Морпехи - Натаниэль Фик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В северной части Эль-Джабра дорога раздваивалась.
Мы организовали оцепление — автоцистерна посередине — и через несколько минут вокруг уже собралась толпа. Люди стекались со всех углов города, неся, таща и волоча все виды тары: пластмассовые ведра, бутылки из-под антифриза, резиновые камеры и даже маленькие резиновые детские бассейны. Кое-что увозили на тракторах и ослах, но основной рабочей силой были женщины и девушки. Я со страхом смотрел, как семилетняя девочка подняла семигалонный бидон воды, весящий сорок фунтов, и водрузила его на голову.
Группа Эсперо обеспечивала нашу безопасность со стороны дороги. Он оперся о панель задней боковой части кузова «Хаммера», чтобы понаблюдать за этой толчеей:
— Черт возьми, сэр, если бы нам пришлось воевать здесь с женщинами, а не с мужчинами, мы бы уже давно спасали свои задницы, — произнес он в легком шоке.
Когда на дороге раздались выстрелы, мы с Уинном разговаривали с двумя иракскими мужчинами.
— Автомат! У него в руках автомат!
— Не стрелять! Он поворачивает.
Мы выбежали на дорогу и увидели белую «Тойоту Ленд-Крузер», остановившуюся и взятую на мушку группой Руди. В машине сидели четыре человека с поднятыми руками.
Подняв вверх автомат, они едва не лишили себя жизни — Джеке увидел оружие и чуть было не открыл по ним огонь из своего «Mark-19». Потом они сообразили, что нужно опустить оружие.
Мы с Уинном поспешили к «Тойоте». Мужчины были хорошо и опрятно одеты, данная особенность была присуща федаинам и иностранным бойцам. Водитель начал говорить:
— Мы Курдистан. Курдистан — Америка друзья. Прийти бум-бум партию Баас. Джордж Буш хорошо. Мы Курдистан. Америка друзья.
Он протянул свернутый бумажный лист. Наверху была гербовая печать, ниже надпись на английском. Прочитав, я понял: это разрешение, выданное Патриотическим движением Курдистана, позволяющее мужчине хранить автомат.
— Они пешмерги, — сказал я. Пешмерги были курдскими бойцами, полностью поддерживающими Америку.
У нас был приказ разоружать население, но также был приказ не вмешиваться в не касающиеся нас бои.
— Отдай ему обратно автомат, Руди, и пусть едут.
Руди протянул автомат со словами: «Враги моего врага — мои друзья».
— Никогда не слышал, чтоб мы так говорили, — произнес я. — Наверное, мы уже слишком долго на Среднем Востоке.
Сопровождая автоцистерну обратно на базу, мы узнали, что батальон перемещается на новое место дислокации.
Новое место — это футбольный стадион в центре города рядом с президентским дворцом. Я повернулся к Уинну:
— Похоже, мы переезжаем в центр.
— Черт, а я только начал привыкать к нашей базе у черта на куличках.
Я поставил приемник на приборную панель и настроился на лондонское вещание. Диктор сообщал о сотнях багдадских жителей, устроивших американским оккупантам марш протеста.
Уинн криво улыбнулся и произнес:
— Как я рад, что сегодня моей задницы там нет.
38
НОЧЬ МЫ ПРОВЕЛИ на холодной траве футбольного поля на стадионе, построенном сыном Саддама Удэем. Утром я сидел на траве рядом с Уинном, он чистил зубы.
Я думал, это у нас очередная промежуточная станция и предполагал возобновление патрулирования на следующий день. Но меня ошарашил своим известием майор Уитмер.
Подойдя к нам, он сказал:
— Надеюсь, день прошел хорошо, Нат? Вчера было ваше последнее патрулирование.
На мгновение я подумал, что меня уволили: может, я слишком налегал на своего командира роты?
— Почему, сэр?
— Будет организована иракская армия, и они сами будут себя защищать. Все логично. Мы возвращаемся домой.
Дом. Для меня домом стал «Хаммер». Самым роскошным воплощением дома для нас был какой-нибудь склад или заброшенное здание, укрывающее от палящего солнца и ветра. Понятие стало слишком абстрактным.
19 апреля. Режим пал всего лишь десять дней назад. А мы ожидали переброски через полгода-год. Мы знали: самый тяжелый этап — начальный этап. Багдад до сих пор кипит.
И все же, вероятно, домой нас пока не отправят.
— Может, повезет? Прямо в Кувейт, а оттуда первым же рейсом до-о-мо-ой, — сказал Уинн, опершись на боковое стекло «Хаммера»; у него даже выпала из рук электрическая бритва.
Я изумленно раскрыл глаза.
— Ты прав, — произнес Уинн. — О чём я только думаю. Надо быть повнимательней.
Мы покинули стадион еще до рассвета, нужно было отъехать как можно дальше, пока не началось дневное пекло. К середине апреля средняя температура в полдень приближалась к ста градусам по Фаренгейту и с каждым днем и с каждой милей южнее становилось все жарче и жарче. Я поменялся местами с Кристенсоном и теперь, сидя сзади, мог выпрямить спину и впитывать лицом дорожный ветерок. К тому же я хотел вдоволь насладиться последним взглядом на Багдад.
У знака, показывающего направление к бывшему аэропорту имени Саддама, батальон повернул на «Автостраду-1». Багдад остался сзади.
Ни дыма. Ни бомбардировщиков или вертолетов. Ни артиллерийского огня, ни реактивных установок залпового огня. Я перестал все время тянуться к оружию.
В нашу последнюю ночь в поле, когда я прогуливался по линии батальона, тянущейся вдоль автострады, к нашему флангу причалила армейская автоцистерна, припарковалась к краю дороги. За ней качались еще пять. Второй лейтенант высунулся из кабины и помахал мне рукой:
— Привет. Вы не можете мне сказать, где «Автострада-8»? — спросил он. Он держал в руке смятую от руки нарисованную карту.
— Боже, приятель, тебе до нее еще километров пятьдесят.
Он озадачился:
— Ладно. А как дорога? Безопасная?
— По-разному. Сопровождение есть? Оружие большой дальности есть?
Лейтенант быстро кивнул:
— Мы вооружены.
— Ты имеешь в виду это? — Я показал на пистолет у него за поясом.
— В каждом грузовике по пулемету, — дерзко произнес он.
— Держитесь от меня, на хрен, подальше. У вас ни карт, ни оружия, ни хреновой идеи, где вы сейчас находитесь. Я не хочу быть рядом, когда вам будут надирать задницы.
Я хотел перевести все в шутку, но не мог. В прошлом месяце мы стали бывалыми солдатами и, как все бывалые солдаты в каждой войне, не хотели бы находиться рядом с чайниками. Чайников часто убивают.
22 апреля мы проехали еще сотню километров на юг и добрались до так называемого Тактического района сосредоточения Пейдж — бывшей иракской военной базы на окраине Дивании.
Взвод жил в гараже длиной в сотню футов и шириной в двадцать.
Боевые акции стимулировали батальон. Без них в нашу жизнь вернулись вялость и однообразие. Как-то утром командир роты собрал нас всех для занятий физкультурой: пробежка вокруг Пейджа с последующим рядом упражнений. Одетые в зеленые рубашки и полевые ботинки желто-коричневого цвета, мы выстроились в ряды, душ принять нам не дали. Морские пехотинцы были мрачнее тучи, отказывались выполнять приказы командира, которого больше не уважали.
Командир роты выбрал в качестве первого упражнения отжимание от пола. Он считал, а рота должна была хором повторять за ним. Вместо пятидесяти морские пехотинцы сделали чуть больше двадцати пяти, вслух вообще никто не считал. Потом пресс. Капитан спросил, кто хочет считать, Уинн сделал шаг вперед. Он лег на спину и начал громко считать. Рота ревела в унисон. «Один… два… три… четыре!» Морские пехотинцы других рот оглядывались на нас, понимая: произошел маленький бунт. Я улыбался, смотрел в небо и, обхватив бедра руками, пытался перекричать всех.
В тот день командир роты вызвал меня к себе, в самодельный кабинет в старой казарме. Войдя, я обнаружил его сидящим за столом, одетым в полное обмундирование вместо футболки и штанов, которые мы обычно носили в жару. Когда он не пригласил меня присесть на ящик из-под индивидуальных пайков, которыми был буквально завален пол, я понял: у меня неприятности.
— Лейтенант Фик, я увольняю Уинна за нарушение субординации.
Я хотел возразить, но он меня перебил.
— В Ар-Рифе он оспаривал мой приказ на глазах у морских пехотинцев, — сказал он. Я опять открыл было рот, но он уставился на свои бумаги на столе и громко произнес: — Уволен.
Моим первым порывом было сорвать с себя металлические лейтенантские нашивки, кинуть ему на стол и сказать, что я тоже увольняюсь.
Но я решил, что нам на время нужно спрятать гордость подальше и найти способ выпутаться из этого дерьма.
Вернувшись в гараж, я предложил Уинну: — Пойдем прогуляемся.
Мы вышли из лагеря. Без пулемета идти было легко, но с пистолетом я не расставался.
— Командир роты хочет тебя уволить за неподчинение приказам, — выпалил я.
Уинн переварил новость и сказал: