ее дочь оказалась в подобном состоянии. — Никс сбежала этой ночью из дому, и когда я ее отыскала, она уже была… такой. Мне не удалось вытянуть от нее и слова по пути сюда. — Значит, на вашу дочь напали? — удивленно поднял брови лекарь. — Просто так, на улице? — Она сбежала из дому посреди ночи! Чему тут дивиться? Хорошо, что жива осталась — нынче на улицах Глипета неспокойно. — Вы не думали обратиться в дом правопорядка? Если на вашего ребенка напали, вы обязаны… — Разумеется, — перебила Тарин. — Все сделаем, но уже после того, как Никс придет в себя. Бедняжка и без того натерпелась. — Непременно, — кивнул лекарь, после чего повернулся к девочке, что по-прежнему сидела, не реагируя на происходящее. Внимательно сощурившись, он повернулся к Тарин со словами: — Прошу прощения, миледи, но я обязан спросить обо всем вашу дочь.