Выбирая свою историю. «Развилки» на пути России: от рюриковичей до олигархов - Ирина Карацуба

В 1824 г. он уехал за границу «для поправления здоровья» и в восстании не участвовал, но за активную деятельность в тайных обществах был приговорен к смертной казни (замененной впоследствии вечной каторгой) и в Россию не вернулся, став, очевидно, первым русским политэмигрантом.

В 1847 г. Тургенев издал свой знаменитый трехтомный труд «Россия и русские», в первом томе которого поместил свои воспоминания, во втором — общий очерк политической и социальной жизни России, в третьем — проект грядущих преобразований. Здесь он остался верен себе: сначала отмена крепостного права, реформа судопроизводства с введением суда присяжных, выборность администрации и реформа местного самоуправления, свобода печати. Только затем Тургенев предполагал установление конституционного строя, основанного на основном законе (как и Пестель, он назвал его «Русской правдой») и разделении властей. При категорическом отрицании им любых насильственных методов вся надежда оставалась на мудрость верховной власти. Действительная история реформ Александра II показала цену такой надежде.

После восстановления в 1856 г. в гражданских правах он приезжал в Россию, горячо участвовал в обсуждении крестьянской реформы. Когда в феврале 1861 г. в церкви русского посольства в Париже читался манифест об отмене крепостного права и священник вынес крест, все присутствовавшие посторонились, уступая дорогу Николаю Тургеневу и признавая тем самым его вклад в великое дело.

Тургенев был автором «либеральной» концепции истории тайных обществ в России. Согласно этой концепции, не только сам ее автор, но и большинство других участников этих организаций никогда не желали насильственного переворота, цареубийства и республики. А если какое-то тайное общество и желало всего этого, то сам он, Тургенев, никогда в такой организации не состоял. Правда, далеко не все декабристы были впоследствии согласны с этой концепцией. Так, Сергей Волконский, создавая на старости лет свои мемуары, заметил по поводу книги Тургенева «Россия и русские»: «Случай, за который радуюсь за Тургенева, выпихнул его лично из Верховного уголовного суда, но не было ли ему еще более в обязанности не порочить печатно своих собратьев?». Интересно, что в последнее время в отечественной историографии взгляды Тургенева возрождаются. Так, В. М. Бокова в своей книге по истории тайных обществ сомневается в «революционной природе» движения по причине «слабого присутствия намерения захватить власть и править самим». Разумеется, с таким подходом трудно согласиться. В очень неоднородном, «густонаселенном» и противоречивом декабристском движении всегда существовали и боролись революционная и либерально-реформистская линии (а порой и переходили из одной в другую, как у Никиты Муравьева), но первая несомненно преобладала. Это обстоятельство хорошо показывают слова Пестеля на следствии: «Тайное наше общество было революционное с самого начала своего существования, и во все свое продолжение не преставало никогда быть таковым.

Перемены, в нем происходившие, касались собственного его устройства и положительного изъяснения его цели, которая всегда пребывала революционная, и потому не было члена в Союзе, на которого бы Союз не надеялся именно для произведения революции, содействия ее успехам или участия в ней». Думается, что категоричному утверждению ключевой фигуры десятилетнего тайного заговора можно верить.

Разногласия Северного и Южного обществ помешали их объединению. Петербургские совещания весны 1824 г. закончились, вместо объединения, скорее, отчуждением двух тайных обществ и их лидеров. Пестель переживал случившееся как тяжелое поражение: «Я начинал сильно опасаться междуусобий и внутренних раздоров и сей предмет сильно меня к цели нашей охладевал». Как он признался на следствии, «Русская правда» «не писалась уже так ловко как прежде». Своим соратникам и друзьям в 1824 и 1825 гг. он не раз говорил о желании покинуть общество, уехать за границу — потому что только так он сможет доказать своим единомышленникам, что он не честолюбец, который «намерен половить рыбку в мутной воде».

Сергей Волконский сетовал впоследствии, что отговорил Пестеля от этой идеи. «Он был бы жив, и был бы в глазах Европы иным историком нашего дела, как так недобросовестно, и скажу даже лживо выказал печатно Николай Тургенев, который уверяет, что не был членом общества», — писал он в мемуарах.

По воспоминаниям же Николая Лорера, в ноябре 1825 г. Пестель заговорил с ним о необходимости «принесть государю свою повинную голову с тем намерением, чтоб он внял настоятельной необходимости разрушить общество, предупредив его развитие дарованием России тех уложений и прав, каких мы добиваемся». Но ни один из своих планов Пестель воплотить в жизнь так и не успел. Как известно, он был арестован 13 декабря 1825 г. по доносу своего подчиненного, капитана Майбороды, принятого им же в тайное общество.

В 1825 г. перемены происходят и в обществе Северном. Отошел от дел Никита Муравьев: он женился, у него появились дети, умерший дед оставил немалое состояние, и хозяйственные дела требовали постоянного внимания. В начале того же года столицу покинул и другой оппонент Пестеля, князь Трубецкой. Он уехал в Киев, на новое место службы. Уезжая на юг, Трубецкой, между прочим, хотел ослабить влияние Пестеля в Южном обществе, предложить участникам этого общества собственное руководство. «Я намерен был ослабить Пестеля», — сообщал Трубецкой следователям.

В руководство Северным обществом пришли новые люди. И главным из них стал Кондратий Рылеев.

В отличие и от Пестеля, и от многих других декабристов, по своей психологии Рылеев был человеком сугубо штатским. Окончив кадетский корпус, он несколько лет прослужил в военной службе. Несмотря на то что Рылеев участвовал в заграничных походах, он не выслужил ни чинов, ни орденов, ни денег. Рылеев долго искал себя и наконец нашел: он стал знаменитым поэтом, журналистом и издателем. Кроме того, с 1824 г. он — правитель дел в крупном коммерческом предприятии, Российско-Американской компании, занимавшейся разработкой промыслов в российской части американского континента.

Благодаря коммерческой, литературной и издательской деятельности Рылеева вокруг него к 1825 г. сформировался кружок свободолюбиво настроенных молодых людей, большинство из которых были гвардейскими офицерами. Именно эти офицеры, «рылеевская отрасль» в Северном обществе, как называют их историки, оказались 14 декабря 1825 г. главными действующими лицами. Последние перед восстанием совещания заговорщиков проходили на квартире Рылеева.

Смерть Александра I, нелепое междуцарствие, возникшее в результате яростной и еще во многом для нас загадочной борьбы в правящей верхушке, подхлестнули заговорщиков. Яков Гордин в своей замечательной книге «Мятеж реформаторов» буквально по часам и минутам рассмотрел события и междуцарствия, и самого 14 декабря, показав их необыкновенный драматизм и ошеломляющие, но упущенные возможности. Когда анализируешь эти события, трудно отделаться от мысли, что какой-то злой рок преследует опытных военных людей, прошедших поля сражений и кабинеты государственной службы. Весьма перспективный план восстания, разработанный вернувшимся из Киева князем Трубецким, рухнул еще до рассвета 14 декабря. Сам он вследствие этого не явился на Сенатскую площадь. Новый же «диктатор» восстания, поручик князь Оболенский, был выбран только за час до того, как Николай I отдал приказ стрелять картечью по каре мятежных полков. Горячие головы заговора, бравшие на себя 11, 12 и 13 декабря его основные задачи, один за другим отказывались или не могли их выполнить. По свидетельству современника, М. М. Сперанский, стоя вечером 14 декабря у окна с видом на Сенатскую площадь, печально произнес: «И эта штука не удалась!»

Южное общество тоже сделало попытку вооруженного выступления. Как и в Петербурге, эта попытка оказалась неудачной. 29 декабря 1825 г. подполковник Сергей Муравьев-Апостол, командир батальона в Черниговском пехотном полку, поднял свой полк на восстание. Однако через три дня похода выяснилось, что другие воинские части, даже те, в которых служили члены Южного общества, не спешат поддержать восставших. Сергей Муравьев не смог удержать полк в повиновении: восстание черниговцев превратилось в анархический бунт, а сам полк — в полупьяную толпу. 3 января полк был расстрелян правительственной артиллерией, а тяжело раненый руководитель восстания арестован. Активный участник восстания, друг Сергея Муравьева Михаил Бестужев-Рюмин с горечью признал перед казнью: «Самый успех нам был бы пагубен для нас и для России».

Когда читаешь написанный Трубецким радикально-реформаторский «Манифест к русскому народу», близкий к пестелевской «Русской правде», или «Православный катехизис» Сергея Муравьева-Апостола, смелую попытку политического и социального христианства, доселе практически неизвестного на русской почве, невольно думаешь о том, что мысль их авторов обогнала свое время и могла быть воплощена в жизнь только силой верховной власти, которую они не сумели завоевать.