Русалья неделя - Елена Воздвиженская

Старушка быстро расширила дыру в паркете, убрав дощечки и их глазам открылась ужасная картина.

Кристина вскрикнула и присела на пол, старушка перекрестилась.

– Это что ребёнок?

– Кукла, – ответила старушка.

Под полом в большой коробке, словно в гробу, лежала кукла, одетая в белоснежное кружевное платьице. Чёрные кудри разметались по подушке, пухлые щёчки были покрыты румянцем, ручки сложены вдоль туловища, глаза прикрыты, а вот губы… Губы куклы медленно расплылись в улыбке и она распахнула свои чёрные, как смола глаза, уставившись на Кристину с бабой Катей.

– Господи, помилуй, – прошептала старушка.

Кукла заворочалась и приподняв крохотные ручки, заскребла ими по паркету. Баба Катя, словно опомнившись, зашептала слова молитвы, и щедро плеснула на куклу святой водой. Та зашипела, скукожилась, скривилась, и запищала. Баба Катя схватила коробку и побежала с ней в ванную.

– Тащи спички, – крикнула она Кристине.

Девушка опрометью бросилась на кухню и вернулась с коробком.

Тем временем баба Катя накинула на куклу большое полотенце, и, взяв у Кати спички, подожгла его. Под полотенцем нечто, бывшее в теле куклы, верещало и выло грубым мужским голосом, но баба Катя крепко прижала полотенце ручкой, стоящей тут швабры. Сердце Кристины бешено стучало. Ей казалось, что она сходит с ума, настолько всё происходящее было нереальным и похожим на фильм ужасов. Чёрный густой дым повалил из ванны, заполнив и прихожую, всё наконец стихло. Девушка распахнула настежь окна. Баба Катя всё читала громко нараспев слова молитвы:

– Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы, летящия во дни, от вещи во тме приходящия, от сряща и беса полуденнаго…

Внезапно в дверь заколотили.

– Наверное это соседи из-за дыма испугались, сейчас открою, объясню им, что всё в порядке, скажу, что пирог сгорел, – Кристина на шатающихся ногах направилась к двери.

На пороге стояла хозяйка квартиры, волосы её были всклокочены, она тяжело дышала, приоткрытый рот её напоминал звериный оскал.

– Что… Что вы сделали с моей девочкой? – зарычала она и, оттолкнув Кристину в сторону, ворвалась в квартиру. Заметив дым из ванной, она ринулась туда. Но баба Катя закричала на неё:

– Пошла прочь, гадина! Что ты тут такое творила?

– Где моя доченька? – хрипела хозяйка.

Баба Катя молча указала ей на то, что осталось от куклы.

Вера Никитична взвыла, как раненый зверь, и принялась всё крушить, а после села на пол и завыла:

– Моя доченька, что вы с ней сделали?!

– Какая доченька? Опомнись, – стояла над ней баба Катя, – Умерла твоя Любочка.

– Что вы можете понимать?! После того, как её не стало, я чуть не наложила на себя руки, а потом я познакомилась с женщиной, Ангелиной. Она сказала, что сможет мне помочь. Велела купить куклу, похожую на Любочку. Я купила, принесла ей. Она что-то проводила с ней, какой-то обряд, а после сказала прикопать куклу в могилу Любочки на три дня, а потом принести её сюда, чтобы она жила здесь, что это будет Любочка. Но чтобы Любочка жила, нужны были люди. Все эти квартиранты, все они нужны были не мне ради денег, они нужны были Любочке, чтобы жить. А вы… Вы убили её!

– Не дочка это была твоя, а дьявол, – ответила баба Катя и, взяв Кристину за руку, пошла к выходу.

***

На следующий день Кристина забрала из квартиры все свои вещи и вернулась к родителям.

***

Веру Никитичну спустя две недели нашли мёртвой в её квартире, где она жила в последние годы. На лице её застыла гримаса ужаса.

Как Василинка к бабке Микулихе ходила

Хороша да бойка была Василинка! Уж не знаю оттого ли женихи её дом стороною обходили, что побаивались характера её боевого или ещё по какой другой причине, да только все подруженьки её уж дитятей нянчили, а Василинка всё в хате сидела с мамкой да тятей.

Она уж и приданое готовить бросила, плюнула, осердилась вовсе, в дальний сундук затолкала рушники белоснежные, красными узорами вышитые, передники нарядные, ленты алые, одеяло из лоскутов шитое, да наволочки кружевные. Всё она своими руками сделала, долгими зимними вечерами сумерничала, о суженом мечтая. Да только вот на посиделках позубоскалят с ней парни, а провожать никто не идёт. Девки с вечорок все парочками идут по домам, всех до калитки хлопцы провожают, а она снова одна бежит, скорее уйти с глаз людских торопится, а не то засмеют её. Скажут, никуда негодная Василинка эта, никто с ней гулять не желает. Бежит она вдоль хат, да слёзы украдкой вытирает. И что с ней не так?

Этой весной исполнилось Василинке восемнадцать лет, по деревенским меркам уж перестарок, того и гляди в старые девы запишут. А ей так замуж хочется! Она уж и наряжается, и глядит ласково, и смеётся громче других, да и за словом-то в карман не лезет, уж до чего шутница девка! А всё одно – опять одна домой бежит задворками… Уже и маменька с тятей стали спрашивать, нет ли у ей кого на примете, не хочет ли кто посвататься? А Василинка только заплачет, да убежит во двор, схватит метлу, и давай со всех сил двор мести, до блеска землю отполирует, горе своё вымещая.

И вот раз пришла эдак-то Василинка на вечорки снова. Села у окна, шитьё достала. А тут и Пахом в хату входит. Давно уж он Василинке нравился, да что толку, шутки только шутит с нею, а провожать не идёт. А сегодня и вовсе, словно ей в пику, уселся на лавку рядом с Маришкой, и давай зубоскалить. Терпела-терпела Василинка, аж дышать тяжело сделалось, слёзы на глазах выступили, видит, а Пахом Маришку-то за ручку взял да что-то толкует ей. Не выдержала тут Василинка, вскочила с лавки, шитьё своё на пол бросила, ножкой топнула. Обомлели все вокруг – и девчата, и хлопцы. Что это с нашей весёлой Василинкой? А она хлопнула дверью, да за порог, и вон из избы, только её и видели. Бежит по улице плачет.

– Да за что мне всё это? Чем я плоха? И лицом пригожа, и хозяйствена, почему никто на меня не глядит? Неужто судьба моя такая – вековухой вековать?

И такая ли злоба да обида Василинку взяла, что кинулась она к озеру, что за селом было, решила топиться. Прибежала на берег и обомлела: красота-то какая кругом! Куда ни глянь травы пахучие в пояс клонятся, за лугом лес высокий да тёмный шелестит, впереди водная озёрная гладь в лунном сиянии светится, дрожит вся, переливается, на воде цветы чудные качаются тихонько – кувшинки белоснежные. А над всей этой красотой чёрным бархатом небо раскинулось, и светятся на нём звёзды яркие, большие, мерцают загадочно.

Остановилась Василинка, одумалась.

– Что ж это я, ведь мавкой стану, коли утоплюсь, стану после людей губить. Ой, что же это я придумала!

И в страхе, побежала Василинка прочь с берега, пока не приблазнилось чего. Добежала до крайней хаты и встала. Дальше уж село начинается. Неохота домой идти. Погано на душе, кошки скребут.

И осенило вдруг её:

– А что, ежели к бабке Микулихе пойти? Чем не мысль? Мне терять нечего. А глядишь и поможет она.

И направилась Василинка на другой конец села, где жила бабка.

***

В селе Микулиха за ведьмачку слыла, в травах разбиралась, в хворях всяческих, могла и помочь и навредить, это кому что требовалось, значится. Василинка у неё ни разу не была, только на улице иногда сталкивалась. Побаивалась она бабки, да и как не побаиваться, когда такое про неё говорят. Мол, может она свиньёй оборачиваться, может вороной, а может и травой. Что сила-то её перешла ей от матери, а той от её матери, несколько поколений дар имели, вот какой он теперь, небось, сильный стал. Могла Микулиха и грозу наслать с градом, и вихри, могла наоборот метель унять, успокоить.

Вон, в том году,