Разговор о стихах - Ефим Григорьевич Эткинд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Печально я гляжу на наше поколенье!
Его грядущее – иль пусто, иль темно;
Меж тем, под бременем познанья и сомненья,
В бездействии состарится оно.
Богаты мы, едва из колыбели,
Ошибками отцов и поздним их умом,
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом…
Здесь перед нами тоже ямб – сначала шестистопный, потом пятистопный, потом опять шестистопный, который сменяется четырёхстопником. Никаких строф и, разумеется, никаких цезур, регулярных внутренних созвучий и пиррихиев. Перепады числа стоп меньшие, чем в басне: там было от двух до шести, здесь от четырёх до шести.
Разностопный ямб возникает, по-видимому, в тех случаях, когда поэту важнее сделать логическое ударение на той или иной строке, выделить её из ряда других, нежели создать гармоническое, волнообразное, музыкально-ритмическое движение строф и строк. В «Думе» важные по смыслу стихи выделены, подчёркнуты именно своей краткостью – такие строки обычно завершают большую, развёрнутую фразу:
И жизнь уж нас томит, как ровный путь без цели,
Как пир на празднике чужом.
И царствует в душе какой-то холод тайный,
Когда огонь кипит в крови.
И к гробу мы спешим без счастья и без славы,
Глядя насмешливо назад…
Особенно ясно видно, как укороченная строка завершает большую фразу, занимающую несколько строк, в заключении «Думы»:
Толпой угрюмою и скоро позабытой
Над миром мы пройдем без шума и следа,
Не бросивши векам ни мысли плодовитой,
Ни гением начатого труда.
И прах наш, с строгостью судьи и гражданина,
Потомок оскорбит презрительным стихом,
Насмешкой горькою обманутого сына
Над промотавшимся отцом.
Прежде чем мы спустимся ниже по нашей лестнице, заметим, что обычно стихи без концевых созвучий, то есть безрифменные б е л ы е с т и х и, сохраняют силлабический ритм, равное число слогов и, значит, стоп. Все остальные ритмические элементы – с 5-й по 10-ю ступень – они, как правило, утрачивают. Приведу пример – наиболее разительный – из стихотворной повести В. А. Жуковского «Маттео Фальконе» (1843). Здесь рассказывается о корсиканском мальчике, который выдал беглеца полицейским и был за это казнён собственным отцом, чьим именем и названа повесть:
Став на колени, мальчик руки поднял
К отцу и завизжал: «Отец, прости
Меня; не убивай меня, отец!» –
«Читай молитву!» Мальчик, задыхаясь,
Пролепетал со страхом: «Отче наш»
И «Богородицу». – «Ты кончил?» – «Нет,
Еще одну я знаю литанею;
Ее мне выучить отец Франческо
Велел…» – «Она длинна, но с Богом!» Дулом
Ружья подперши лоб, он руки сжал
И про себя за сыном повторил
Его молитву. Кончив литанею,
Сын замолчал. «Готов ты?» – «Ах, отец,
Не убивай меня!» – «Готов ты?» – «Ах,
Прости меня, отец!» – «Тебя простит
Всевышний Бог». И выстрел загремел.
От мертвого отворотив глаза,
Пошел назад Маттео. На ногах он
Был тверд; но жизни не было в его
Лице; с подпорой старости своей
И сердце он свое убил. Он шел
За заступом, чтобы могилу вырыть
И тело схоронить…
Ритм метрических ударений выдержан – перед нами пятистопный ямб. Выдержан также силлабический ритм – строки равностопны. Но это и всё. Мы сталкиваемся со стихом, в котором уже нет ни рифм (3-я ступень), ни каталектики – чередования мужских и женских окончаний (2-я ступень), ни концевых пауз (5-я ступень) – фразы перебрасываются из строки в строку, ломая стих:
…мальчик руки поднял
К отцу…
…Дулом
Ружья подперши лоб…
…На ногах он
Был тверд, но жизни не было в его
Лице…
Такой стих по самой своей природе повествователен – он более служит для рассказа, чем для лирического раздумья: в нём нет необходимой для лирики сосредоточенности, сжатости. Он оказывается близок к прозе. Недаром повесть Жуковского, откуда взят рассмотренный отрывок, переведена с французского – это новелла Проспера Мериме, написанная прозой, которая поэтичнее пересказа Жуковского, сделанного в прозаизированных, неорганических стихах. Вот как выглядит конец того же эпизода у Мериме – привожу его в прозаическом переводе Е. Лопыревой:
Литанию мальчик договорил совсем беззвучно.
– Ты кончил?
– Отец, пощади! Прости меня! Я никогда больше не буду! Я попрошу дядю капрала, чтобы Джаннетто помиловали!
Он лепетал еще что-то; Маттео вскинул ружье и, прицелившись, сказал:
– Да простит тебя Бог!
Фортунато сделал отчаянное усилие, чтобы встать и припасть к ногам отца, но не успел. Маттео выстрелил, и мальчик упал мертвый.
Даже не взглянув на труп, Маттео пошел по тропинке к дому за лопатой, чтобы закопать сына.
Как ни близки к прозе стихи Жуковского, это всё же стихи, а не проза. Некоторые подробности, нужные в прозаической новелле, в стихотворном рассказе оказались лишними – они исчезли: стих требует большей сжатости. Некоторые фразы Жуковский добавил – их потребовала стихотворная форма, например: «…с подпорой старости своей / И сердце он своё убил…» В прозе т а к сказать и даже э т о сказать было бы неестественно, напыщенно, фальшиво. Такого рода поэтическое обобщение оправдано только стихом.
Итак, перед нами прошли стихи, ритм которых ограничивался только метрикой (1-я ступень) и силлабикой (4-я ступень). Можно ли теперь спуститься ниже по нашей лестнице, отказаться ещё и от этой, 4-й ступени, то есть от ритма силлабического?
Вот отрывок из поэмы Блока «Ночная фиалка» (1906):
Город вечерний остался за мною.
Дождь начинал моросить.
Далёко, у самого края,
Там, где небо, устав прикрывать
Поступки и мысли сограждан моих,
Упало в болото, –
Там краснела полоска зари.
Разберёмся в ритмической природе этих строк. Силлабического ритма здесь нет никакого; число слогов от строки к строке более или менее резко меняется: 11– 7–9–9–11–6–9. А как обстоит дело с ритмом метрических ударений? Начертим схему этих строк:
