Победный «Факел Гаргалота» - Гай Орловский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Ане нельзя, – буркнул я, – ее замкнет, а я защитный слой микробов смою, кто меня защитит?
Они обе ответили в один голос:
– Мы!
– Точно сговорились, – сказал я. – Преступный сговор налицо. А Яшке лапы мыть?
– Я ему уже положила в мисочку, – сообщила Леонтия. – Слышишь, бренчит?.. Доедает. Значит, вкусно было. Я умею готовить вкусности!
– Ух ты, – сказал я, – это два раза попасть пальцем в тачпад? А то и три?
Аня сказала, как бы защищая Леонтию:
– У нас голосовое управлению плитой и всей кухней. Девочка сразу же все освоила!
– Да, – согласился я, – голосок у нее еще тот. До сих пор в ушах этот визг… Это и есть саксербер?
Леонтия с торжеством поставила на середину стола широкое блюдо с чем-то, напоминающим большой пирог с румяной корочкой, но пахнет почему-то шашлыками и жареной рыбой.
– Это, – подтвердила Леонтия. – Начинайте.
– А ты? – спросил я с подозрением. – Вернешься, а мы два трупца?
– Кусочек Яшке отнесу, – сообщила она.
– Яшка тоже хороший, – предупредил я, – отравится – тебе не жить!
Она в изумлении вскинула не по-детски густые и широкие брови.
– Ты его тоже любишь?.. Здорово. Я думала, ты только себя.
Саксербер в самом деле нечто непривычное, хотя, как мне казалось, все блюда окончательно сформировались еще где-то во времена Римской империи, а потом только переизобретались и назывались по-разному.
Однако саксербер, продукт высоких технологий и точнейших дозировок почти не встречающихся в природе продуктов, оказался в самом деле… съедобным.
Всю прелесть вкуса, конечно, я оценить не смог, я мужчина, а не эстетствующий гурман-импотент, которому больше не в чем подчеркнуть свою значимость, как не в перечислении вкусностей, которые ел, вин, которые пил, и дальних мест, где бывал туристом, не при дамах будь сказано.
Но пирог съели быстро и с аппетитом, Леонтия намешала нечто в стаканах, якобы полезное и энергетическое, на вкус вроде простого деревенского кваса, ну да ладно, молчу, а то заклюют умники, которым больше не в чем выказать себя дартаньянами.
Аня сообщила, что ей надо скачать важный апгрейд, и церемонно удалилась, оставив нас за столом вдвоем.
Леонтия, по-детски пригнув голову к столу, проводила ее долгим взглядом.
– Она что, в самом деле скачивает апгрейды в особой комнате?
Я отмахнулся.
– Шутишь?.. Она глава клана, играет в Archeage-3, я ей дал свой аккаунт, а сам все никак не соберусь, никогда бы не подумал…
– Какой сервер? – спросила она жадно.
Я погрозил ей пальцем.
– Нет уж, нет уж…
– Ну скажи!
– Ни за что, – сказал я твердо.
– Ну что за тайны?
– Знаешь, – пояснил я, – малолетки прут толпами драться и общаться, драться и общаться, а вот люди опытные и взрослые…
– Это ты опытный и взрослый?
– Я играю с семи лет, – сообщил я с достоинством. – Уже набегался и надрался, теперь просто получаю удовольствие в том мире. Не хочу еще и там встречать знакомых, которых знаю как соседей или коллег. К тому же личное часто переносится в игру, кто-то будет высматривать, как меня подстеречь и подстрелить…
– Ладно, – сказала она милостиво, – не говори, трус. Но я не стала бы тебя убивать даже там. Ты меня спас, как я могу тебя прибить даже в игре? Хотя иногда и хочется.
Я чувствовал, что обязательно заведет об этом разговор, тут же парировал:
– Не пытайся меня поймать, я вьюн скользкий. Вас спас спецназ… или кто-то там, мне даже неинтересно насчет того, спасли или нет ваших звезд шоу-бизнеса и порноиндустрии. Мне что футбол, что секс на сцене – все равно не совсем мое призвание.
Она быстро зыркнула хитрыми детско-взрослыми глазами.
– Но ты же балдел от футбола!
– Уже нет, – сообщил я. – Что-то и как-то быстро переболел. Сам удивляюсь.
– Ух ты, – сказала она пораженно. – А чем сейчас болеешь? Мужчины не могут быть равнодушными. Отец говорит, равнодушный мужчина – не мужчина.
– За судьбы мира болею, – буркнул я. – Мира и прогресса. Чё смеешься? А я как раз всерьез. Как пенсионер какой дореволюционный. Политикой интересуюсь и этой, как ее… ага, экономикой!
Она притихла, спросила шепотом:
– И… что-то уже делаешь?
– Как пенсионер?
– Но ты же не пенсионер!
– Не поверишь, – ответил я, – но в самом деле что-то делаю. Как не пенсионер.
Она взвизгнула восторженно:
– Ой, что будет, что будет!.. Ты же такой, всего добиваешься. Вон как меня ловко добился, я и ахнуть не успела. И охнуть… И пикнуть, как ты меня всю дефлорировал, хотя я жутко стеснялась…
– Ну-ну, прессе расскажи, они такое любят.
Она сказала по-детски твердо и непререкаемо, как уверенный в себе подросток, что все на свете уже знают, все испробовали и во всем разочаровались, не найдя смысла бытия:
– Но ты явился меня спасать! Это судьба! Знак свыше, как говорили в твое старое дикое время.
– Судьба, – буркнул я, – это тоже дикое старое время. Сейчас все знают о квантовой неопределенности.
Она спросила с детским любопытством:
– А чё это?
– Дуреха, – сказал я авторитетно, – был век каменный, потом железный, атомный, а сейчас век квантовой неопределенности… Человек и сам не знает, что сделает в следующую минуту, а ты хочешь от меня каких-то обязательств?.. Да ты хоть про кота Шредингера слышала?..
– Нет, – ответила она честно и посмотрела на меня чистыми детскими глазами, – а что это?
– Не знаю, – сообщил я, – но что-то такое не такое, потому почти символ нашего времени, как раньше был кот ученый на дубе том. Был тот кот, а теперь этот. Такое, значит, на свете ничего определенного, ничего прочного, ничего понятного!
– Да насрать мне на какого-то чужого кота, – заявила она, – я собак люблю и твоего ящеренка. Мы с Яшкой тебя любим верно и преданно!
– Ага, а умчалась на яхте с наркоманами.
Она сказала виновато:
– Там были и вовсе непьющие, тот же король футбола Капульдо, потом Педриллио, взявший первое место на «Евровидении», и еще с десяток таких звезд… А я сидела в своей каюте и зубрила.
– Ого, – сказал я. – Такое даже мне не по зубам. А на хрена?
– Тебя хотела удивить, – ответила она честно, судя по ее уже женским брехливым глазам, – заодно поступить, когда школу закончу, в Калифорнийский на биологический, там лучший в мире факультет генетики… Я хочу, чтобы ты мною гордился!
– Уже горжусь, – ответил я. – Так горжусь, что зубы ломит. И морду лица перекашивает.
– А ночью судороги? – спросила она деловито.
– Уже!
– Значит, – ответила она, – буду спать с тобой. Прослежу, помогу, приму меры.
– Не надо, – сказал я. – Боюсь я твоих мер.
– А что? – возразила она. – Я своему хомячку клизму ставила! Сразу выздоровел.
– Я что, хомячок?
– Значит, клизма должна быть побольше… Ой, нельзя меня душить, я еще несовершеннолетняя!.. Вот вырасту, тогда души, имеешь право. Пойдем поедим?
Я в испуге потряс головой.
– Снова?
– А что, мужчины всегда готовы есть, так мне старшие подруги сказали.
– Ни за что. Еще отравишь.
– Я буду пробовать из твоей тарелки, – предложила она.
– А я потом есть с твоими слюнями?
Она сказала печально:
– А я бы все за тобой доедала… Даже тарелку вылизывала!
– Этого счастья, – напомнил я строго, – удостоен только Яшка.
Она обхватила меня, прижалась, как лоза к дубу, а я дуб еще тот, сказала твердо:
– Да мне насрать, что с миром делается! Мы устоим в твоем хаосе квантовой неопределенности!.. Кстати, отец уверяет, что тебя там и близко не было, а яхту освободил кто-то другой.
Я ответил ей в макушку:
– Разумеется. А как иначе?
Она чуть отстранилась, всматриваясь в меня огромными расширенными глазищами подростка.
– Как скажешь. Это мне послышалось. Я вообще-то что-то часто стала слышать твой голос. Даже разговариваю с тобой.
Я спросил с подозрением:
– И что за хрень несу?
– Разную, – сообщила она и робко улыбнулась. – Но такую противно правильную, будто старик какой. Нужную как бы.
– Не слушай, – буркнул я. – Живи, как твое… общество.
Она тяжело вздохнула.
– Ну как тебе вдолбить, что это только один раз… и то от обиды!
– Ну да, – ответил я. – Ты, конечно, не виновата.
– Нисколько, – заверила она. – Давай не будем указывать пальцем на того, кто виноват. Не хочу ссориться, хотя ты этого всеми силами добиваешься, используя мужское превосходство, но я держусь и не сдамся… хотя мы оба знаем, что мужчина отвечает за свою женщину!
– Так то за свою, – ответил я с холодком. – А ты и близко к моим не стояла.
– А теперь постою, – сказала она примирительно. – Пусть с самого краешка…
– Ты с краешка не останешься, – определил я. – Потому ты там, я здесь. Или наоборот, если хочешь.