Точка невозврата - Николай Валентинович Куценко

– Саш, ты знаешь, я… Ну, я тут подумал. Есть одна вещь, слабая сторона, так сказать… – Валентин заерзал на стуле. – Ты только пойми меня правильно, как старшего товарища. Я же тебе добра желаю.

– Какая сторона? – напрягся Александр. – О чем вы? Вы же сами просили…

– Да, но… Тут все глубже как бы. Гораздо глубже. Философия, так сказать.

– О чем вы, Валентин Евгеньевич?

– Ладно – буду прям! Тебе не хватает, Саш, лидерских качеств.

– Чего? – Яременко привстал, взял со стола бутылку, налил воду в стакан. Длинными ровными пальцами обхватил его, но с места не сдвинул. И покраснел.

– Ты только не злись, брат. В общем, пока рановато. Надо бы книги почитать умные. Вот тебе Карнеги, вот про монаха и Ферарри… – Валентин выложил на стол цветастые толстые тома. – А ты как думал? Я сам на них вырос! В них вся суть бытия, можно сказать! Вся философия управления! Теория выбора! А главное – лидерства!

– Посмотрю, – почесывая ровный затылок, уныло произнес Яременко и потянулся к книгам.

– Я ж по-отечески, по-братски. О тебе забочусь… Ну не готов ты, Саш.

– Понимаю, – шмыгнул носом тот и сложил книги в сумку.

Вечером уборщица наводила порядок в кабинете Валентина. Высыпая содержимое мусорного ведра в пакет, она увидела пачку нераспечатанных презервативов. Достала ее, рассмотрела с разных сторон, а потом сунула в карман. Затем включила пылесос, и офис наполнился протяжным, ноющим звуком. Уборщица сделала плеер погромче и продолжила свою работу.

Опыт

Поезд заехал в покрытый серой дымкой пролесок, громко гремя вагонами. Казалось, некоторые из них даже подпрыгивают, едва держась на рельсах. Стук колес то нарастал, заставляя пассажиров вздрагивать, то так же быстро стихал, будто его и не было совсем. Лена смотрела в окно и считала всплывающие перед ней железнодорожные столбы. Они появлялись как призраки из тумана, затем материализовывались, на мгновение становясь ясно видимыми, и исчезали. От этого монотонного счета тянуло в сон. Иногда за окном раздавался громкий крик неизвестной птицы, и Лена долго пыталась вспомнить, какие же пернатые живут в хвойных лесах.

На маленьком столике, застеленном тканевой салфеткой, лежало несколько вареных яиц, большой помидор, чуть-чуть помятый сбоку, и четвертинка круглого хлеба, купленного на Ленинградском вокзале у бабушки-торговки. Одно яйцо откатилось в сторону и остановилось у самого края столика, уткнувшись в железный выступ.

– Лен, ты поесть не хочешь? – Михаил Иванович, Ленин коллега по институту, взял в руки яйцо, оглядел его потрескавшиеся края.

– Не-а, – вяло ответила она, так и не оторвав глаз от окна.

За окном становилось сумрачно. Вечерело. За дверью купе пробежала проводница, громко ругаясь матом.

– Во народ, прям в вагоне матерятся! Воспитание, конечно! – Михаил Иванович взял в руки яйцо, очистил и откусил заостренную верхушку. Жидкий желток потек по его мозолистым пальцам. Лена отвернулась и, едва сдержав приступ тошноты, поморщилась.

– Лен, а ты на собрании-то вчера была? Когда мы с Семеном Ильичем перед нашими молодыми сотрудниками выступали?

– Там, где про роль опыта рассказывали?

– Именно!

– Ага. – Лена зевнула, прикрыв рукой маленький рот.

– Как он, а? Мощно ведь выступил? С харизмой! Прям чувствовалась силища-то! И я так, ничего тоже, вроде вставил свои пять копеек.

– Да, вроде… – Она оглядела один из проплывающих мимо столбов с номером «632», с удивлением отметив, что этими цифрами начинается пин-код ее банковской карты.

– А помнишь, как он паузу-то взял, и народ зашептался? Ну, когда про обучение говорил. Про то, что молодежь развивать надо? Про будущее ваше?

– Не очень. – Лена медленно выдохнула. Ее все больше клонило в сон.

– Не по бумажке ведь читал. Экспромт, так сказать! Это талант своего рода, Лен. Ну, и я в долгу не остался – тоже добавил.

Михаил Иванович поднялся, вытер руки о грязные джинсы, поправил воротник вязаного свитера.

– Так выступать уметь надо, Лен. Это опыт, долгие годы практики! Я раньше боялся сильно, а потом – ничего, переборол страх. – Михаил Иванович оглядел маленькие коленки Лены, шмыгнул носом и смахнул с нижней губы кусочек скорлупы. Лена неспешно потянулась к помидору, зашуршала пакетом.

– Поешь пока, Лен. Я покурить выйду. – Сказав это, он сунул руку в сумку, стоящую под столиком. Достал пачку «Честера». Затем резко выпрямился и громко добавил: – А как я про опыт-то рассказал! Что передавать его молодым надо! Умри – но прежде молодому свой опыт передай!

– Сильно, – протянула она, откусывая от помидора. – Понравилось многим. Вы умеете убеждать, Михаил Иванович!

– Это ж тоже своего рода талант, Лен, – молодому в голову вбить прописные истины! – Михаил Иванович сжал ладонь в кулак так, что у него покраснели кончики пальцев. – Мы-то уж старики. Опыт передадим и уходить спокойно на покой можем.

– Да ладно вам, скажете тоже – старики, – ухмыльнулась Лена.

Она дожевала помидор и, пошарив в сумке, достала оттуда зеленый махровый халат, в нескольких местах испачканный желтой краской.

– Дети измазали, – хмыкнула Лена. – Рисовать любят. Малюют, где придется. Вот и халату досталось.

– Дело житейское. Бывает, – махнул рукой Михаил Иванович.

Поезд начал сбавлять скорость. Лена, как раз в это время поднявшаяся со своего места, пошатнулась, но Михаил Иванович резко схватил ее за руку и на секунду прижал к себе.

– Вот мудак! Тормозить не умеет.

– Это вы про кого? – Лена вырвала руку и отстранилась, но Михаил Иванович успел почувствовать частый стук ее сердца.

– Про машиниста, конечно! Молодняк набирают! Учить да учить еще.

– Спасибо. – Лена покраснела и опустила взгляд на мысы своих пушистых тапочек, захваченных из дома.

– Станция «Верещагино», – крикнула проводница.

Михаил Иванович снял с крючка ветровку, накинул ее на плечи, дернул за ручку двери. В купе дунул ветер, несущий с собой запах сигарет и дешевой водки. Где-то в конце коридора послышались шумные голоса подвыпивших людей.

– Лен, я того, перекурю?

– А я спать буду, Михаил Иванович. – Лена, отчаянно зевая, принялась стелить постель.

– Да, Лен, ложись. Утром уже поговорим. За завтраком. Дам тебе пару советов, так сказать. Исходя из опыта своего житейского.

В тамбуре веселилась компания молодежи – две девушки и три парня. От всех сильно несло перегаром. Полноватая девушка с русой косой пела что-то очень знакомое, кажется, из репертуара Пугачевой, но названия песни Михаил Иванович вспомнить не смог. На выходе из вагона стояла проводница, прикуривая у мужчины с седой бородой и узким лбом. Вокзальные бабки торговали всякой снедью: пирогами, луком, яйцами и самогоном. А одна