Курский перевал - Илья Маркин

— Сейчас, товарищ майор, сейчас я санитаров позову, — побелевшими губами шептал Дробышев.

«Зачем санитаров?» — с удивлением подумал Бондарь, пытаясь привстать, но острая боль сковала все его тело.

XIV

Ожесточенные бои на прохоровской равнине ни на секунду не утихали. Гул стрельбы и рев моторов, казалось, навеки повисли над избитой, истомленной землей. Генерал Федотов отчетливо видел, как из совхоза «Комсомолец» вырвалась лавина танков, смяла нашу оборону и устремилась к совхозу «Октябрьский». Перед волной черных, окутанных дымом немецких танков горестными островками темнели только отдельные орудия и группы советских стрелков. Несколько орудий и взвода три стрелков оставались внутри полосы вражеского прорыва, отчаянно сопротивляясь противнику, наседавшему на них со всех сторон.

— Куда направлять штурмовиков, товарищ генерал? Где немцы, где наши? Все перепуталось, — возмущался Столбов.

— Бросай на тылы. Не допусти ввода в прорыв новых сил противника, — сказал Федотов. — А я своей артиллерией ударю по флангу прорыва.

Прорвавшиеся в совхоз «Октябрьский» вражеские танки узким клином устремились к Прохоровке, не пытаясь расширить прорыв. Этим воспользовался Федотов и на фланг выбросил четыре противотанковые батареи. Грузовики с пушками на прицепе под огнем противника выскочили почти вплотную к фашистским танкам.

— А где же штурмовики? — нетерпеливо спросил Федотов Столбова и тут же смолк. С севера, распластав крылья, группа за группой выплывали «Илы».

Центр борьбы на земле заметно перемещался к Прохоровке. Вся равнина на подступах к ней сплошь покрылась дымом и пылью.

— Надо контратаковать, немедленно, сейчас же, — прошептал Федотов и облегченно вздохнул.

По высотам у Прохоровки четырьмя колоннами выдвигались наши танковые батальоны. Они развернулись на широком фронте, стремительно сближаясь с немецкими танками.

— Помогай, помогай нашим танкистам! — крикнул Федотов Столбову. — Сейчас все решают они.

По команде Столбова группа штурмовиков повернула к совхозу «Октябрьский», и немецкие танки скрылись в вихре взрывов. Когда, дважды отбомбясь, ушли штурмовики, между совхозом и Прохоровкой заметно стихло.

— Удержались, товарищ генерал, а? — проводив штурмовиков, радостно прокричал Столбов.

— Удержались вроде, — в тон ему ответил Федотов.

— А времени-то всего двадцать минут второго, — взглянул на часы Столбов. — До темноты-то, ой-ё-ёй, что может случиться еще! Теперь нужно ждать удара с воздуха. Да вот они, кажется, уже идут, — встревоженно добавил он, хватая шлемофон.

На этот раз фашистские бомбардировщики широким фронтом шли волна за волной, захватывая всю полосу прохоровской равнины между железной дорогой и рекой Псел.

— Встретим сейчас, встретим! — яростно проговорил Столбов. — Всех истребителей, что есть поблизости, всех бросаем.

Более получаса кипела яростная борьба в воздухе. Чудом разбираясь, где свои, где фашистские самолеты, Столбов командовал истребителями, направляя их то на одну, то на другую группу фашистских бомбардировщиков.

Еще не утихли бои в воздухе, как на всем фронте от реки Псел и до железной дороги немецкие танки и пехота вновь бросились в атаку. Федотов видел, что происходило перед фронтом дивизии, но сделать ничего не мог. Все сейчас зависело от выдержки подразделений и частей, схлестнувшихся с противником. Чтобы хоть как-то облегчить положение на земле, советские штурмовики и бомбардировщики ударили по вражеским тылам и по путям подхода к фронту.

Больше часу без решительных перемен продолжалась ожесточенная борьба на земле. Немецкие танки отчаянно рвались вперед, но, теряя одну машину за другой, не могли сломить сопротивление советских подразделений. Когда же вся фашистская авиация обрушилась на берега реки Псел, большой группе немецких танков удалось смять оборону советских мотострелков и через села Козловка, Васильевка, Михайловка узким клином прорваться по левому берегу реки.

Для дивизии Федотова создалось исключительно сложное положение. Два глубоких вражеских клина — один от совхоза «Комсомолец» до совхоза «Октябрьский» и второй вдоль реки Псел — отрезали ее от соседей. С трех сторон на нее наседали фашистские танки и пехота. Вражеская артиллерия из совхоза «Октябрьский» и из сел Васильевка и Михайловка насквозь простреливала все тылы и подступы к фронту. Никогда еще Федотову не приходилось испытывать столь отчаянного положения. Все, что было в дивизии, уже находилось в бою. У Федотова не было не только резервов, но даже надежной охраны командного пункта, к которому почти вплотную подошли фашистские танки. Он приказал начальнику штаба собрать всех людей, что были в штабе, и занять круговую оборону. Все штабы полков давно уже дрались вместе с подразделениями.

— Ну, дружок, вся надежда только на тебя, — сказал Федотов удивительно спокойному Столбову. — Все, что у меня есть, брошено в бой.

— Сила, сила адская прет, черт бы их позабирал на тот свет! — яростно взмахнул кулаком Столбов. — Ну, ничего, мы еще всыплем им горяченького до слез. Сейчас вызываю новые группы штурмовиков, и будем непрерывно, до самой темноты, штурмовать и бомбить. И носа не дадим сунуть дальше тех районов, куда они прорвались!

Раздумывая о положении дивизии, Федотов видел только один выход из отчаянного положения: вывести части из мешка между вражескими клиньями. Он уже приготовился доложить это командиру корпуса, но тот позвонил сам и приказал начать отход к селу Прелестное, что западнее Прохоровки.

В хлопотах по организации отхода частей дивизии Федотов не заметил, как далеко на юго-востоке, между Прохоровкой и Белгородом, все разгораясь, загудела канонада.

«Неужели там противнику удалось прорваться? — тревожно раздумывал Федотов. — Если это так, то наш завтрашний контрудар может быть сорван».

Он позвонил командиру корпуса, но тот сам ничего определенного не знал и только еще раз подтвердил приказ о немедленном отводе частей дивизии.

— Торопитесь, товарищ генерал, — сурово бросил озабоченный Столбов, — основные силы авиации переключаются под Белгород. Там противник пробил нашу оборону и рвется к Прохоровке с юга. Обстановка угрожающая…

Весь день в наспех вырытом котлованчике, прикрытом сверху двумя плащ-палатками, Ирина перевязывала раненых. Теперь, когда в полку осталось так мало людей, не было ни ротных санитаров, ни батальонных медицинских пунктов. Все уцелевшие санитары и санинструкторы собрались вокруг Ирины и доставляли раненых к ней прямо с передовой. Помогали Ирине Марфа и Валя. Фельдшер Пилипчук и двое санитаров сразу же после обработки забирали раненых из котлованчика и отправляли в медсанбат дивизии.

Как и всегда, поглощенная работой, Ирина не знала, что происходит на фронте, слыша только не совсем понятные, часто отрывочные и путаные разговоры раненых о нескончаемых атаках немцев, о жесточайшей бомбежке и о наших солдатах и офицерах, которые, по словам одних раненых, стояли насмерть, а по рассказам других, продержатся недолго и скоро начнут отступать.

— Что болтаешь-то? — резко осаживала таких рассказчиков Марфа. — У самого, видать, душа в пятки ушла, думаешь, и все такие? Послушай-ка, вон как бьются наши! Ты лучше рукав засучивай, уколю сейчас.

Валя подавала Ирине нужные инструменты, помогала накладывать повязки, вытирала кровь и успокаивала раненых. Это была теперь совсем не та Валя, которая чуть не потеряла сознание при виде первого раненого. В ней произошел тот хорошо знакомый Ирине перелом, когда обыкновенная женщина становится настоящим медиком, выражающим свою жалость к пострадавшему человеку не испугом, растерянностью и слезами, а стремлением как можно скорее облегчить его страдания.

Во второй половине дня, когда принесли истекавшего кровью майора Бондаря, Валя не выдержала и, отвернувшись в земляной угол, судорожно задергала острыми плечиками.

— Ты что, дуреха? — прицыкнула на нее Марфа. — Людям и так невмоготу, а ты еще хлюпаешь!

— Да я так… — кончиками пальцев вытирая слезы, пробормотала Валя и поспешно разрезала гимнастерку майора.

— Все будет хорошо, Федор Логинович, — матерински ласково говорила Марфа, — перевяжем вас — и в медсанбат, а там в госпиталь. Подлечитесь, сил наберетесь, а там, глядишь, в тылу-то и с семьей встретиться доведется.

Бондарь терпеливо переносил боль. От потери крови лицо его побелело и на впалых щеках проступили красные пятна. Когда Ирина наложила последнюю повязку, он глазами подозвал Марфу.

— У меня там… в левом кармане гимнастерки… список. Передайте его старшему лейтенанту Дробышеву. Это кого к награде представить…

— А Дробышев жив? — дрожащим шепотком спросила Валя.