Америка — как есть - Владимир Романовский

Том Вулф начал карьеру в качестве журналиста еще в шестидесятых, постепенно приучая читателей и, что важнее, редакторов, к своему стилю — фельетонно-саркастическому, описывая реальные события, называя имена, специализируясь на жизни в трущобах, но преподнося все это в форме, сильно напоминающей литературный рассказ с большим количеством авторского текста.

Цель любого редактора — поддерживать или увеличивать популярность своего издания, избегая неприятностей — демонстраций протеста, судебных исков, и так далее. Принеси Вулф редактору эссе в своем обычном ключе в самом начале карьеры — и с ним бы не стали разговаривать. Теперь же, после тридцати лет скандальных репортажей, к нему привыкли. Писателям и журналистам за выслугу лет дают особый негласный статус — их рукописи отправляются в набор, не проходя цензурирования. Это означает, что писатель примелькался, известен публике, а бунтов и революций нет, стало быть — опасен он быть не может. Что бы не написали сегодня Воннегут или Солженицын, редактор может быть уверен, что никаких исков в связи с публикацией этих авторов не будет.

Получив такой статус Вулф, расхаживавший по Нью-Йорку в соломенной шляпе и с тростью, подчеркивая свое южно-аристократическое происхождение, написал роман, в котором досталось всем — меньшинствам, большинству, неграм, евреям, феминисткам, англосаксам, богатым, бедным, политикам, полицейским — словом, всем. Роман состоял из непрерывной цепочки трагикомических жанровых сцен, объединенных единым сюжетом. Если бы такой роман подписан был не Томом Вулфом, он совершенно точно не был бы напечатан, а если бы был, то вызвал бы грандиозный скандал. А так — скандала не было. Шума не было. Ничего не было. Через несколько лет по роману сняли уже совершенно скандальный фильм, напичкав его до отказа голливудскими звездами — и фильм прошел незамеченным.

Но и сам Том Вулф не высказывается, или не решается высказываться открыто, в поддержку церкви.

Сама же церковь, прекрасно осведомленная о возможностях литературы, как трибуны, телевидения, как трибуны, кинематографии, как трибуны, предпочитает непостижимым образом на записываться в меценаты. Существует, правда, целая индустрия «христианской» литературы — это серии примитивных по духу и по сюжеты соцреалистических фальшивок. Фильмы с христианской тематикой заведомо и намеренно глупы и уровнем своим соответствуют агиткам для бойскаутов.

В то же время антирелигиозные книги приветствуются Нобелевским Комитетом и Пулицеровской Премией, рекламируются широко и агрессивно. Перечень «культовых» книг… (На самом деле, культовая книга становится таковой вопреки отсутствию поддержки со стороны литературной индустрии, не так ли)… за последние десять лет впечатляет.

«Код да Винчи» — подспудная агитка, то бишь, самая действенная. Ни церковь, ни христианство не подвержены в ней прямой атаке, но рассматриваются вместо этого как артефакты наивного прошлого. Сама личность Христа трактуется с точки зрения сегодняшнего, т. е. «просвещенного» человека, не верящего в глупые сказки.

«Властелин Колец» — языческая по духу и исполнению серия, необыкновенно скучная, кстати говоря. Насаждается почти насильно. Везде рекламы.

«Гарри Поттер» — беспомощная поделка, учащая детей, что колдовство — это хорошо и интересно.

Недавно Пулицеровскую Премию получила пьеса, рассказывающая о том, как некая монахиня расследует дело священника-извращенца. Дело с католическими священниками-педофилами раздули в мировую сенсацию. Будто именно и только в этой профессии находятся педофилы. С тем же успехом можно было бы провести кампанию против астрономов — педофилов среди них не меньше, но больше.

Началось все это, конечно же, не сегодня и не в Америке.

Скорее всего в Англии, в девятнадцатом веке. Затем учения Маркса, Дарвина и Фрейда инспирировали первых атеистических воинов — в России. Усиленная в России зараза поползла обратно в Западную Европу и прочно там укрепилась. В Америке антицерковные движения стали набирать обороты только после Второй Мировой, но победы свои атеисты начали официально праздновать только в конце семидесятых.

Недавно разразился общенациональный скандал, когда кто-то из прихожан храма атеизма обиделся и подал в суд (!) за то, что его дочь, учащаяся в публичной школе, вынуждена — не произносить, нет, но слушать (!!) как другие ученики произносят присягу — с такими словами:

«Я торжественно обещаю хранить верность флагу Соединенных Штатов Америки и Республике, которую он символизирует — единой нации под Богом, неделимой, со свободой и справедливостью для всех».

Дебаты в прессе упирали на то, что слова «под Богом» противоречат Конституции.

(Атеисты намеренно и всегда забывают в своей аргументации, что Конституцию писали люди, глубоко верующие. Также всегда забывается теми, кто презрительно бросается словами вроде «креационизм» и «ненаучно», что все без исключения великие ученые были верующие).

А есть ли сопротивление всему этому?

Да. В Америке — есть. Везде. Даже в правительстве. Это предусмотрено Конституцией (еще раз поклонимся Мэдисону, Джефферсону и компании). Конгресс — не парламент, который можно распустить. Конгрессмены и сенаторы выбираются штатами, каждым штатом свои. И когда на заседании Конгресса один из его членов встает и во всеуслышание говорит, что учение Христа — единственный путь к спасению человечества, единственное, что могут сделать солдаты атеизма — не сообщать об этом заявлении в газетах и по телевидению. А также могут высмеивать Буша-младшего, заявившего, что он каждый день читает Библию, ищет, и иногда находит, в ней ответы на любые вопросы.

Положение это — совокупность цензуры, называемой в наше время «политкорректность» (слово вошло в моду во время президенства Билла Клинтона), гонения на церковь, замалчивание проблем энергетического и экологического толка широкими средствами массовой информации, релятивизм, атеизм — привело к упадку и дальнейшей бюрократизации искусства и науки.

Бюрократы часто путают законы с правилами.

Законы отличаются от правил тем, что они непреложны и не нуждаются в комментариях. Правила нуждаются в постоянном видоизменении и комментировании во избежание неправильных интерпретаций.

Если искусство — мерило уровня культуры, то наука — мерило уровня любознательности — нации и цивилизации.

Сегодня искусство задыхается в непомерном количестве правил. Писать роман нужно так-то и так-то. Писать стихи — так-то и так-то. Ставить фильмы — так-то, так-то и еще так-то.

Некоторых авторов и режиссеров порой просто жалко становится. Вот написал автор книгу, в которой наличествует все основные, продиктованные принятыми на сегодняшний день правилами, ингредиенты. И сюжет с интересными поворотами, и точно выверенная пропорция положительных и отрицательных героев, и точное число отталкивающих черт у отрицательных и притягательных черт у положительных героев, и секса ровно столько, сколько нужно, и рассуждений об идеалах (устаревших) — сколько надо, и благородного гнева, и спецэффектов, и крамольных мыслей. Все что нужно — написал. А читать скучно. Или смотреть. А почему? А потому, что нет в этом души. Душа не любит правил. Душа живет по законам, и многие из этих законов нельзя определить. Алгебраический подход к искусству ни к чему хорошему не приведет — никогда и никого.

Но — да грядет новый ренессанс, дамы и господа. От бездуховности человечество совершенно явно устало.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. САГА О ВСЕМИРНОМ ТОРГОВОМ ЦЕНТРЕ

История этой архитектурной данности охватывает полстолетия и является весьма — не то, чтобы поучительной или показательной, но очень наглядной, поэтому я выделил ее в отдельную главу, потревожив хронологию повествования, забежав чуть вперед и возвратившись частично назад.

Планы построить что-то эдакое, необычное, в Нижнем Манхаттане имелись уже в 1948-м году. Особенно ратовали Роберт Моузес и, отдельно, Управление Портами Нью-Йорка и Нью-Джерзи.

Созрели планы в шестидесятые годы. Оказалось, что земля, на которой следует строить, уже занята.

Неприглядные здания стояли там, неприглядные были улицы — времен Гражданской Войны. Это не беда. Такие улицы, уж если выдержали целое столетие, легко поддаются ремонту и прихорашиванию. Всего ничего — капитальный ремонт, новая облицовка, чистка орнаментов, новые тротуары — и готов фешенебельный, или просто красивый, район. Улицы у Гудзона в этом месте все были торговые, с витринами частных магазинов, с обязательными для такого места барами. Оказалось — они подлежат сносу.

Это вызвало бурю протестов. Во-первых, у магазинов имелись совершенно конкретные хозяева, которые жили на доходы от этих магазинов. Во-вторых, над магазинами, в пятиэтажках, располагались совершенно конкретные квартиры, в которых жили совершенно конкретные люди. Так как же?