Лис пустыни. Генерал-фельдмаршал Эрвин Роммель - Лутц Кох

Мимо на надсадно ревущем мотоцикле проносится связной. Лица не разглядеть – одна сплошная корка из пыли, грязи и пота, да бешено сверкающие глаза. На рассвете наша пехота контратаковала, и я хорошо вижу невдалеке тела англичан, много тел. Ветер доносит хриплые стоны тяжелораненых британцев. Под огнем союзнических батарей наши санитары делают им перевязку – так велит неписаный закон «фронтового братства».

«Мертвая зона» начинается сразу за нашим передним краем. Там нет места для живого – только воронки, груды земли и трупы. Я сижу на корточках в узкой стрелковой щели рядом с десятками немецких солдат. Здесь, глубоко под землей, они проводят фронтовые дни и ночи. Прислушиваются, спят, ждут… Когда же «томми» опять полезет вперед?

За нашей спиной лежит Кан – пылающий, истекающий кровью город. Корабельная артиллерия союзников опустошила его некогда аккуратные улочки. Теперь на месте аккуратных нормандских жилищ дымятся развалины, и прожорливое пламя облизывает стройные силуэты городских церквей. Как стаи воронья непрестанно кружат над руинами безвинно замученного города эскадрильи вражеских бомбардировщиков и штурмовиков в непрестанных поисках свежей крови. Над шпилем удивительным образом уцелевшего собора клубится тошнотворный чад. Умирающий Кан…

Не хочется покидать такое надежное и привычное укрытие. Но тут передо мной с оглушительным треском разрывается граната, и облако пыли на какое-то мгновение укрывает меня от вражеских наблюдателей. Мне нужно попасть к чудом уцелевшей группе деревьев на той стороне луга, и я решаюсь на перебежку. Рывок, и вот уже я ныряю в густое облако из испарений, пороховых газов и пыли, падаю, сворачиваюсь в клубок обнаженных нервов, кубарем качусь вперед и распластываюсь на земле. Боже мой, как хорошо ощутить землю в своих объятиях, крепко прижаться к ней, впиться губами в ее истерзанное тело и слиться с ней, ощущая только, как проносятся над взмокшей спиной смертоносные кусочки железа. Последний рывок, последняя перебежка – и я у цели. Танк прекрасно замаскирован, и уже с расстояния в дюжину метров ни за что не определишь, где здесь куст, а где грозная боевая машина!

– Где командир?

– Там, под танком…

Становлюсь на колени, отодвигаю легкий броневой лист и энергично протискиваюсь в узкий лаз подземного укрытия. Вижу поблескивающие в полутьме, выжидательно разглядывающие меня глаза. После очередного залпа тяжелыми фугасами по танковой позиции у меня нет сил вымолвить хотя бы слова приветствия. Я всецело отдаюсь чувству защищенности и покоя. От бешеных ударов пульса гудит как медный котел голова, а сердце готово выскочить из груди. Мир, тишина и надежность упрятанного глубоко под землей спасительного убежища быстро приводят меня в чувство. Я представляюсь и докладываю, что привело меня на этот необычный полковой КП. Наконец, раздается хорошо знакомый мне и легко узнаваемый, чуть ироничный голос командира:

– Здравствуйте, Кох. Что ж, мир тесен. Довелось еще раз свидеться. Помните Тулу?

– Так точно, герр оберст. С тех пор мы научились любить утробу своих танков!

В России танки укрывали нас как курица крыльями своих цыплят! Помню, у меня да и у других были изодраны гимнастерки – таким узким был просвет между землей и днищем танка и укрываться там можно было только в лежачем положении. Но все равно здесь уютно: пять человек лежат на земле, плотно прижавшись друг к другу. Укрытые маскировочными сетками опорные катки и две небольшие земляные насыпи спереди и сзади корпуса не выпустят наружу и слабого луча света. Тускло светит ручной фонарик, и я уже различаю лица в полутьме. Командир водит пальцем по карте с множеством символов, отметок и цифр. И рассказывает, рассказывает. В скупых на подробности солдатских словах перед моими глазами оживают картины жестоких и напряженных боев последних дней…

…Мне рассказывали о танковом сражении севернее Кана: о маневрировании, поисках позиции для атаки и благоразумном отступлении для перегруппировки. Я услышал ликующие возгласы экипажей, одержавших свою первую победу; увидел горящие как факелы вражеские танки. Наши танкисты собрали щедрую жатву. Стальные колоссы Монтгомери горели хорошо – будь то «Шерманы» или «Черчилли» – и с каждым днем число наших побед возрастало! Но и нам приходилось платить за победу дорогой ценой – ценой героической гибели наших парней. Закончились первые стычки и пошла война на уничтожение. Танки зарылись в плодородную землю Нормандии и ждут своего часа. Их укрытия разыскивают эскадрильи вражеских бомбардировщиков и штурмовиков, по позициям бьет тяжелая артиллерия, а противник перебрасывает все новые и новые дивизии. Что ж, их здесь ждут…

– Где наш передний край?

– 60 метров отсюда. На той стороне опушки леса.

– А противник?

– Не дальше 400.

Я возвращаюсь назад во время короткого затишья, снова ползу от воронки к воронке, минуя вражеские трупы. На востоке догорает день, уже проявился расплывчатый силуэт луны за облаками. Над полем боя стоит оглушительная тишина. Неужели в этом инфернальном мире птицы больше не благословляют уходящий день своими вечерними руладами? На какое-то мгновение мне показалось, что я услышал нежные соловьиные трели. Но только на одно мгновение, потому что почти сразу же прогремели залпы «благодарственного молебна» британцев на сон грядущий. И я снова превратился в сотрясаемую взрывами плоть на содрогающейся земле. Я метнулся в щель, увидев, как зарево огня поднялось над «танковым лесом». Там снова разверзся ад. Я подумал: разве нет предела человеческой выносливости и терпению? Они живут под танками и «берегут» себя для грядущих боев. А спроси у них, что такое подвиг, они затруднятся ответить.

ПОД УРАГАННЫМ ОГНЕМ

Дивизионный КП южнее Кана. 13.07.1944.

Раскаты орудийного грома, пронзительный вой мин, оглушительные разрывы снарядов и бомб, лязг гусениц и сухое стаккато автоматных и пулеметных очередей сливаются в какофоническую музыку войны. Она ввергает тебя в состояние оцепенения и напряженного ожидания, она заставляет тебя ощутить, что ты больше не принадлежишь самому себе…

На полях Нормандии развернулось ожесточенное сражение войны на уничтожение. Рядом со мной стоят офицеры, воевавшие здесь во время 1-й мировой. Один из них пристально вглядывается в объятый огнем и дымом пожарищ передний край нашей обороны и задумчиво произносит:

– То же самое было и во Фландрии в восемнадцатом году. Но иногда мне кажется, что сегодняшняя война приняла еще более ожесточенный характер.

На самой линии горизонта, в туманной дымке уходящего дня легко можно различить горящую деревню и разрушенное здание аэропорта Карпикет на западе, в пяти километрах от Кана. В середине прошлой недели сюда просочились британские и канадские танки. С пятницы на субботу союзники предприняли концентрический штурм города и за считанные часы превратили некогда цветущий Кан в сплошные развалины.