Прямой наводкой по врагу - Исаак Кобылянский

Были у нас и солисты. Очень живой, всегда веселый двадцатилетний казах Ертай Каргабаев чистым дискантом очень точно, со всеми руладами исполнял оперные арии из репертуара знаменитой в те годы казахской певицы, народной артистки СССР Куляш Байсеитовой. Всем батарейцам полюбились также простые, но очень ритмичные татарские мелодии в исполнении ездового Рахматуллаева.

Безжалостная война ни для кого не делала исключений. В 1944 году она не пощадила двух наших лучших певцов. В начале мая в Крыму, на реке Бельбек погиб Жигур, а в сентябре на земле Литвы был убит Рахматуллаев. В 1945 г. во время штурма Кенигсберга был тяжело ранен наш казахский «солист» Каргабаев.

Организованный досуг фронтовиков

Помимо самодеятельных развлечений, в спокойные периоды бывали у нас и настоящие концерты. Их давали, правда, очень редко, коллективы фронтового и армейского эстрадных ансамблей. Эти концерты запомнились надолго.

Дивизионный ансамбль (эстрадный, что ли), как мне помнится, состоял при клубе, который в свою очередь был подразделением политотдела дивизии. Этим любительским ансамблем руководил талантливый музыкант Пасечник, умевший играть на различных инструментах (из его шедевров мне особенно запомнился «Соловей» Алябьева, исполненный на пикколо). Помимо руководителя, в ансамбле было четверо музыкантов, две солистки и два куплетиста, Лисица и Гольдштейн. Сатира куплетов была довольно примитивной. Так, героем одного из них был немецкий солдат, требовавший «яйки» от русской хозяйки. На его беду в это время появился партизан, «и остался бедный Фриц и без башки, и без яиц». Другие куплеты и скетчи были такого же уровня, однако изголодавшиеся по зрелищам солдаты, и я вместе с ними, дружным хохотом откликались на каждую шутку наших артистов.

С осени 1942 года до Дня Победы дивизионный ансамбль выступал с концертами перед нашим полком всего четыре раза.

По одному концерту для всей дивизии дали нам армейский и фронтовой ансамбли. Их выступления оставили незабываемые впечатления, главным образом благодаря интересной разнообразной программе и высокому мастерству исполнителей, в своем большинстве — профессионалов. Особенно понравилось выступление фронтового ансамбля, гвоздем программы которого был концерт отличного хора. Здесь я впервые услышал ставшие вскоре очень популярными песни «Смуглянка» и «В лесу прифронтовом». Отлично вел программу молодой остроумный конферансье, одну из его реприз я запомнил. Предваряя выход танцевального дуэта с фрагментом из «Спящей красавицы», конферансье сделал следующее отступление (за буквальную точность цитаты не ручаюсь): «Рекомендую всегда обращать внимание на костюмы балерин. Помните, что эти привлекательные одежды бывают трех родов: осенне-зимние, весенне-летние и совершенно летние, смотреть на которые несовершеннолетним категорически воспрещается». Когда после этого объявления на импровизированной сцене появилась балерина в белоснежной пачке, аудитория была в восторге...

Часть четвертая. Война закончилась — жизнь продолжается

Глава 21. Покидаем Восточную Пруссию. Увольняюсь из армии

В Пиллау

Итак, война окончена, и я вместе с однополчанами, дошагавшими до победы, служим отечеству в мирное время. Постараюсь вспомнить, чем мы были заняты в эти первые три послевоенных месяца.

После оборудования казармы для трех полковых батарей с отдельным помещением для офицеров основным занятием артиллеристов, как, впрочем, и личного состава других подразделений полка, стало приведение в порядок «прилегающей» территории. Занимались мы этой работой с прохладцей, так как было известно: после выполнения текущего задания наш командир полка, Рубцов, немедленно расширит «радиус прилегания» на следующий день. Ведь главная цель этих работ — чтобы все были при деле.

Несколько дней подряд артиллеристам доставалась полезная работа — мы убирали хлеб километрах в двадцати от города. Здесь все работали, как говорится, в охотку.

Изо дня в день у нас проходили занятия по специальности — «изучали» давно знакомую матчасть (пару раз я даже был вынужден написать конспект занятия — на случай проверки). Было также проведено несколько политзанятий с информацией о международном положении.

С известной пользой были проведены две тренировки полка на железнодорожной станции. Отрабатывали погрузку матчасти, лошадей и личного состава в теплушки, товарные вагоны и на платформы. Эти занятия соответствовали моему настроению — скорее бы на родину!

В полку была организована офицерская столовая. Солдатам же по-прежнему готовили в подразделениях, но теперь нашу кухню трижды в день посещал кто-нибудь из санроты — «снимать пробу». Все это было для меня непривычным.

Новинкой стали так называемые «оккупационные марки», которые нам платили сверх обычных окладов. Эти деньги мы получали наличными ежемесячно, кажется, в размере двойного оклада в рублях. К сожалению, в Пиллау и его окрестностях на марки ничего не продавали. Разъяснялось, что позже, если сюда прибудет магазин Военторга, в нем можно будет отовариться. Другой возможностью извлечь прок из надбавки был обмен оккупационных марок на рубли вроде бы по курсу 2:1.

Чрезвычайной новостью поделился со мной в один из последних дней мая мой добрый приятель, командир огневого взвода батареи 45-мм пушек, узбек Талип Абидов. Накануне его вызвали в штаб дивизии, где ознакомили с секретным приказом о срочном откомандировании гвардии лейтенанта Абидова в Москву, в распоряжение Генштаба. Как рассказал Талип, в приказе значился еще один незнакомый ему офицер с узбекской фамилией, поэтому возникло вполне логичное предположение, что обоих отзывают на формирование узбекской национальной воинской части. Исходя из этого Талип был уверен, что побывает в родных краях. Сообщив мне все это под большим секретом, он с мольбой во взгляде попросил продать или дать ему на память мои карманные часы с черным циферблатом, которыми я не переставал хвастать (это был единственный стоящий «трофей», полученный 10 апреля в Кенигсберге от сдавшихся в плен немцев). Брать деньги от доброго приятеля я не стал и вручил ему часы как память обо мне. На прощанье мы крепко обнялись, казалось, что навсегда. (Надеясь разыскать несколько близких мне однополчан, я в 1965 году написал письма в военкоматы и исполкомы тех мест, где, как мне помнилось, жили до войны Камчатный, Карпушинский, Абидов и Каргабаев. Успех моих поисков составил 50%: двое последних соответственно в Узбекистане и Казахстане на учете не числились.)