Золотой дождь - Джон Гришем

В соответствии с многолетними критическими замечаниями и посторонних, и самих юристов правила судебной процедуры были недавно изменены, чтобы ускорить сам процесс осуществления правосудия. Увеличилось число санкций для сомнительных процессов. Были поставлены обязательные и строгие ограничительные рамки против возможных махинаций.

Судьям были даны большие права в осуществлении более чистого и справедливого судопроизводства, их также стали щедрее поощрять за действия, направленные к примирению сторон, многие законы и правила были дополнены поправками, чтобы облегчить и ускорить судопроизводство.

В массе новых правил оказалась и процедура так называемого скоростного прохождения, нацеленная на то, чтобы некоторые дела быстрее попадали на слушание в суде. Термин «скоростное прохождение» быстро обогатил наш юридический жаргон. Вовлеченные в судебное разбирательство стороны могли теперь обратиться с просьбой о таком ускоренном слушании, но случалось это редко. Мало найдется истцов, согласных на то, чтобы дело рассматривали в спешном порядке, и поэтому судья имел право сделать это по собственному усмотрению. Обычно когда обстоятельства выяснены, факты строго установлены, но вызывают острую дискуссию и в таком случае необходим неотложный вердикт присяжных.

Так как Блейки против «Дара жизни» — мое единственное настоящее дело, я хочу, чтобы оно шло ускоренным порядком. Я объясняю это Букеру как-то утром, за кофе. Потом Букер объясняет это Киплеру, и судебная машина запускается на полный ход.

На следующий же день после того, как губернатор назначает Тайрона на место судьи, он вызывает меня к себе в офис, тот самый, где я недавно был у Харви Хейла. Все теперь иначе.

Книги и бумаги судьи Хейла упакованы в коробки. Пыльные полки пусты. Занавеси подняты. Стол Хейла вынесли из кабинета, и мы беседуем, сидя на складных стульях.

Киплеру нет еще и сорока, у него мягкая, тихая речь, но немигающие глаза. Он невероятно умен, и многие прочат ему когда-нибудь в будущем пост федерального судьи. Я благодарю его за помощь при подготовке к экзамену.

Мы немного беседуем о том о сем. Он хорошо отзывается о Харви Хейле, но удивлен скудостью его досье. Киплер уже просмотрел все зарегистрированные дела, наметил некоторые для скоростного прохождения. И уже готов к определенным действиям.

— И вы думаете, что дело Блейков тоже готово для ускоренного рассмотрения? — спрашивает он, тщательно и осторожно выбирая слова.

— Да, сэр. Обстоятельства дела просты. Здесь не потребуется много свидетелей.

— И сколько нужно заседаний?

Для меня такое судебное заседание будет первым.

— Я не совсем представляю, но меньше десяти.

— У вас будут затруднения с документацией, — предупреждает он, — так всегда бывает со страховыми компаниями. Я многих преследовал по суду, они никогда не представляют сразу всех бумаг. Нам потребуется некоторое время, чтобы получить от них полагающиеся документы.

Мне понравилось, что он сказал «нам», но в этом нет ничего особенного. Среди других полагающихся ему ролей судья еще и помощник. Это его долг помогать всем сторонам, когда они пытаются добиться представления на суд всех необходимых свидетельских показаний и документов. Киплер, правда, кажется чуть-чуть добрее к нашей стороне. Но я понимаю, что и в этом нет ничего дурного. Драммонд ведь имел в своем тылу Харви Хейла, и в течение многих лет.

— Заполните заявление о скоростном прохождении, — говорит он, делая пометки в блокноте. — Защита будет возражать. Мы проведем по этому поводу заседание, и, если я не услышу с их стороны достаточно убедительных доводов против, я удовлетворю ваше заявление. Я дам четыре месяца для анализа дела. Времени достаточно для всех заседаний, ознакомления с документами, письменных запросов и тому подобного. Когда рассмотрение всех обстоятельств завершится, я представлю дело в суд.

Я делаю глубокий вдох, у меня стоит ком в горле. Мне кажется, что это уж чересчур ускоренно. И мысль, что придется выступать против Лео Ф. Драммонда и его шайки на открытом судебном заседании, перед присяжными и так скоро, меня по-настоящему пугает.

— Мы будем готовы, — уверяю я, хотя не знаю, какими будут мои следующие три шага, но надеюсь, что говорю более уверенно, чем сейчас чувствую себя.

Мы еще немного болтаем, и я ухожу. Киплер предлагает звонить, если у меня возникнут вопросы.

Я ему готов звонить уже через час. Когда я возвращаюсь к себе в офис, меня ждет толстый конверт из «Тинли Бритт».

Лео Ф. Драммонд, несмотря на скорбь по другу, потрудился на славу. Машина подачи очередных заявлений на полном ходу.

Он подал ходатайство насчет гарантии уплаты судебных издержек. Это легкая пощечина мне и моим клиентам: так как мы все бедны, Драммонд выражает тревогу по поводу наших возможностей в этом смысле. Платить придется, если мы проиграем дело и судья вынесет решение, чтобы мы компенсировали все издержки обеих сторон. Он также подал ходатайство, прося о санкциях в виде денежной компенсации за то, что я и мои клиенты затеяли столь недостойный процесс.

Первая его бумага не идет дальше гипотез. Вторая очень скверно пахнет. К обеим приложены длинные, красиво оформленные заключения с соответствующими примечаниями и сносками, указателями и библиографией.

Внимательно еще раз прочитав ходатайство, решаю, что Драммонд подал их, стараясь что-то мне доказать. Такие требования редко удовлетворяются, и, мне кажется, его главная цель — показать, как много бумажной документации могут произвести на свет воители «Трень-Брень» за короткий период времени, пусть и на несостоятельных основаниях. Так как каждая сторона обязана отвечать на ходатайства, а также потому, что я не пошел на соглашение и не желаю его, Драммонд сообщает таким способом, что утопит меня в бумажном море.

Телефоны еще только-только должны начать звонить. Дек где-то в городе. Я и подумать боюсь, где он сейчас рыщет. И у меня достаточно времени, чтобы начать войну перекрестных ходатайств. Мной движет мысль о моем несчастном и обреченном молодом клиенте и о том, как гадко с ним обошлись.

Я единственный адвокат, который есть у Донни Рея, и надо будет приложить гораздо больше усилий, чем производство бумаг, чтобы заставить меня уступить.

У меня сложилась привычка связываться по телефону с Донни Реем каждый день после ленча, примерно в пять вечера. После моего первого звонка несколько недель назад Дот сказала, что для него мои звонки значат очень много, и с тех пор я стараюсь поговорить с ним каждый день. Мы беседуем о многих и разных вещах, но никогда о его болезни или о процессе. Я всегда стараюсь запомнить что-нибудь смешное, случившееся за день, и потом рассказать ему. Я знаю, что мои звонки стали важной частью его угасающей жизни.

Но сегодня его голос крепче, он говорит, что встал с постели и сидит на крыльце и что ему очень хотелось бы куда-нибудь съездить на несколько часов, только бы уехать из дому, от родителей.

Я подхватываю его в семь вечера. Мы обедаем в близлежащем баре (барбекю). На Донни Рея посматривают, но он этого словно не замечает. Он рассказывает о своем детстве, о разных смешных случаях из времени прежнего Грейнджера, когда шайки подростков наводняли улицы района. Мы немного смеемся, он, наверное, в первый раз за несколько месяцев. Но разговор его утомляет, и он почти ничего не ест.

Когда стемнело, мы приезжаем в парк около стадиона, где сейчас идут одновременно два бейсбольных матча на смежных площадках. По дороге к парковке я рассматриваю обе команды. Я ищу ту, что в желтой форме.

Мы паркуемся на травянистом склоне под деревом, гораздо ниже границы правого поля. Рядом никого. Я вынимаю из багажника два складных стула, позаимствованных в гараже мисс Берди, и помогаю Донни Рею сесть. Он может ходить самостоятельно и твердо намерен как можно меньше пользоваться моей помощью.

Уже конец лета, но температура и после наступления темноты все еще около тридцати градусов. Влажность такая, что ее просто ощущаешь физически. Рубашка у меня прилипла к телу. Сильно потрепанный флаг на шесте не шелохнется.

Площадка для игры хорошая и ровная, окруженная густым, только что подстриженным газоном. Во внутреннем квадрате ни травинки. Здесь есть также крытые и открытые места для зрителей, места для арбитров и освещенные табло, где фиксируется счет. Обе команды из лиги «А», они оголтелые соперники по игре в софтбол, когда используют более мягкий и крупный мяч, чем в обычном бейсболе. В обеих командах очень сильные игроки. Во всяком случае, они считают себя сильными.

Игра идет между «Лучшими транспортниками» и «Отборной армейской». Первая команда в желтой форме, другая — в зеленой, на которой значится еще и прозвище «Застрельщики». И дело у соперников идет всерьез. Они орут, носятся как сумасшедшие, выкрикивают всякие ободряющие словечки, иногда дразнят соперников. Они размахивают руками, норовят ударить головой, спорят с арбитрами, а когда их удаляют с поля, демонстративно швыряют биты.