На пороге Тьмы - Андрей Круз

— Почему секретность?

— На всякий случай, черт его знает, кто и как решит такими знаниями распорядиться? Люди здесь нервные, еще до каких-нибудь жертвоприношений додумаются.

Предположим все так и есть. Не то, чтобы я ему до конца поверил, Милославский не тот человек, кому именно до конца верить хочется, но вообще в логику всего происходившего его рассказ укладывается. И вот именно в то, что мы с ним из одного «слоя», я поверил. Просто потому, что он заваливал меня этими анкетами. А это значит, что он в них за что-то зацепился.

И про «жертвоприношения»… вообще-то без них уже не обошлось. И мне очень интересно узнать, с кем «двойниками» были сестры Скляр. Об этом я и спросил, терять все равно уже нечего.

— Серых, — коротко ответил Милославский. — Он ушел с Фермы как раз тогда, когда они провалились в Отстойник. У него уже была теория, а у нас еще нет. Он ушел и начал… гм… «эксперименты».

— В месте моего провала…

— Думаю, что это сделали именно они, не адаптанты, — кивнул Милославский.

— И почему провалился я?

— Точно пока сказать не могу, но думаю, что «дыра» из нашего слоя действительности уже существовала… вы же практически из дома провалились?

— Да.

— Когда-то там что-то случилось. Какое-то кровавое злодейство, если можно так выразиться. И из него получилось… ну как воронка, узка и длинная, — он начал рисовать что-то карандашом на обороте моей анкеты, — вот такая, как вихрь, который метался между слоями действительности, пока не налетел на встречный вихрь, — он нарисовал вторую растянутую спираль, пресекающуюся с первой, — и они замкнулись. В этот смерч попали вы, сработали, вместе с темнотой и заглянувшей туда Тьмой, катализатором. Бац — и вы здесь.

— В стороне от места жертвоприношения.

— Да, но аномалии магнитного поля ощущаются по довольно большому участку, абсолютной точности не требовалось.

— Стоп, — накрыл я ладонью нарисованную схему. — А почему Серых не мог войти в этот тоннель? Убитая Скляр была его «двойником».

— Думаю, что все не так просто. И я пока не знаю, что именно там не просто. Но жертва ему не помогла. Они поехали домой, разочарованные, а в тоннель затащило вас, и он до сих пор с вами связан. Думаю, что смерть этой женщины его просто «заякорила», не дала угаснуть. И ей совсем не надо было быть чьим-нибудь двойником, тут мог быть кто угодно, уже живущий в Отстойнике. — перехватив мой взгляд, он добавил: — Я понимаю, что это трагедия и это гнусность, но… в чем-то нам в сами повезло. Больше «заякоренных» тоннелей мы не знаем. И он вполне мог бы быть пригодным для кого угодно другого, а получилось, что для нас.

— По-нят-но, — сказал я по слогам.

— Вы возвращаетесь?

— Я подумаю. До завтра. Потому что готов ручаться, что вы сегодня обратно возвращаться не будете, так ведь?

— Так, мы здесь же ночуем, — подтвердил мою несложную догадку собеседник.

— Вот за завтраком я вам наше решение и скажу, — выдал я свое решение.

Милославский хмыкнул, поморщился, но в итоге сказал:

— Договорились.

— Черт, я пьяный, и я объелся, и при этом должен думать. И не просто думать, а над смыслом жизни.

— Ну напрягись, — сказала Настя, сидящая у зеркала и расчесывающая волосы. — Ты ему веришь?

— Как тебе сказать, — пожал я плечами. — В то, что он рассказал… в смысле в факты — верю. А в то, что его интерес во мне как в пропавшем и снова найденном брате — нет. У таких людей как профессор не бывает прямых мыслей и прямых ответов. Вместо ответа ты получаешь версию, более или менее приближенную к реальности. Приближенную ровно настолько, насколько Милославскому нужно, чтобы от тебя чего-нибудь добиться. Сейчас он добивается того, чтобы я был у него под рукой.

— Зачем?

— Зачем-то. Может он меня собирается жертвопринесть в моем же генераторном сарае, чтобы открыть проход для себя любимого. А может и нет. А может быть канал может держаться только, если один из нас здесь, а другой там, но мне он этого не говорит. А может он просто с поваром на Ферме договорился пустить меня на котлеты. Он котлет поест и станет «проходным» в мой личный канал на ту сторону. Не знаю.

Тяжело повздыхав от обжорства, я встал с кровати, дотопал до стола и налил себе полный стакан воды из графина. В номере было прохладно и вода тоже не слишком нагрелась. Залпом выпил в смутной надежде, что упавшая сверху вода как-то утрамбует пищу в брюхе.

— Но теории у тебя есть, — усмехнулась Настя.

— Теория как дырка в заднице, у каждого своя есть, — повторил я чьи-то слова, не слишком следя за логикой.

Остановившись у стула, через спинку которого был переброшен ремень с кобурой, вытащил кольт, убедился, что патрон в патроннике, поставил его снова на предохранитель и положил на тумбочку у кровати. Пусть под рукой лежит, как-то неправильно все вокруг.

— У тебя много теорий, так что сравнение некорректное, — был я пойман на отсутствии этой самой логики.

— Может и так, — не стал я спорить.

— Я все равно туда полезу, — неожиданно сказала Настя.

Она даже волосы расчесывать не прекратила пока это говорила, поэтому я не понял сразу, что было сказано. Только через пару секунд дошло, вроде как дубинкой по голове тюкнуло. Сильно так тюкнуло.

— Не понял… ты серьезно?

— Мы собирались уходить вместе, вместе и пойдем.

— Я уже никуда не собираюсь, — обернулся я к ней. — Я остаюсь с тобой здесь. Ничего, зато поживем подольше. Сколько получится.

А что нам еще осталось? Только так. Да, когда Милославский мне это сказал, то, что туннель не для всех, а только для нас с ним, получается, на меня как воз кирпичей вывалили, но решение пришло сразу, не было даже миллисекунды сомнения. Я остаюсь с ней. До конца, каким бы этот конец не был. Здесь. Или не здесь. Где угодно, но с ней. А по-другому я никак не согласен.

Да, надо, надо искать этот проход, точнее — возможность им воспользоваться, хотя бы для того, чтобы сделать свою жизнь здесь лучше. Тем более, что эта жизнь обещает быть очень длинной, хоть пока в это и не верится. Но жизнь здесь, с ней, не где-нибудь еще. Я не уйду без нее. Не смогу.

— Нет, — она отложила щетку и повернулась ко мне. — Я не могу верить Милославскому до конца, как и ты. Хотя бы для того, чтобы забрать канал исключительно для себя, он наврет что угодно. Проверить, не сунувшись туда, все равно не выйдет.

Я подошел к ней, нагнулся, обнял сзади, прижавшись щекой к ее волосам.

— И что ты предлагаешь? — спросил тихо.

Я ожидал, что она скажет «я сунусь», но похоже, что таких слов она и сама сейчас испугалась. Просто обхватила мои руки своими, потом сказал так же тихо:

— Делай, что делал. Ищи этот выход, а там видно будет, — вздохнула она глубоко. — Если ничего не получится, то… то и не получится. А если… в общем, если будем близко, тогда и решим окончательно. Мне кажется, что тогда все станет ясно. Он же сказал, что с «посторонним» туннель вообще не откроется?

— Он так думает, это всего лишь одна из теорий, — ответил я. — А может даже теория у него другая, а это опять версия для нас.

— Поехали, — сказала она и, перехватив мой недоуменный взгляд, пояснила: — Завтра в Углегорск поехали. До того, как ты взял на себя какие-нибудь реальные обязательства перед Болотовым и Егоровым. Пока ты им разве что за борщ должен.

— Это верно, пока мы с этой стороны чисты, — согласился я и похвалил себя за то, что не развелся вчера на конкретный ответ.

А пока чем я им обязан? Обещания «присмотреть» за мной, смутное обещание что-нибудь дать, если мне это понадобится в процессе поисков, да и все. Нет, там меня за язык не подтянешь, пока деньги по столу не двигались и никто финансовых обязательств на себя не взял — сделки не было, были лишь намерения.

Милославский, конечно, правильно сделал, что Тенго привез и Ивана, этим людям я действительно доверяю. И полагаю, что для того, чтобы привлечь Тенгиза Абуладзе, Милославскому пришлось здорово наступить на свою гордость и, очень даже может быть, на свои интересы. Но ход был сильный. И Тенго не тот человек, чтобы впустую что-то отвечать. Можно вообще в Захолмье переселиться и оттуда в Углегорск как на работу кататься, не знаю правда, как это все может сыграть с поправкой на полеты Насти. Да и мне летать придется скоро.

С другой стороны, такой маневр надо делать аккуратно. Пока у нас здесь если не друзья, то и не враги, скорее союзники, но если они увидят, что Милославский меня поманил и я сразу к ним спиной повернулся — могут быть проблемы. Надо разруливать аккуратно, давить на то, что это единственный способ реально чего-то добиться. И при этом не акцентировать внимание на том, что добиваться я буду не для них. И не для профессора, если честно. Для себя. Ладно, подумаю до утра и все станет ясно, как говорить, что говорить и с кем говорить.