Синие дали - Александр Павлович Беляев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вечером того же дня пошел дождь. Холодные капли его сердито забарабанили в окно избушки. Ветер гудел в трубе, свистел под крышей. Дождь начал утихать лишь к ночи, но среди мелких его капелек то тут, то там воровато замелькали белые снежинки. Стало еще холоднее, стекла в окнах запотели.
В полночь снежинки закружились роем, а утром завыл, заревел буран, застилая белой пеленой землю и небо.
Тихон то и дело подходил к окну, дул на замерзшее стекло, пальцем протирал в тонком ледке маленький глазок и смотрел на улицу. Мысли его уносились к озеру — туда, где вчера еще на подернутом крупной рябью зеркале воды плавал лебедь.
— Что-то теперь с ним?
К вечеру второго дня снежная буря утихла. Облака разошлись, небо просветлело.
Яркие, колючие звезды высыпали по всему небу. Сугробы неровными, причудливыми рядами пролегли меж деревьев. Зима прочно вступила в свои права и по-хозяйски улеглась на землю.
Рано утром Тихон достал лыжи, надел полушубок, валенки, вскинул на плечи ружье и пошел к озеру, напрямик прокладывая лыжню. Старик заметно волновался: неужели стряслась с птицей беда, мороз шутить не любит.
Озеро уже замерзло. Но возле ельника, над тем местом, где со дна били ключи, зияла черная полынья. Здесь вода не замерзала почти всю зиму и белый парок поднимался тоненькими струйками кверху даже в самые лютые морозы.
Тихон козырьком приложил руку к глазам и, щурясь от ослепительного блеска снега, заглянул под ельник. Там, в черной воде, как ни в чем не бывало, спокойно и важно плавал лебедь.
Тихон вернулся домой, подождал, когда лед окрепнет, взял большую плетеную корзину, в которой обычно носил сено, старую рыбацкую сеть и снова отправился к полынье. Лебедь встретил его неприветливо. Вытянул шею и зло зашипел.
— Ну, ничего, ничего, не серчай, — миролюбиво успокоил его Тихон, — мы твою персону не шибко побеспокоим, поймаем да в корзинку, только и делов. — И Тихон, раскинув сеть, потащил ее за край через полынью.
Птица яростно забилась под сетью. Голова ее проскочила в ячейку, крылья запутались в крепких нитках трехстенки. Тихон проворно потянул за веревки и, подпустив сеть под лебедя снизу, осторожненько вытащил его на снег. Но лебедь не сдавался и изо всех сил продолжал биться в сети. Тогда Тихон, не долго думая, накрыл его сверху полушубком и сунул в корзину. Там, на сене, лебедь сразу притих. И Тихон, собрав свои снасти, пошел домой.
Дома жена Тихона, сварливая и несговорчивая старуха Марья, увидев лебедя, подняла шум:
— Куда ты его в избу тащишь? Самим повернуться негде! Пусть в хлеву живет! — ругалась она. Но Тихон ей ничего на это не ответил и только махнул рукой: не твое, дескать, дело, помалкивай, сами знаем, что надо. Он надел на голову птице рукавицу, скрутил ей лапы и, хорошенько привязав к скамейке, принялся осматривать крыло. Место полома он нашел сразу. Рана уже рубцевалась, и перевязка была излишней. Для лечения нужны были только покой и время. Подивившись крепости птицы, он освободил лебедю лапы, снял с головы рукавицу и спустил его на пол. Почувствовав свободу, птица сейчас же забралась под стол и забилась там в угол, не переставая при этом шипеть.
Тихон поставил перед ней миску с водой, набросал в нее зерна, накрошил хлеба. Два дня лебедь не дотрагивался до еды. И все шипел и шипел, стоило только кому-нибудь заглянуть к нему в угол.
— Пропадет твой гусь, — брюзжала на Тихона старуха, — зажарь его лучше, пока не поздно.
Тихон тоже забеспокоился. Но на третий день хлеба в миске не оказалось. Пропало затем и зерно. Старик заулыбался.
— Ну, дело будет. Раз есть начал, значит, все пойдет как по маслу! — уверенно проговорил он и каждое утро стал выставлять перед птицей полную миску корма.
Недели через две после этого, лежа как-то на печке, Тихон наблюдал, как лебедь осторожно вылез из своего угла и, выйдя на середину комнаты, долго смотрел попеременно то одним, то другим глазом на огонек лампы. Потом, вдоволь, очевидно, насмотревшись, он подошел к столу и, вытянув длинную шею, поочередно начал заглядывать во все горшки и кастрюли. В одной кастрюле он нашел кашу и быстро принялся клевать ее, мелко разминая в клюве. Увидев такое, жена Тихона сердито крикнула: «Кыш, жулик», — и бросила в птицу тряпкой.
Неуклюже переваливаясь с боку на бок, лебедь побежал обратно в свое убежище. Но, просидев там около часа, вылез снова. И с этого дня уже смело начал разгуливать по всей избе.
Между тем слух о белоснежном красавце, поселившемся в доме Тихона, быстро облетел всю деревню. К Тихону посмотреть на диковинную птицу чуть ли не каждый день стали заходить односельчане. А однажды из соседнего колхоза учительница привела даже целый класс. Тихон всем с удовольствием показывал лебедя. Лебедь тоже спокойно позволял любоваться собой. Но гладить не давался никому. И стоило только неосторожному гостю протянуть к нему руку, он сейчас же вытягивал шею, шипел и, не стесняясь, больно клевал.
Так прошел месяц. Тихону из города прислали письмо.
«Уважаемый, Тихон Савельевич!
Недавно нам стало известно, что в данный момент Вы располагаете прекрасным экземпляром лебедя-кликуна. Сообщите, пожалуйста, не можем ли мы приобрести его у Вас для изготовления чучела. Если Вы согласитесь продать нам лебедя, то просим весной по теплу, с первой же оказией, доставить его в музей.
С уважением к Вам научный сотрудник краеведческого музея…»
И дальше шла длинная неразборчивая подпись.
Тихон прочитал письмо и рассказал о нем жене.
— Ну и продай, раз просят. Пусть делают, что хотят, а мы себе на эти деньги обновы к празднику купим, — обрадовалась она.
Тихон согласно кивнул головой.
— Так и сделаем. До весны продержим да в город махнем. А ты все брюзжала: зажарь да зажарь. Видишь, как дело-то обернулось, — с укоризной проговорил он.
Прошел еще месяц. Зима становилась все суровее. По ночам избушка потрескивала от мороза, и окна ее покрывались толстым слоем льда.
За это время лебедь совсем перестал бояться
