Две стороны Луны. Космическая гонка времен холодной войны - Алексей Архипович Леонов

Я спустился снова в операционную. Нил уже снял скафандр и лежал на операционном столе, а доктор искал на его руке вену, чтобы взять кровь на анализ. Корабль качало на волнах, и Нил посмотрел на меня с выражением: «Ох, хоть бы побыстрее все закончилось».

С нами все оказалось в порядке. Доктору почти нечего было делать. В конце концов нам разрешили умыться и присоединиться к капитану за столом в кают-компании. Боже, как мы были голодны. Подали обильный ужин в восточном стиле. В ту минуту я бы съел вообще все что угодно. Скоро нам удалось немного поспать на эсминце, который рассекал воды Тихого океана, держа курс на Окинаву. Там нас встретили Фрэнк Борман и Уолли Ширра, находившиеся в дальневосточном турне для NASA. Оттуда нас на самолете забрали прямо в больницу на Гавайях, чтобы более детально обследовать. Затем мы полетели на мыс Кеннеди, чтобы отчитаться о полете, и лишь после этого нам разрешили вернуться к семьям в Хьюстон.

Им многое пришлось выдержать. Лартон находилась в хьюстонском Центре пилотируемых полетов, когда через судно «Костал Сентри Квебек» получили наши первые тревожные радиограммы. При первом признаке того, что экспедиция пошла не по плану, Лартон вывели из ВИП-зала и отвезли домой, где ей и пришлось ждать новостей.

Джен Армстронг приехала к нам, чтобы быть вместе с Лартон. Уложив детей спать, они провели томительные четыре часа в ожидании любых известий, пока тележурналисты разбивали лагерь на лужайке перед домом. NASA сообщало сведения крайне скупо. Обычные комментарии по поводу текущего полета практически прекратились. Публика решила, что мы погибли, – и каждый журналист хотел получить эксклюзив.

Мучения наших жен прекратились, когда им позвонил один из врачей NASA и сообщил:

– Они возвращаются, с ними все в порядке.

Но им пришлось столкнуться с бушующей толпой репортеров.

– Я слегка разочарована, но основную задачу полета, стыковку, они выполнили. И вновь полетят в космос, – сказала журналистам Лартон, выражая на словах, вероятно, больше уверенности, чем чувствовала.

– Я счастлива, что они дома, – сумела улыбнуться Джен. – Сегодня звезды светят ярко.

Даже журнал Life, который защищал наши семьи от бешенства репортеров в эти часы, решил дать материал о полете с кричащим заголовком: «Нил и Дэйв: бешеная скачка в космосе» – так ему захотелось.

Нил положил этому конец. Он позвонил в редакцию и решительно потребовал:

– Вы не будете печатать такое. Мы не собираемся рассказывать историю в подобном духе. Это недопустимо.

Мы категорически не могли позволить, чтобы вокруг проблем в программе вспыхнули спекуляции. Тут же объявился бы какой-нибудь конгрессмен с идеей типа: «Эй, те парни чуть не погибли. Хватит уже мне голосовать за дополнительные деньги для NASA, а то оно угробит наших ребят, а я не хочу, чтобы потом сваливали все на меня». Допускать такое не следовало. От нас требовалось сохранять хладнокровие свое собственное и публики. Life с этим согласился. Журналисты сменили тональность в статьях в трех следующих номерах. Каждая новая статья звучала бодрее предыдущей. Первая из них – «Высокое напряжение, испытанное астронавтами» – вышла с фотографиями Джен Армстронг, безутешно упавшей на колени перед телевизором в момент, когда потеряли связь с нашим кораблем[60].

Потом появилась вторая статья, озаглавленная «Бешеное вращение взбесившегося в небесах корабля», смягченная фотографиями нас с Нилом, радостно улыбающихся на камеру, сидя в подпрыгивающем на волнах «Джемини» перед подъемом на борт «Леонард Мейсон». И в последней статье мы красовались уже расслабляющимися в креслах после возвращения в Хьюстон. И заголовок был такой: «Дело об „Адекватной тревоге“».

* * *

Все испытали разочарование оттого, что нам пришлось досрочно прервать полет. Но еще и огромное облегчение, ведь нам удалось благополучно вернуться. Все понимали, как близко мы подошли к грани гибели. Шансов остановить скоростное вращение корабля в космосе было крайне мало.

Если бы у нас не вышло, кто знает, как бы сложилась судьба американской космонавтики. Вполне вероятно, тогда программу ждало бы закрытие, особенно если бы наш корабль упустили почти сразу после гибели Чарли Бассетта и Эллиота Си, а еще после проблем с «Джемини-6».

Если бы мы погибли, на Земле никак не узнали бы, что причина проблемы заключалась в двигателе ориентации, произвольно включавшемся и выключавшемся, и лишь это позволило в дальнейшем перепроектировать космические корабли, которые полетели после нас. Все, что они бы знали тогда, – два парня погибли в космосе.

В NASA работали много умных людей, настоящих детективов. Вероятно, они бы догадались, что мы умерли от неконтролируемого бесконечного вращения корабля. Но история превратилась бы в большую загадку. Остатки «Джемини-8» вернулись бы на Землю – возможно, через девять-десять лет – очень сильно обгоревшими после неконтролируемого входа в атмосферу. Пресса сошла бы с ума. Все сенаторы начали бы швыряться вопросами о том, зачем нас вообще отправляли в космос.

Полагаю, поток денег для NASA от Конгресса США тогда бы иссяк. И прозвучал бы погребальный звон по национальной космической программе.

После нашего возвращения не справляли особых торжеств, не устраивали фестивалей или парадов. Нас не приглашали на ужин в Белый дом, как ребят, летавших по программе «Меркьюри», или экипаж «Джемини-4» – Джима Макдивитта и Эда Уайта, первого американца, вышедшего в открытый космос. Лишь вручили простые награды второго класса. От NASA я получил медаль «За выдающиеся заслуги», а от ВВС – крест «За летные боевые заслуги» (а не медаль «За выдающиеся заслуги» выше рангом). Меня произвели из майоров в подполковники. Будучи гражданским, Нил не удостоился даже этого.

Не то чтобы нам это было важно. Ни Нил, ни я, ни наши жены не любили помпезность и атрибуты знаменитостей вроде парадов. Но, как я потом узнал, за нашими спинами пошли разговоры, что мы провалили задачи экспедиции, испортили все, без необходимости включили систему управления спуском и прервали полет. Тоже мне, «диванные футболисты», проснувшиеся на утро понедельника. Они ошибались во всем. Я ни секунды не сомневался, что мы с Нилом сделали все как надо. Иначе мы бы погибли.

Программа космических исследований развивалась, становилась сложнее и требовала все большего напряжения сил, что породило личные конфликты. Дружеское соперничество превращалось порой в откровенную вражду. Те, кто считал, что именно им следовало доверить очередной полет, завидовали тем, кого отправляли в космос раньше них. Хотя лично я тогда почти не разделял подобных чувств, теперь думаю, что это естественный исход. Каждый из нас был отличником и