Приди, полюби незнакомца - Кэтлин Вудивисс

Погрузившись со вздохом облегчения в горячую воду, Ленора закрыла глаза и задумалась. Мысли ее, однако, текли в вполне определенном направлении. Она вспомнила, как Эштон приготовил ей ванну и как потом, возбудившись, срывал с себя промокшую одежду и прижимался к ней всем своим мускулистым телом. Понимая, что предается опасным воспоминаниям, Ленора тем не менее даже и не пыталась сдерживать себя. Иначе останется только мучиться и страдать.

Мелькали и другие летучие образы, связанные с вечерним туалетом. Час поздний, дорога была длинная, и теперь она готовится ко сну…

Воспоминания становились все более зримыми. Вот она накидывает ночной халат и идет в темноте. Затем вспыхивает свет, и она сжимается от страха, видя привычную картину: поднимается кочерга. Правда, на сей раз она стоит где-то неподалеку и смотрит на происходящее со стороны. Она видит, как резко сгибается и разгибается тело, облаченное в черное, как рука в перчатке опускается на чью-то взлохмаченную голову.

Она резко выпрямилась в ванне и едва не вскрикнула. Страх медленно отпустил ее, и мысли прояснились. Смысл увиденного внезапно открылся перед ней, и от этого открытия у нее перехватило дыхание.

— Так это была не я! — с облегчением прошептала Ленора. — Это не у меня в руках была кочерга! — Она огляделась, охваченная счастьем озарения, освобожденная от проклятья вечного страха. Впервые за последние недели испытала она чувство освобождения, словно угроза возмездия и смерти навсегда отодвинулась от нее. Хотелось и плакать, и кричать от радости, хотя трагический смысл видения все еще не давал ей покоя. С большей, чем когда-либо, ясностью Ленора осознала, что фантазии ее — не фантазии, но настоящее убийство. Только кого убили?

Не в силах ответить на этот вопрос, она встряхнула головой. Если то, что рассказал Малкольм, правда, то ее похитили из этого самого дома и увезли в Натчез. Причиной могло быть отцовское богатство.

Где-то в глубинах подсознания у нее смутно мелькнуло другое воспоминание. Откинувшись на бортик ванны и прикрыв глаза, она попыталась восстановить его. Сначала это были какие-то случайные обрывки, тени, но потом из туманной дымки начали выплывать какие-то люди. Вид у них был вульгарный, а речь густо пересыпана непристойностями. Ее передернуло от отвращения, когда один из них приблизился и заглянул ей прямо в глаза.

— Ну что, малышка, ты ведь принесешь нам красивый кошелек? — мерзко хихикая, заговорил он. — Но куда торопиться? Отчего бы, черт побери, немного не поразвлечься для начала? Ты прямо-таки красотка, и раньше мне не приходилось спать с настоящими дамами, так что я сейчас прямо как племенной жеребец, обнюхивающий лошадку. И слушай, я тут не один. Моим друзьям тоже не терпится.

Легкий стук в дверь оборвал ход этих жутких воспоминаний, и Ленора резко выпрямилась. Выйдя из ванны, она обмоталась полотенцем и двинулась к двери. На вопрос, кто там, откликнулась Мейган, и с чувством огромного облегчения Ленора, повернув ключ в замке, отступила в сторону, пропустив служанку. Она заперлась на тот случай, если Малкольму вздумается вернуться. Если учесть, что отец превозносит его до небес, стало быть, нельзя рассчитывать, что в доме у нее есть союзник, и надо быть начеку.

— Я нашла это в вашем чемодане, мэм, надеюсь, этого будет достаточно, — сказала Мейган, показывая Леноре тонкое кисейное платье. Она разложила его на кровати, чтобы хозяйке было лучше видно, и сама отступила на шаг, критическим взором оценивая одеяние. — Ваши вещи так долго лежали в чемоданах, мэм, что пришлось их немного прогладить. К тому же они напиханы как попало. Видно, кто-то очень торопился.

Ленора помолчала. Ей вспомнились слова хозяина гостиницы из Натчеза. Именно так он описывал отъезд Малкольма: «… погрузил в экипаж чемоданы жены, нанял кучера и уехал».

Мейган подавила вздох.

— И чемодан такой красивый. Модный, большой, так что все можно уложить так, что и морщинки не будет. Прекрасно понимаю, почему хозяин рассчитал прислугу. Разве можно так обращаться с вещами? Им должно быть стыдно.

— Да неважно, Мейган. После вашей глажки платье как новое. — И впрямь, на нем не было ни морщинки. Вдоль круглого воротника были шелком вышиты листья, а между ними, напоминая дождевые капли, разбросаны крохотные жемчужины. Пышные бледно-голубые рукава того же рисунка доходили до локтей, высокую талию подчеркивал шелковый пояс, по всей ширине которого тоже были вышиты листья.

Мейган широко улыбнулась.

— Это чудесное платье, мэм, в нем вы будете прямо как невеста.

Ленора резко повернула голову, словно озаренная неожиданной мыслью. Увидела ли она вокруг смеющиеся лица и среди них — Малкольма Синклера, выглядящего в точности как жених, принимающий поздравления?

Неожиданно задрожав, Ленора опустилась на стул, стараясь разобраться, что же ей привиделось? Она — невеста? А Малкольм — действительно жених?

В голове роилось множество вопросов, но ясных ответов Ленора на них найти не могла. С момента, когда она появилась в этом доме, видений, или, надо надеяться, реальных картин прошлого, стало больше. Иные из них были смутны и фрагментарны, другие — более законченны. Ее по-настоящему огорчало то, что они расходились с тем, чего хотело ее сердце. Малкольм то и дело возникал в ее памяти, но Эштону там места пока не находилось.

Ленора печально опустила голову на руки, стараясь прогнать воспоминания. Эштон никак не возникал в картинах ее прошлого, и это повергало ее в отчаяние, лишая всяких надежд на благополучный исход болезни. Умом она понимала, что надо считаться с действительностью, но сердце упорно отказывалось признавать ее. Часы, проведенные с Эштоном, издали казались еще слаще.

— Мэм, — Мейган погладила ее по плечу. — Может, вам что-нибудь нужно?

Ленора устало вздохнула.

— Право, не знаю. Мне что-то нездоровится весь день.

— Так полежите немного, мэм, — сказала служанка. — Я намочу полотенце, может, полегчает.

— А разве не надо переодеваться к ужину? — Ленора еще туже стянула полотенце на груди, не чувствуя в себе никаких сил переодеться.

— Да некуда торопиться, мэм. Прилягте, укройтесь одеялом, и все пройдет. Ведь такая долгая дорога была из Натчеза, надо немного поспать.

Решив последовать совету, Ленора растянулась на кровати. Простыни были прохладные и надушенные, и вскоре, укрывшись теплым пуховым одеялом, Ленора погрузилась в дрему. Какое-то время она пребывала на границе сна и реальности, все более покрывавшейся туманной дымкой. Набегали смутные картины, и она свободно переплывала от одной к другой, а потом медленно, почти неощутимо, над ней сомкнулся шатер и весь засветился, словно пронизанный солнечными лучами. Приблизилась какая-то фигура, поначалу темная и неясная, видно было только, что плечи широкие; тут сердце у нее подпрыгнуло, ибо в фокусе оказалось загорелое лицо Эштона. Он наклонился и поцеловал ее в обнаженную грудь, но вблизи черты лица снова расплылись и переменились. Над губами возникла ниточка усов, и Ленора уловила участливый взгляд Малкольма Синклера. Стены шатра воспламенились, и, чувствуя, как к ней тянутся хищные языки огня, Ленора в ужасе заметалась. Затем из самого сердца огня появились какие-то фигуры и сгрудились вокруг нее, мешая дышать. Куда бы она ни повернулась, повсюду видела глумливые улыбки. Поднимались бокалы, словно праздновалось ее нисхождение в кипящий ад… И только один человек оставался в стороне. Он походил на испуганного хорька, мечущегося в поисках убежища, и украдкой все ближе и ближе подвигался к ней. Внезапно только этот человек перед ней и остался, и его беззвучный крик пронзил болью ее мозг.