Под знаком змеи.Клеопатра - Зигфрид Обермайер

Потом я встал и обратился к Салмо, который стоял от меня в нескольких шагах, повернувшись спиной:

— Давай займись! Кто знает, когда ты снова встретишь девушку.

Он обернулся и спокойно ответил:

— Я понимаю, мы на войне, но ты совершил противное Богу дело. Тот, кто обесчестил девушку, должен превратиться в камень — так говорит наш Господь. Здесь некому судить тебя, но Господь покарает твоих потомков до третьего колена.

— Я не иудей, Салмо, и меня нельзя судить по законам вашего бога. И кроме того, теперь она уже не девушка, так что ты можешь спокойно взять ее. Потом, если вдруг парфяне тебе кое-что отрежут, ты пожалеешь, что упустил такую возможность, скажешь: «Если бы только…»

— Нет, — оборвал меня Салмо, — не пожалею. Ты не понимаешь меня, господин. Пойдем лучше!

Девочка, скорчившись, лежала на куче вонючих шкур и тихо плакала. Я даже не обернулся, уходя, и не почувствовал ни сострадания, ни сожаления.

Это только еще одно свидетельство того, как война, нужда и опасность заставляют человека измениться и выявляют в нем все самое дурное и достойное презрения.

Наконец, скорее мертвые, чем живые, мы достигли пограничной реки Аракса, бурной и широкой. Пока наши пионеры — также голодные, обессиленные или больные — искали возможность переправиться через реку, мы со страхом ожидали очередного нападения парфян. Казалось немыслимым, что враг упустит эту последнюю возможность. Однако ничего не случилось, и наши солдаты смогли соорудить какое-то подобие переправы из росших на берегу деревьев и кустов. Они связали их канатом и закрепили его на том и другом берегу. Это был шаткий и ненадежный мост. Он почти полностью скрывался под водой, когда по нему проходили лошади или повозки, однако все же выдержал. Несколько людей утонуло, упав в воду, но в конце концов все мы оказались на той стороне. Царь выслал нам навстречу небольшой отряд, который радушно снабдил нас всем необходимым. Я слышал, как Антоний сказал своим офицерам: «У Артавасда нечиста совесть! Он хочет оправдаться за свое предательство. Подыграем ему и будем держаться с ним как с другом и союзником».

Этот расчет оказался верным. Нам в избытке предоставили все, в чем мы нуждались, так что вскоре обнаружились даже отрицательные последствия этого. Люди объедались и пили вино, как воду, притом что желудки их были ослаблены и не могли справиться с этим. Это, конечно, было не смертельно, но многие при этом совершенно ослабели, так что люди, тридцать дней терпеливо сносившие лишения, теперь пали жертвой излишеств.

Антоний был не из тех, кто относится к опасности легкомысленно и беспечно. Здесь, в Армении, он решил устроить смотр своих войск и попытался рассмотреть факты, ничего не приукрашивая. Я присутствовал в кругу легатов и трибунов, когда он сказал:

— Мы потеряли около двадцати тысяч пеших солдат и четыре тысячи всадников — не только в боях, но и от болезней и лишений. Каждый легионер, погибший и оставшийся в чужой земле, для меня словно часть моего тела, как болезненная рана, которая не скоро еще заживет. Мы выдержали более восьмидесяти сражений с парфянами и в большинстве из них победили и все же не можем считать противника побежденным. Природа предоставила царю Фраату мощное оружие, против которого бессильны его враги: страна его очень обширна и сурова. Трусливый, но умный, он уклонился от прямого столкновения и теперь, должно быть, считает себя победителем. Однако мы далеко не побежденные! В конце концов Рим восторжествует, потому что боги с нами!

Речь императора была хорошо обдуманной, но любой мог вычислить, что в этом бессмысленном и бесславном походе он потерял две пятых своей армии.

Те из солдат, кто дожил до этого дня, теперь могли вздохнуть с облегчением — так, по крайней мере, нам тогда казалось. Все мы полагали, что теперь сможем спокойно перезимовать в Армении, где нас накормят и дадут все необходимое. Однако неутомимый Антоний решил собрать всех, кто мог еще выдержать путешествие, и немедленно отправиться с ними дальше к побережью. Это означало, что нам предстоит преодолеть холодные горные перевалы, где бушуют метели, и только где-то в районе Эдессы мы вновь сможем рассчитывать на то, что станет теплее. Здесь, в Армении, должны были остаться только больные и раненые, а их было немало — по моим подсчетам, от шести до восьми тысяч.

Император предоставил мне самому решать, останусь я в Армении или вместе с ним отправлюсь к сирийскому побережью, где в маленьком портовом городке Левке Коме, к северу от Сидона, его будет ждать царица Клеопатра.

Салмо давно уже стал мне скорее другом, чем слугой, и я спросил у него совета.

— Останемся здесь! — предложил он не раздумывая. — Надежную зимнюю квартиру стоит предпочесть всему остальному. Бог знает, что еще задумал Артавасд вместе с этим коварным царем. Может быть, он только и ждет, пока Антоний достигнет гор, чтобы там окончательно его уничтожить. Здесь нас хотя и немного, но армянский царь не решится схватить нас, потому что опасается расправы со стороны императора. Здесь я, по крайней мере, чувствую себя надежнее и предпочел бы остаться.

— Ах, Салмо стал труслив и предпочитает теплое местечко походным кострам и зимнему переходу, — съязвил я.

Однако мой слуга остался спокоен:

— Нет, просто я пытаюсь решить, что было бы лучше для нас обоих.

— Я тоже, и именно поэтому мы поступим иначе. Путь Антония проходит через места, куда парфянский царь не рискнет сунуться. Ведь не забывай, что это не парфяне напали на Рим, чтобы подчинить его, а именно римляне вот уже несколько столетий мечтают захватить Парфянское царство, несмотря на всю тщетность своих попыток.

Салмо ухмыльнулся:

— Да, в этот раз у них снова ничего не вышло, но продолжай, господин.

Я насмешливо поклонился:

— Спасибо, благородный Саломон, что ты мне позволяешь. Иногда я действительно спрашиваю себя, кто из нас хозяин, а кто слуга. Итак, мы отправляемся с Антонием в Сирию, потому что я не доверяю Артавасду. Он снова

перейдет на сторону парфян, потому что они ближе к нему, чем римляне. А когда это случится, я не дам и ломаного гроша за жизнь оставшихся здесь солдат. Почти все они больны, ранены и слабы, так что не могут служить серьезным противником. Артавасд знает это, и, вероятно, он уже решил передать их Фраату в качестве доказательства своей верности. Антоний должен как следует поторопиться, чтобы предотвратить такой поворот событий.

— Поворот, который существует только в твоей голове, господин, — если ты позволишь мне подобное замечание. Никто из нас не знает, что произойдет на самом деле. Но твои подозрения небезосновательны, это стоит признать. Итак, мы отправляемся вместе с императором?

— Непременно, Салмо, и через несколько месяцев ты увидишь, что я спас нам жизнь.

Позднее оказалось, что ничего из того, что мы подозревали, не случилось, и отмечу только, что этот путь с Антонием был еще более тяжелым.

За несколько дней до нашего выступления император пожелал обойти палатки с больными и ранеными.

— Знаешь, Олимп, — откровенно сказал он, — я хотел бы узнать, какое настроение у людей. Ведь полководец во многом зависит от того, насколько его ценят солдаты. Вовсе не достаточно, сидя на коне, отдавать распоряжения офицерам. Нет, каждый из моих легионеров должен чувствовать, что я забочусь о его благе и что мне небезразличны его мысли по поводу создавшейся ситуации.

— Но тем не менее это не повлияет на твои планы…

Антоний беззаботно и радостно засмеялся.

— Конечно нет, но мне действительно не все равно, что думают и чувствуют люди.

Поверите вы мне или нет, но у Антония в самом деле слезы стояли в глазах, когда он увидел страдания больных и услышал их жалобы. Для каждого он находил доброе слово и уверял, что печется только об их благе.

Антоний настолько расположил к себе людей, что они, в свою очередь, стали убеждать его не заботиться о них, а думать о собственном благе.

Если до сих пор путешествие наше (я употребляю это слово, чтобы не говорить «отступление») было трудным из-за постоянных лишений и угрозы нападения врагов, то теперь нашим единственным врагом была природа. У нас было все необходимое: провиант, сильные, выносливые лошади, теплая одежда и опытные проводники, но мы оказались бессильны перед безжалостной яростью природы.

На нас с Салмо были одеты по два шерстяных плаща, а на ногах — штаны — этот странный вид одежды, который встречается только у варваров, живущих в суровом климате. Даже лица наши, по совету местных жителей, были защищены шерстяными накидками. И все же за этот короткий переход через горы Западной Армении мы потеряли в процентном отношении больше людей, чем за время всего долгого похода в Парфии.

В этот раз лучше пришлось тем, кто ехал верхом на муле, потому что эти неприхотливые и выносливые животные — помесь осла и кобылы — лучше приспособлены для путешествия по горным тропам. А наши лошади — это дети степей, в горах они становятся неуверенными и пугливыми и то подолгу застывают на одном месте, то несутся, не разбирая дороги. Многие из них поэтому разбивались, нередко даже вместе со всадниками.