В движении вечном - Владимир Колковский

В предыдущей книге данного романа была четко сформулирована его основообразующая нить. Его нить «связующая», а именно. Доступная хоть как-то нам на сегодняшний день Реальность имеет некий единый основополагающий фундамент. Эта же мысль будет проводиться в дальнейшем на протяжении всего жизнеописания главного героя.

В наблюдаемом нами привычном материальном Мире взлетают и падают волны. Точно также невесомые волны событий взлетают и падают в Мире духовном. Вполне закономерно, и вследствие закономерности этой невозможно, оседлав волей судьбы однажды, находиться постоянно только на самом гребне волны — рано или поздно неизбежно последует спуск. И точно также в аналогичном соответствии с Миром материальным, чем выше гребень волны, тем, соответственно, круче падение.

В прежней реальности Игнату был предназначен именно «гребень», положение близкое к верху в своей изначальной жизненной ячейке. Пусть ячейке и далеко не царской, самой средненькой по земным суетным меркам, но, все же, гребень. Важно здесь лишь то, что в первые свои земные годы он по меркам окружающих его ценностей был среди «самых-самых».

Но как любая песчинка, любой камешек, любая глыба неизбежно падает вниз под действием известных законов, как, взлетая вверх, обязательно падают волны — точно также и в жизни его должно было грянуть неизбежно нечто подобное.

Это и случилось за «поворотом».

За поворотом желанным, за чертой невидимой, за переходом в иную реальность.

Книга седьмая Глубина падения

Глава первая Избранник

В отличие от школы на университетском физфаке у преподавателей не было каких-либо прозвищ, хоть характеров ярких, харизматических хватало в избытке и здесь. Точно так же и в других институтах. В свои первые студенческие дни Игнат как никогда много общался с друзьями-первокурсниками, делясь живо новыми впечатлениями, и закономерность эту он определил почти сразу. Все, все как один, знакомые ребята называли преподавателей своих именно по фамилии и только так, хоть и с некоторой оттеночной разницей к лицу конкретному в смысле почтения и уважительности.

Почему так?

Скажут, положим, что в школе целый десяток лет, а в институте сразу вдвое поменьше. Верно, но как раз в том-то и дело, что прозвище по глубинной сути не есть отражение времени, и здесь как раз не годы решают. Заполучить на всю жизнь прозвище порой и минутки веселой в достатке полнейшем, прозвище по глубинной сути своей есть отражение куда более близкой субстанции, а школа… Школа и ближе, роднее.

Добавьте сюда и непосредственность детскую, да и год в детстве не в юности, не говоря уж о закатных годах. Каждый год в свою пору своей меркой мерится и не обороты планеты в критериях; в детстве день каждый подъемы крутые и впадины, и синусоидой вздыбленной времечко тянется, здесь не размеренный, плавный, но и стремительный старческий спуск.

И статус.

Кто и нынче из школьников особо мечтает, к примеру, о сельском учительстве? Помимо прочих известных нюансов здесь единственно глушь деревенская восстает тот час же страшилкой страшнючей, а вот преподавать в институте, тем паче столичном! Об этом во времена советские можно было даже не спрашивать у братишек-сокурсников, особенно деревенских корней, таких счастливчиков в краю родном по пальцам считали, считали на сто верст в округе и с великим почтением.

Вузовский преподаватель! — во времена советские это звучало. Это ведь вам не шалунишек беспечных от срока до срока струнить в обмен на нервишки да с оглядкой известной на «всеобщее среднее». Образование высшее в любых краях есть дело принципиально иное, вовсе не обязательное, отсюда напрямик и власть в студенческом мире почти безграничная. А власть она на то и власть, что во времена любые и даже при самом что ни есть почитаемом «развитом социалистическом равенстве-братстве» душу грешную так сладостно тешит.

Вузовский преподаватель к тому же еще и научный работник обычно, попутно, кандидат или доктор наук. Науку двигаешь — знатное дело вершишь — тоже довесок особо весомый в престижах тогдашних, но нужно прибавить, конечно, и денежки. Ведь мимо денег приличных, какие престижи прокатят, и будущие перестроечные 90-е тому подтверждение яркое. Грянул внезапно «зеленый» зигзаг, и в мгновенье одно почти в пыль превратились наши зарплатные денежки, и, считай, в тоже мгновение самое в университетах престижных остались лишь те, кому сумки-баулы в полоску цветастую таскать по кордонам заморским совсем не под силу… Зато во времена советские доцент-кандидат, к примеру, имел деньжата по меркам народным весьма завидные, ну а профессор! — тот уж совсем олигарх по понятиям нынешним, пускай хоть и на смешном по тем же понятиям нынешним уровне.

Впрочем, отсутствие каких-либо прозвищ у преподавателей было только одним из самых малозначительных обстоятельств в ряду прочих, основополагающих, определявших теперь сути важнейшие в жизненных реалиях главного героя романа. В ряду обстоятельств по-настоящему важных, подлинно поворотных, что воротили стремительно обжитое привычное набекрень, с ног на голову, с того самого «гребня» на спуск… Возврата в обжитое, привычное прежнее уже не было, и это становилось все очевидней с каждым днем после отъезда из родного поселка.

То, что окружало теперь, было совершенно иное.

Об этом теперь постоянно напоминали и преподаватели. Редкий из них, едва заслышав легкий шумок, вполне обычный для школьного класса, но неприемлемый вовсе для аудитории студенческой, мог отказать себе в удовольствии еще раз напомнить вчерашним беспечным забавникам:

— Вы теперь уже вполне взрослые люди. И понимать должны, зарубить себе на носу строго, что в отличие от среднего высшее образование в нашем государстве вовсе не является обязательным. Желающих занять ваше местечко вокруг предостаточно, а теперь представьте себе лица ваших родителей…, - и т. д., и т. п.

Это, именно это необходимо было строжайше усвоить в самую первую очередь. В отличие от дома и школы церемониться здесь не собирались вовсе, достаточно было лишь разок взглянуть мельком на факультетскую доску объявлений:

За академическую неуспеваемость и пропуски занятий без уважительных причин отчислить из числа студентов факультета…

— на самом видном месте холодком тревожным продирала коротенькая машинописная фраза, а далее толстым неровным столбиком следовал перечень имен и фамилий.

Да, да, возврата в обжитое, привычное прежнее уже не было. То, что окружало теперь было совершенно иным в соотношении с прежним.

Новый уровень!

Новый жизненный уровень, все-таки. Ведь на то он и новый, да еще поворотный, базисный, что здесь все по-иному вплоть до мелочей самых.

Да, да, это был подлинно скачок за черту, это был подлинно скачок в новую реальность непознанную, но! — но это был и не абсолютный разрыв. Это не был скачок мгновенный, бессвязный из пустоты абсолютной в абсолютно чистую новь. Было единство в основе, было время слегка приглядеться, да и связи остались. Связи эти были очень малозаметны, малозначительны на общем фоне среди прочих, но они были.

И они были во множестве.

И даже! — даже в таком, вроде бы, малозначительном вопросе как прозвища была связь. Связь пускай и единственная, но она была. Так, у одного из факультетских преподавателей прозвище все же имелось. Оно возникло точно так же, как и школьные учительские, возникло во времена незапамятные и точно также передавалось с тех пор по наследству старшекурсниками своим младшим товарищам. Прозвище это странное (см. заголовок) казалось совершенно нелепым на первый слух, однако и в действительности в этом человеке невольно и сразу же бросалось в глаза что-то словно навек застывшее, деревянное в желтоватом, округлом, восковатом лице, и смеялся он всегда каким-то непередаваемо сухим, отрывистым, деревянным смехом.

Все, все взаимосвязано в Мире материальном.

Любой скачок электронный, любой фазовый переход физический происходит не мгновенно через пустоту абсолютную и в абсолютно чистую новь. Несмотря на порой кажущееся принципиальное различие, уровень новый связан строго с уровнем предыдущим, связан строго известными законами. И даже у самых далеко расположенных базисных уровней отыщутся нити связующие, пускай незаметные, крохотные.

Так и в Мире едином.

В том Мире едином, в сфере тех отношений, где незримо связуя, присутствует дух. Величье вопроса здесь вне исключений, как нет исключений вообще.

Из ниоткуда мы, но не из пустот абсолюта. И в никуда… но и не в пустоту.

Однако прозвище это на первый слух нелепое было вовсе не тем единственным, что возникло на университетском физфаке еще во времена незапамятные и передавалось с тех пор по наследству старшекурсниками своим младшим товарищам. Передавалась еще и одна коротенькая фраза, фраза весьма примечательная и в форме своеобразного полушутливого назидания. Тоже, заметим, деталь как будто совершенно случайная, однако случайность видна здесь лишь в смысле конкретики. Ведь и прозвища того единственного могло и не быть, да и фразы этой примечательной, но что-то обязательно да было бы! Было бы именно в этом роде, какая-то связочка, тонкая ниточка тех отношений, где «незри-мо связуя, присутствует дух». Суть-то здесь именно в этой основе, а не в конкретике.