Банда гиньолей - Луи Селин

И ну хряпать с чавканьем, чисто осел… Смолол три кочанчика подряд. Затем принялся за ветчину… вгрызся по самые уши, как пентюх деревенский… Ну, здоров жрать! А с виду ни за что не скажешь — худосочный, щуплый… Но кусищи в рот запихивает, будто год его голодом морили… бездонная утроба!.. Закуски точно ураганом смело… Стыда не оберешься!.. Мне так совестно за него, что боюсь взглянуть на Вирджинию… Он наливает себе бургундского. Полковник читает «Милосерд еси к рабы твоя, Господи», молитва у них такая… Состяра опускает глаза, вид у него сосредоточенный. Так бывает, когда он бормочет про себя их «Отче наш» — «И ныне, и присно, и во веки веков».

Я таки не дал ему уснуть после столь обильного пиршества, хотя дрыхнуть он был горазд. Теребил, ругал его на все лады до тех пор, пока он не начал вроде слушаться и не насел на полковника — тот тоже наелся до отвала, поклевывал носом, порыгивал — мол, так продолжаться не может, надо решать… Мы двое занимаемся противогазами на положении вроде как домашних работников и должны, стало быть, спать прямо в мастерской, и без никаких… Ездить ночевать где-то в городе — огромная потеря времени в ущерб исследованиям! Пусть полковник подумает. Можно, конечно, кемарить и в гостиной, в креслах… ну, две-три ночи, еще куда ни шло, но разве это решение?.. Другое дело — в лаборатории, так сказать, не отходя от рабочего места. Да и много ли нам нужно? Так, несколько диванных подушечек, циновка… Ну, хитер, черт! И нахальства не занимать… А если этот фендрик заартачится, пошлет нас куда подальше?.. Так нет! Ему очень даже по душе. Прекрасная, превосходная мысль! В полном восторге: «Yes, yes! Certainly!» И ручкой лакеям, мол, поместить, устроить… Будет гораздо лучше, чем в гостиной!..

Быстренько взбираемся на третий этаж. Чудесная спальня о двух кроватях… С ума можно спятить!.. Роскошь! Шелка!.. Вытканные занавеси!.. Пуховики горою… Двойной ковер… Обалдение… И в одном доме с моим кумиром… Сказка!.. Под одной крышей… Сердце мое!.. Мечта моя!.. Глазам своим не верю… Оба щупаем, трогаем… Все настоящее, без подделки!.. Вам тепло, удобно, не дует? Чин-чином!.. А стол… Великий Боже!.. Стол какой! Какая жратва, какие разносолы!.. Просто на руках носят.

— Послушай, Состен, — говорю. — Тебе не кажется, что это та самая чудотворная травка?.. Что мы уже там?.. Нет, кроме смеха?

Ни слова не говоря, он присаживается на кровать, подпрыгивает на пружинном матрасе… Пружины отличные… А шерстяные одеяла? Пух, чистый пух!.. В общем, утопаем в удобствах. Умилительная забота! Уж так обласканы, так обихожены!.. Состен, видимо, растроган… Покачивает головой, клонится вперед… Расчувствовался… Глаза его увлажняются, по щеке катится слеза, взор обращается к окну…

— Что с тобой? — встревожился я. — Что случилось?.. Тебе не нравится здесь?..

Он удручен, подавлен. С трудом выговаривает непослушными губами:

— Бедный малыш!..

Рыдания душат его, он совсем раскис.

— В чем дело, дед? В чем дело?.. Не нравится он мне.

— Не могу тебе сказать! Не могу!..

— Можешь! Можешь! Постарайся!..

— Это тупик, бедный мой малыш! Тупик!..

— Тупик?

Но это все, что я мог из него вытянуть.

— Да почему, почему тупик?.. Мне нужны подробности.

Он раздавлен, сокрушен. Куда девалось его самомнение? Он превратился в жалкую тряпку… Сидит, бессильно поникнув, уставившись в пустоту. Слезы снова катятся из его глаз.

— Мой бе… бедный мальчик! Мы… мы сами не знаем, куда идем!..

Ничего себе шуточка!.. Он лопочет что-то невразумительное, слезы текут ручьем… Его так колотит, что вся кровать ходит ходуном, стойки и пружины дребезжат… У него приступ безысходного отчаяния… В общем, приехали!.. Он, видите ли, не знает, куда мы идем… Веселенькое дело!..

— На Тибет отправимся, дед! На Тибет! Решили ведь… сто раз уже говорили… И вот — на тебе!.. Да как только отхватим премию, аванс, черт его дери, так сразу рванем отсюда!

Настроение у меня было боевое.

— Ах, дитя мое, дитя мое… Если бы вы знали!..

— Если бы я знал что?..

Он вновь обливается горючими слезами, изнемогает от горести… Привстав с кровати, бросается мне на шею, целует меня, орошая слезами… Я не возражаю.

— Противогазы… противогазы, мальчик мой!

Так вот оно что, вот где собака зарыта! Чуял я!.. Он стонет, хлюпает носом, содрогается от рыданий.

— Так что противогазы?

— Не доделаны!.. Не доделаны!..

— Так доделаете! — подбадриваю я его. — У вас куча времени!.. Больше месяца в запасе!..

Хлюпанье становится громче… Не успокоил я его… Вот так штука!. Сдрейфил, пошел на попятный!.. Прощай, мой Тибет! Конец планам, тайнам… Его они больше не волнуют! Конец спектаклю!.. Струхнул, кривляка паршивый… Конец прекрасному порыву! Придется искать что-то другое. Только, чую, нагрянет полиция! И не через месяц, а сегодня-завтра!

— Как не стыдно? — укоряю я его. — Сейчас же прекратите!.. Что проку лить слезы?.. То ли еще полковник отчебучит, и его можно понять!.. У него работа в самом разгаре… он весь в трудовом напряжении, а тут вы лезете!.. От таких, с закидонами, жди любой пакости!.. Они на все способны… Вот увидите, он в суд подаст — за ним не задержится! Это он в два счета, сами виноваты…

Я не щажу его, тычу его носом в его собственное непотребство.

— Не знаю, смогу ли я, Фердинанд!..

— Смогу что?..

— Надеть… надеть вот это!..

Он указывает на напяленный на голову противогаз, машет руками, корчится, как грешник от адских мук… Он обмирает от страха, ляскает зубами, выбивает ими дробь… обеспамятел от ужаса, наложил полные штаны, трясется, как овечий хвост… Глаза у него подкатились, видны одни застывшие белки… Он спускается на край постели… Жалкое зрелище.

— Me… ме… ме!..

Он хватает меня за руки… он погибает, испускает дух, стоит заикнуться об испытаниях.

Я укладываю его, подтыкаю одеяло под бока, сую ему под голову большой тюфяк.

— Рано давать отбой, дед! Есть еще время! Целый месяц! Стараюсь, чтобы он перестал трястись.

— Есть еще время! — повторяю я… и при взгляде на противогаз с перьями меня разбирает смех… Неплохо смотрится на нем!..

— Так что, эти хреновины не годятся?.. Не тот товар?.. Плохо придумано?..

Пытаюсь что-нибудь выведать… Поди знай!.. Расспрашиваю…

— Да нет, хорошо! Хорошо! Наверное… Может быть… Не слишком уверенно звучит.

Он снова трясется от страха… Ой, нет! Не уверен он!.. Спрашивает, что я сам думаю. Час от часу не легче!..

— Ты тоже считаешь, что полковник с причудами?

— С причудами? День на день не приходится… Эти изобретатели всегда с придурью! Знал бы ты де Перейра, ого-го!.. А мы с тобой что, без заскоков?

Пытаюсь расшевелить его, хочу втолковать, что ничего страшного не произошло… что на него просто нашло… так, легкое помрачение… что это пройдет…

— Брось, перестань терзаться! Не узнаю тебя… Хватит заниматься самоедством! Да и чего ради? Ты даже памятку не прочитал… Незачем мучить себя… Смотри! Вникай! На-ка вот!

Показываю бумагу, уведомление… Читаю по слогам, вместе с ним… Один бы он ни бельмеса не понял… До чего туп в английском!.. Условия изложены ясно… Вот это действительно пунктуальность! «Все изобретатели, каждый в своем противогазе, находящиеся вместе в одном каземате, подвергаются действию двух газов поочередно, а именно: арсина и неизвестного соединения… 8 июля, ровно в 9 часов утра, на заводах Викмана, Керса и Стронга… Аппер Ветлам Грин». На следующий день испытания с двумя другими газами… по десять минут на каждый… и все под официальным надзором… «Наглухо закрытые бронированные казематы» даже подчеркнуто. Затем перечислялись члены жюри: один адмирал, два генерала, три инженера, два врача, три химика, один ветеринар… Действительно, там не шутки собрались шутить!..

Казалось, все было предусмотрено. Перечень наград и денежных премий: при легком удушье — небольшое вознаграждение в двадцать пять фунтов; при тяжелых дыхательных расстройствах — сорок фунтов как один пенни; в случае смерти — сто фунтов вдове и по тридцать — на каждого сироту… Ну, а ежели у изобретателя все путем, ежели он побеждает во всех испытаниях — какие почести его ждут, какая слава!.. И миллионы в придачу!.. Уйма миллионов!.. И с ходу колоссальный заказ: сто тысяч противогазов в месяц! К чему тогда Тибет?.. Офигительный куш! Спятить можно… Ущипните меня, я сплю!..

Я все пытался расшевелить его:

— Видишь? Смотри! Это тебе не хухры-мухры!.. Мотай на ус!.. Встряхнись!..

Только он сидел, точно в воду опущенный… такой печальный… и все тяжело так вздыхал… Прямо как пес побитый…

— Пропади все пропадом!.. Ну, что прикажешь с тобой делать?

Обрыдл он мне… Мне-то какой расчет распускать жалостные нюни? Глаза бы мои на него не глядели!.. Что делать?.. Снова хватаю его за плечи, потряхиваю: