Вторжение в Московию - Валерий Игнатьевич Туринов

Она была готова заплакать, укрыться за слезами.

— Что делать? Скажите, научите! — протянула она руки к отцу, но встретила его холодный взгляд и повернулась к Станиславу. — Да нет же! Увезите, отсюда увезите!

— Но, доченька, Марина! — чуть не с плачем вырвалось у пана Юрия.

У него тоже было сердце, а не камень. Он расстраивался при виде её переживаний, но не находил для этого серьёзной причины. Его дочь пошла в него характером, а также равнодушием к судьбе людей, пусть даже самых близких, была расчётлива, умна. Ну, в общем, вся в него. И он гордился ею. И вот на тебе! Вдруг в каком-то мелком деле, как полагал он, она упёрлась и не хотела уступать, когда впереди опять замаячила московская корона. Ну как тут с дамами вести дела?! Терялся он в догадках, не замечая за дочерью каких-то изменений… Да нет же! Это она, всё та же Марина! Не изменилась она, нисколечко!

— Супруга твоего уже давно нет! Но его дело не исчезло! Наше дело, наше, ожило! Ведь он тебе посмертно передал свой престол! Ах, если бы не терял он головы! — театрально схватился он за свою голову, торопливо засновал туда-сюда по шатру, раскачиваясь из стороны в сторону. — От удали, беспечности!..

Наконец он перестал бегать, остановился около неё и заглянул ей в глаза, надеясь прочесть в них подтверждение своим мыслям: но встретил там завесу холода… Да, да, она была вся в него!

— Но как же это?! — спросила она и отвела смущённо от него глаза. В её голосе была слышна надежда, что, может быть, он выдумал всё это. Вот сейчас он улыбнётся, как было в детстве, когда подтрунивал над ней, и приласкает, и скажет, что просто пошутил, и пусть все страхи выбросит она из своей головки, умной и прелестной. — Душой ведь говорила Богу: супругой верной буду я ему и в горестях и в радостях, до самой старости, и только смерть нас разлучит!

Она замолчала, полагая, что, может быть, он ответит ей. Она не смела ослушаться его, своего отца, воспитанная иезуитами в почитании к старшим, которые желают ей, разумеется, только добра, забот иных уже не знают.

— Марина, — обратился Станислав к ней, как к сестре, вот так просто, показывая тем, что значит она для них. Всегда была и будет родной кровинушкой. Они не перестанут заботиться о ней, помогут, поддержат и спасут, если появится опасность. — Мы так решим: если церковь позволит такой брак, тогда закон по форме будет соблюдён!.. Но жить как с мужем ты не будешь с ним!..

— Так верно мы замнём скандал! — обрадовался пан Юрий этой подсказке сына и обнял его, заулыбался благодушно им, своим детям. Он гордился ими и искренне любил. Всех своих детей он вывел в большие люди по своей службе, связям. Дочерей он выдавал замуж за людей знатных, богатых и влиятельных, а сыновей женил на невестах с немалым приданым.

— Супругом будет он тебе до трона, — продолжил дальше Станислав, развивая свои мысли. — Когда же введёт тебя опять царицей в Кремль…

Тут он сделал нужную паузу, дал им самим подумать, что будет дальше.

— И снова люд Московии, поверь, не налюбуется тобой!

Пафос, какой пафос был в его словах! Он в этом не уступал нисколечко отцу.

— Марина, доченька моя! — засуетился пан Юрий, воспрянув от таких речей, и, чтя её высокий сан, склонился перед ней.

И она увидела его седую голову… Ах, как она любила перебирать когда-то в детстве вот эти его кудри, сейчас уже седые.

— Не просил я ничего в жизни от тебя! А сейчас молю с коленей!..

И казалось, он, её отец, которого она так почитала, готов был встать на самом деле перед ней на колени.

— Признавай!..

Она же потянула ещё эти сладостные минута, когда вот так, не по-земному, к ней обращались даже её близкие родственники, когда-то знавшие её простой девчонкой, которая бегала, шалила, играла шумно, всё норовила забраться куда-нибудь повыше, расстраивая всех своею непоседливостью. Потом всё это ушло куда-то. Она изменилась, и очень сильно, повзрослев же, стала совсем иной.

— Тогда, перед Богом и людьми, мы были с ним наивны и верили речам застольным!

Она глубоко вздохнула, придав сожаление счастливому лицу.

— И кому?! Всем ближним!..

Но тут же она вспомнила что-то, и по её лицу, вот только что озарённому улыбкой, скользнула тенью жёсткость.

— Боярам своевольным! И Шуйскому!.. Ведь говорил же Димитрий: я его казню! Так почему же не казнил?! А-а! — глухой вздох вырвался у неё, она спохватилась, зажала рыдание, и содрогнулась её грудь. — А как всё начиналось!.. Палили пушки, литавры били, — опять воспоминания заслонили ей мысли о сегодняшнем дне. — Величие и слава нас ждала!..

Голос у неё задрожал, она не справилась с ним и замолчала.

— Марина, — осторожно коснулся пальцами пан Юрий её плеча. — Хотя стою я близко к трону, но признаюсь: мне трепетно перед ним!

Он почтительно взял её за руку, и гордость, нескрываемое удивление изобразилось на его лице.

— Ты же будто рождена с венцом земным! Выносит голова твоя корону! Сей жребий — написан тебе на роду!

О-о, как хорошо знал он свою дочь, её тщеславие, растравленное коронованием на царство в Москве! Оно ли погубило её? А может быть, возвысило, открыло ей самой на себя глаза, на то, как жила раньше и кем стала.

«Кого осеняет Бог, тот не утрачивает сияние больше! И я, хотя меня свергли с престола изменники и лжесвидетели, — всё же царица!»

Этот девиз написала она на своём знамени в тот день, в день коронования, и беззвучно часто повторяла его теперь.

— Хорошо, я буду служить имени Димитрия, — произнесла она, и тонкие губы у неё дрогнули, выдавая её страх пуститься в новый опасный путь с неизвестным ей человеком. — Сообщите ему… Я исполню свою роль…

Наконец-то услышал пан Юрий от неё то, что ожидал услышать.

* * *

В шатёр царицы Матюшка вошёл со своими польскими сторонниками. Он не осмелился приехать сюда со своими ближними. Из думных он не пригласил тоже никого, отговорился, что царице будет тяжело после долгой разлуки. Она, мол, станет тяготиться большой свитой.

Но что же случилось с ним самим-то? Отчего так учащённо забилось его сердце вот тут, перед самым её шатром, как будто перед опасным испытанием? Так